Карина Демина - Механическое сердце. Искры гаснущих жил
Только те мечты умерли вместе с Войтехом.
– После того случая Войтех не ходил за товаром. – Таннис подтянула колени к груди и обняла. Так сидеть было теплее. – Сказал, что больше нету. Но все поняли, он из-за Свища перестал брать, чтобы тот не подсел… а деньги все равно нужны были.
– В деньгах все дело?
– В деньгах, – согласилась Таннис.
В них, в разноцветных бумажках, которые высохли и стали жесткими, ломкими, но все одно ценности своей не утратили.
– И чем вы занялись? – Кейрен остановился. Он ведь тоже не первые сутки на ногах, и замерз, и устал, но не спится.
– Всем понемногу… он заплатил, чтобы нас научили.
– Чему?
– Я и Велька щипачами были… – Таннис вытянула пальцы и пошевелила. Сколько лет, а еще помнят, хотя наверняка утратили былую ловкость. – Свищ в порту шарился, по чемоданам… Малыш отвлекал, а Свищ, значит, дергал. С Толстым плохо, у него, кроме силы, ничего не было. Войтех его прикрывать поставил, чтоб, значит, если кто за Свищом побежит, то Толстый с ног его сбил, вроде как случайно…
– А сам он?
Кейрен думает, что Войтех просто на заднице сидел и деньги греб? Нет, он был не таким.
– Сам… по-всякому. Когда с нами ходил, а когда… он замки вскрывать умел. И ничего не боялся. Он по лавкам ходил и…
Не только по лавкам. Войтех не любил рассказывать о том, куда пропадает, но порой исчезал на день-два, однажды и вовсе неделю не было, и Свищ вновь стал зудеть, что, дескать, Войтеха наверняка замели, и значит, пора делать ноги. А то ведь сдаст. Толстяк просто отвесил ему подзатыльник. Малыш же, спрятавшись в углу, захныкал. Он вновь приболел, кашлял много и сильно, едва не пополам выгибаясь. Он ждал, что Войтех придет и даст травы, от которой полегчает. Войтех же не шел… и появился мрачный, злой.
– Надо товар перетащить, – сказал и, глянув на Таннис, добавил: – Тебе, малявка, лучше бы остаться.
А она не захотела, спорить же Войтех не стал, повел к реке. Зарывшись носом в песчаный берег, его ждала лодка. Груз был укрыт парусиной, а на дне, скорчившись, лежал незнакомый парень.
– Выкинь его, – велел Войтех Толстяку, и тот поспешил исполнить. А Таннис прикусила пальцы, чтобы не кричать.
После той ходки она познакомилась с папашей Шутгаром и его лавкой. А Свищ получил-таки свое серьезное дело… да и остальным хватило.
– Мы занялись домами. – Собственный голос показался Таннис глухим, чуждым. Она съежилась под одеялом. В тот первый раз, когда случилось остаться в убежище надолго, спали вместе. И Таннис прижималась к тощему боку Войтеха, а сама обнимала Вельку, который во сне ерзал, всхлипывал и дергал ногой. Войтех же лежал до того спокойно, что Таннис испугалась даже – дышит ли.
Дышал. Но все равно походил на мертвеца.
– И лавками, но с лавками сложнее, а вот дома… мы выходили в город, и Войтех вел. Он знал, где хозяев нет. Или что есть, но… старики – легкая добыча. Не смотри так, мы никого не убивали. Толстяк связывал и рот затыкал. А мы просто выносили вещи…
Кейрен молчал. Но молчание его было нехорошим.
Какая разница, что он подумает о Таннис?
Никакой.
– Мы не брали крупняк, столы там или комоды. Так, по верхам и быстро, чтобы не подняли тревогу. Потом вещички относили… – Таннис осеклась, едва не назвав имя. – Не важно, куда относили. Меняли на деньги.
…Не все. Была часть добычи, которую Войтех хранил отдельно, в этой вот клетке. И когда собиралось изрядно, приказывал всем уходить. А возвращаться разрешал через сутки, если не через трое. Товар исчезал, а в пещере задерживался особый тухловатый дух.
Но никто никогда не задавал опасного вопроса, только Свищ однажды вякнул, что король мог бы и посерьезней дельце дать… а Войтех ударил его, без предупреждения, в лицо, смяв нос и зуб выбив. Зубы-то у Свища гнилыми были, он потом долго обижался, но уйти не ушел. Войтех же, примирения ради, бросил ему собственную долю. Деньги-то Войтех делил между всеми, пусть бы Свищ вновь оставался недоволен, говорил, что малышня работает мало, а получает наравне, но зудение его было привычным злом.
Отобрать не пытался, знал, что Войтех выгонит.
– Дальше, – тихо попросил Кейрен.
А злой какой… и на руках чешуя прорезалась. Это от нервов, что ли?
– А что дальше? Обычная история. Наводка кривой была, вот и напоролись на дом, в который хозяева вернулись до срока. Мужик тот спустился с кочергой, а у Свища перо. Всадил в бочину… за ним и баба с криком… Свищ и ее. Крови было много.
Таннис отвернулась. Ей почему-то было страшно смотреть на Кейрена.
Она не убивала.
Не убивала!
Она стояла с подсвечником в одной руке и тяжеленным серебряным блюдом в другой. Стояла и смотрела. Все произошло так быстро…
Свист Войтеха приказом уходить. Малыш, выронивший серебряные вилки, которые рассыпались по ковру со звоном. Неповоротливый Толстяк, что замер у двери, своей тушей перекрывая отход. Велька, торопливо рассовывающий по карманам печенье, что лежало в стеклянной вазе, прикрытое салфеткой. Салфетку Велька держал в зубах.
Мужик в белой до колен рубахе и ночном колпаке… в руках кочерга.
Он замахивается, но Свищ успевает уйти от удара и бьет сам. Его ножик с обмотанной кожаным шнуром рукоятью, кривоват и некрасив, как сам Свищ, но клинок пробивает ткань и входит в толстый бок мужика. Тот охает и, выпустив кочергу из рук, оседает на ступеньки. Он пытается зажать рану руками, а по белой ткани расползается пятно. Оно все больше и больше… и колпак падает.
Мужик лысый.
Старый.
– Уходим, – приказывает Войтех, дергая Таннис за руку. – Быстро.
Она же не способна идти. Ноги вдруг отказали, и сама оцепенела. Стоит и смотрит на мужика, на Свища, который яростно трет руку о жилетку, пытаясь избавиться от крови. А по лестнице, воя и скуля, летит женщина…
– Она сама напоролась, – сказала Таннис, повторяя слова Свища. – Сама.
Кейрен не поверит.
И Таннис не верила. Просто Свищ вдруг оказался на пути этой женщины, немолодой, некрасивой, но такой громкой. Она вдруг охнула и, застонав, опустилась рядом с мужем.
– Свищ ее добил. И сказал, что теперь нам никто не помешает домом заняться. – Таннис поднялась. Как и в ту ночь, ее била дрожь. Тогда Войтех достал свою флягу и, сунув Таннис, велел выпить. Она не помнит вкуса рома, но лишь то, что после двух глотков дрожь отпустила, а Войтех уложил на лавку, накрыл одеялом и сидел рядом, гладил по голове, уговаривая забыть то, что Таннис видела.
Это больше не повторится.
Он сдержал слово.
– Войтех ему ответил, что если Свищу охота вязаться с мокрухой, то его дело, но… больше Свищ пусть не приходит.
– Он вас сдал? – Чешуя исчезла, и Кейрен выглядел обыкновенно.
– Не он. Он появился и потребовал, чтобы Войтех уступил место. Свищ решил, что если он зарезал человека, то стал крут. Он вызвал Войтеха. И проиграл.
– Что с ним стало?
– Со Свищом? Говорю же, проиграл и…
Кейрен и вправду не понимает.
– Бьются до смерти. – Таннис провела ладонями по плечам, снимая дрожь. – Ему не следовало возвращаться. А сдал нас Малыш. Войтех говорил, что после убийства всех шерстить станут, тихо сидеть надо. Мы и сидели. Но Малыша зацепили, на ерунде какой-то. Полез по дури и попался. Пугать стали. Он и раскололся… вызвался остальных привести. Войтеху сказал, что знает верный дом. Богатый. Хозяева в отъезде, и никто мешать не будет… а добра полно… и ему поверили. Малыш ведь свой, как не поверить?
Почему Войтех, всегда осторожный, вдруг ослеп и оглох? И Велька, у которого отцовское чутье было? И сама Таннис. Сейчас, вспоминая, она видит то, чего не видела прежде. Вот Малыш переминается с ноги на ногу, дергает плечом, шею скребет, докрасна, до крови. И говорит как-то быстро и много, хотя обычно с него и слова-то не вытянешь…
– У тебя получилось уйти? – спросил Кейрен.
– Да нет… у меня не получилось пойти.
Во всем виноваты были сливы. Войтех принес их с очередной своей прогулки в Верхний город, наверняка в чей-то сад забрался, а может, и у лавочника корзину спер. Слив было много, огромных, каждая с кулак Таннис, желтых.
– Не жадничай. – Войтех к сливам не притронулся, он сидел на этой самой скамеечке, которую против правил не потащил к папаше Шутгару, но позволил Таннис оставить ее себе. Сидел в обычной своей позе, стопа к стопе, колени врозь, левая рука лежит расслабленно, только пальцы шевелятся, словно Войтех играет. А в правой сигаретка зажата. И Войтех затягивается ею, выпуская из ноздрей терпкий дым.
Сливы сладкие.
Таннис в жизни не ела настолько сладких слив. И она от предупреждения отмахивается…
– Потом живот прихватило. Войтех еще сказал, что это мне за жадность наказание. Только… сливы очень вкусными были. И не наказание, а спасение. Я осталась здесь.
Не здесь, но галереей ниже, только вряд ли подобные подробности нужны Кейрену.
– А их в доме ждали. Взяли всех. Судили…
…и Таннис, прослышав новость, спряталась. Она провела под землей две недели, на сливах, сухарях и воде, прислушиваясь к каждому шороху, исходя испариной от мысли, что вот-вот придут за ней. Когда же голод выгнал наружу, Таннис узнала: бояться нечего.
