Алина Лис - Школа гейш
– Сто золотых рё, – произнесла женщина, обращаясь к Такухати. – Как договаривались.
Он кивнул.
– Вы не можете! – выкрикнула Мия. – Я не хочу!
Изумленный шепоток пронесся среди гейш. Госпожа Хасу повернулась к Мие, приподняла брови. На лице женщины читалась крайняя степень неодобрения.
– Деточка, что такое ты несешь?
Такухати резко выдохнул сквозь зубы. Синие глаза сверкнули яростным пламенем:
– Какого ёкая, лучшая ученица?
Но Мия уже вспомнила все, что знала о законах и своих правах. Первый ужас схлынул, теперь она готова была защищаться – так отчаянно, как только умела.
– Вы не имеете права перепродать мой контракт, если я против! – звенящим от слез голосом сказала она. – А я против! Не пойду с ним! Ни за что!
Женщины загомонили, чуть ли не в голос обсуждая происходящее. Мужчина в углу изумленно и даже как будто одобрительно покачал головой.
То, что она сейчас делала, не укладывалось ни в какие рамки. Вопиющее нарушение этикета. И огромный позор – о да, именно что позор для Такухати. Женщина не должна отказывать мужчине. Гейша не должна отказывать самураю. Не должна отказывать вот так – громко, на глазах у всех, категорично, с отвращением и отчаянием.
Если бы этого можно было избежать, если бы он сначала спросил ее желания наедине…
Он не спросил. И теперь Мия сражалась за свою свободу и свою жизнь.
Генерал вскочил. На мгновение Мие показалось, что он сейчас ее ударит, и она съежилась, но он только выругался – коротко и страшно.
– Подождите, господин Такухати. Я уверена, девочка просто не понимает…
Акио стиснул зубы так, что под кожей заходили желваки.
– Все она понимает, – полным ярости свистящим шепотом произнес он. Перевел горящие синим пламенем глаза на Мию и сказал, словно плюнул:
– Что ж, оставайся гейшей. Наверное, ты и правда рождена быть шлюхой, Мия.
Когда дверь стукнула за его спиной, Мия поняла, что не дышала все это время.
Госпожа Хасу снова покачала головой. Лицо у нее было кислым, словно кто-то заставил главу гильдии съесть горсть неспелых слив.
– Ты совсем дура, деточка? – спросила она, глядя на Мию с сочувствием, как на слабоумную.
Асука отошла от окна, довольно жмурясь. По ее округлому личику блуждала довольная лисья улыбка.
Майко, право первой ночи с которой генерал купил за бешеные деньги, на следующий день не побоялась скандала, лишь бы не стать его наложницей. Этого Такухати не забудет. После такого прилюдного унижения он даже не посмотрит на наглую выскочку.
Несправедливо! Разве это не ее, Асуку, должен был выкупить даймё Такухати, чтобы сделать своей?
Ничего, теперь-то он увидит, как мало ценит его эта мерзкая девка. Мужчины не прощают подобного. Особенно такие, как Акио – сильные, гордые.
Поделом дурочке. Не будет развешивать уши.
Пресветлая Аматэрасу одарила Асуку не только красотой и женской хитростью, но и неженским умом и честолюбием. Искусство управления мужчинами она постигла еще в свой первый год работы гейшей. Мужчины часто после секса с красивой и покорной женщиной становятся теплым воском. Бери и лепи, что хочешь. Главное, не забывай улыбаться почаще и восхищаться, восхищаться…
При желании Асука давно могла бы покинуть чайный домик, но помилуйте – стать наложницей или даже женой третьесортного самурая? А не дай боги, придется уехать с ним в какую-нибудь глушь, дуреть там от скуки и дурнеть от родов.
Нет, она достойна большего.
Сопоставив откровения клиентов с бездетностью сёгуна, гейша мудро вывела небольшой список наиболее вероятных кандидатов на верховную власть в Оясиме. И возглавлял этот список будущий даймё Эссо.
Привлечь его внимание не составило труда. Улыбнуться пару раз завлекательно и призывно, вставить несколько остроумных реплик в общую застольную беседу, и Акио Такухати уже пожелал купить ее ночь.
Но дальше начались сложности.
Ни один мужчина раньше не сопротивлялся так долго ее чарам. Хуже того, Асука начала ловить себя на глупых и опасных мыслях и желаниях. Прикоснуться к нему. Утонуть в синем пламени глаз, отдаться власти сильных рук и хриплого голоса.
И ночи в его объятиях были лучшими ночами в ее жизни.
Асука долго приручала Ледяного Беркута с Эссо. Была нежна, покорна и изобретательна в постели. Развлекала его музыкой, веселой беседой и танцами. Осторожно, подспудно заводила разговоры о своей готовности рожать и воспитывать детей, дарить уют и заботу. Казалось, дело медленно, но шло на лад…
А потом была война, после которой сёгун отправил генерала в ссылку. Улыбаясь другим мужчинам и проводя с ними ночи, Асука снова и снова вспоминала… нет, даже не свои честолюбивые планы. Просто вспоминала его. Вспоминала и ждала.
От клиентов она узнала, что он был в столице после смерти отца. Принял регалии даймё из рук правителя и почти сразу же улетел на Эссо, так и не заглянув в чайный домик, чтобы навестить Асуку. Она металась, страдала, дулась и представляла, что скажет при встрече.
А он вернулся в ночь аукциона. Пролетел полстраны, чтобы заплатить за какую-то девку невиданную для мидзуагэ сумму.
Наутро, когда Асука проходила под окном кабинета госпожи Хасу, она услышала знакомый чуть хрипловатый голос и остановилась, готовая скорее умереть, чем сойти с места.
То, что она услышала, было похоже на удар плетью наотмашь. Наместник Асано любил развлекаться с гейшами подобным образом.
Это сравнение и натолкнуло ее на мысль, что сказать наглой выскочке, осмелившейся посягнуть на мужчину Асуки.
Глава 4
Служить своей стране
– Ты хочешь уехать в Оясиму сейчас? Когда отец при смерти? – Брови Тхана взмыли вверх, отчего лицо наследника приняло обиженное и немного детское выражение.
«При смерти по твоей вине», – не прозвучало, но подразумевалось.
– Бао утверждает, что состояние императора стабильно, – ответил Джин, тщательно подбирая каждое слово. – В ближайшее время жизни отца ничего не угрожает.
– И есть надежда, что известие о свадьбе Джина поспособствует выздоровлению его величества, – сладким, как патока, голосом добавила Сунан.
Джин перевел взгляд на мачеху и прищурился. Что она задумала? На чьей сейчас стороне и почему?
Сунан улыбнулась в ответ. Ее маленький темно-вишневый ротик походил на сомкнутые лепестки плотоядного кувшинника. Редкий и опасный цветок, что раскрывается в сумерках, источая тревожный, привлекающий насекомых запах. Горе тому мотыльку, который решится отведать ядовитого нектара.
В свои сорок три года императрица-консорт все еще была удивительно красива. Лицо ее, пусть и лишенное девичьей свежести, поражало царственностью черт, вся фигура дышала спокойной властностью. «Луноликая» – льстиво именовали императрицу придворные, восхищаясь совершенным овалом лица и безупречно гладкой кожей. Лишь несколько еле заметных морщинок у края глаз цвета маренго намекали на возраст женщины.
Она посмотрела на Джина так ласково, что сторонний наблюдатель мог бы подумать, что Сунан очень расположена к пасынку.
– Никто не говорит о немедленной свадьбе. Но мое присутствие на островах необходимо.
Тхан нахмурился:
– В прошлый раз твое присутствие там закончилось демоном. Я не смогу вызвать тебя, если это повторится, ты же знаешь.
– Не повторится.
– Уверена, что ты справишься с империей и без Джина, дорогой, – все таким же сладким голосом добавила Сунан. – А мы с Мином тебе поможем.
На кислом лице Тхана читалось, что он не в восторге от предложенной помощи.
– Не будем обсуждать дела за завтраком, матушка, – примирительно ответил он.
Императрица бросила короткий злой взгляд в сторону пасынка, словно это он был виновен в недоверии сына к матери.
– Свадьба, – промурлыкала она. – Ах, вам, мужчинам, не понять, какую магическую власть над женскими сердцами имеет это слово. Жду не дождусь, когда познакомлюсь со своей невесткой. Надеюсь, Тэруко сумеет стать мне дочерью, как Джин стал сыном.
Ее пасынок только улыбнулся. Он уже забыл, когда последний раз у Сунан получалось задеть его за живое, но она не оставляла попыток.
– Уверен, так оно и будет, Сунан-хальмони, – легко согласился он.
Мачеха дернулась, словно ей отвесили пощечину. Вежливое обращение, которое обычно использовалось при разговоре с пожилыми женщинами, прозвучало для нее – упорно и успешно сражающейся со старостью – прямым оскорблением. При этом даже самый строгий наблюдатель не смог бы обвинить принца в непочтительности, раз уж императрица сама минутой раньше назвала себя матерью Джина.
Джин вертел в руках чашку с уже остывшим чаем и смотрел, как она стискивает побелевшими пальцами палочки в руках. Он не чувствовал злорадства. Только уже привычное удивление – почему она продолжает эту войну? Он десятки раз предлагал ей мир – ради отца, ради Тхана и просто потому, что не видел смысла тратить силы на такое бесполезное занятие.
