Елизавета Дворецкая - Сокол Ясный
Когда все поели, каждый старательно собрал крошки со стола и все вместе повалили во двор. С ясного неба глядели звезды. Дед Суровец прикрикнул на молодежь, и все угомонились, выстроились кругом и замерли, глядя в небо. Сами предки смотрели на потомков глазами звезд. Суровец вышел и встал в самой середине круга: рослый – Заломичи вообще отличались статью и крепостью сложения, – бородатый, с седыми, но почти по-прежнему густыми волосами, словно капь в святилище, знаменующий середину и ось вселенной. Подняв руки к небу, он запрокинул голову, лицо стало строгим. В беловатом свете звезд и молодого месяца оно казалось особенно величественным, и каждый видел в нем сейчас не отца, деда или дядьку, а самого Велеса – повелителя покойных предков, бога Той Стороны и Навьего мира, подателя урожая и всяческих благ.
Вы, боги родные,
Вы, чуры седые,
А придите к нам!
– заговорил он, и от его голоса в сердце каждого словно запели какие-то тайные струны – те самые, которыми душа человека соединяется с духом божества.
Приди к нам, Хотислав, сын Гостимила,
Гостимил, сын Суровца,
Суровец, сын Добромысла,
Добромысл, сын Яробуда,
Яробуд, сын Путимера Залома,
И ты, батюшка наш, Залом, сын Зорника,
Пожалуй к нам!
Суровец говорил долго, перечисляя своих предков и прочих умерших родичей, или дедов, как называют тех, кого помнят по именам. Тех, кто жил так давно, что имена их забылись, называют чурами и приглашают всех разом.
Закончив говорить, Суровец бросил крошки освященного хлеба через голову назад:
– Бросаю хлеб назади, пусть ждет впереди!
Призываемые предки смотрели на потомков с темного неба сияющими глазами звезд, отвечали им гулом ветра в далеком лесу. Взвыл волк – совсем близко, так близко, что иные вздрогнули.
Когда обряд закончился, девушки потянули Младину и Веснояру в избу – показывать, какие рубашки вышивают себе к весенним праздникам. Воронике и Доннице, двум старшим дочерям Суровца, было шестнадцать и пятнадцать лет, и Вороника собиралась замуж не позже этой осени. Дочери-невесты были и у Немила, и даже старшая дочь Вербника, четырнадцатилетняя Дарена, уже вовсю вышивала рушники и ткала пояски на свадьбу. А как иначе – в последний день не успеешь, приданое несколько лет готовят.
Веснояра вышла ненадолго во двор, потом постояла, глядя в небо, прежде чем вернуться в душное тепло избы. С тех пор как отец сообщил им с Младиной долгожданную новость о грядущих свадьбах, она была сама не своя: то радовалась, то горевала тайком. Нет, ей хотелось замуж, как и всякой девке, но в то же время она не могла не жалеть невольно, что не родилась на одно поколение позже. Дочери братьев, как подрастут, будут отданы в род Могутичей, куда сама она пошла бы гораздо охотнее, чем к Леденичам.
Зябко поежившись, Веснояра шагнула назад к избе: хоть и шел уже месяц капельник, а ночами еще подмораживало. Не меньше месяца минует, пока окончательно сойдет снег, полезет отовсюду трава, покроются свежей листвой березы… Настанут Ярилины игрища, последние в ее девичьей жизни…
Вдруг возле стены хлева мелькнула темная тень. Веснояра вздрогнула от неожиданности, шепотом охнула и подалась назад, но тень еще быстрее метнулась к ней, схватила за руку и дернула. Девушка хотела закричать, но крепкая рука зажала рот, и ее потащили в тень за углом избы, где возле поленницы снег был притоптан. Веснояра задергалась, пытаясь освободиться, хотя бы подать голос. В тени, куда не доставал свет луны и звезд, было совсем темно, и она не могла разглядеть, кто такой на нее набросился, только чувствовала запах зверя и холода. Рядом был кто-то чужой, какой-то лесной житель – да и зачем на нее стал бы нападать кто-то из своих? Веснояра задохнулась от ужаса, ослабели ноги, и если бы ее не прижимали к поленнице, то сползла бы прямо на снег.
– Тише ты! Не вопи! – шепнул ей прямо в ухо смутно знакомый голос. – Не узнала?
– Ты к-кто? – еле выговорила Веснояра, как только чужая ладонь исчезла с ее рта.
– Да я это, – с досадой, будто она непременно должна была узнать, отозвалась темная тень.
– Тра… Травень, ты, что ли? – с изумлением прошептала она, сама себе не веря.
Что за диво: именно о нем она думала вот только что, когда глядела на звезды, и вдруг он сам стоит перед ней, как с дерева слетев! Или игрец какой подслушал ее мысли и прикинулся!
– А то ж! Не забыла все-таки! – хмыкнула тень.
Во тьме Веснояра не различала своего собеседника, только смутно угадывала очертания рослой фигуры, но не сомневалась, с кем говорит. Они виделись не часто, но она ни с кем не могла бы его спутать – узнавала по запаху, но голосу, по тому ощущению, которое его близость всегда в ней вызывала – немного опасливую радость, возбуждение, беспокойство. Он сам был такой – горячий, взбудораженный и беспокойный.
– Уж не ты ли это… все выл в лесу? – слегка насмешливо, но немного и с уважением осведомилась Веснояра.
– Может, и я!
– Ты как сюда попал?
– Не ори только.
– Нет, ты отвечай! Тебя что, в гости звали? С какого перепугу? Что ты здесь бродишь, как волк возле хлева?
– А я и есть волк! – Травень усмехнулся в темноте.
– А здесь чего рышешь?
– Добычу ищу! Овечку хочу утянуть.
– Какую еще овечку?
– Да вот эту! – Травень обнял ее, и она, подняв руки и упираясь ему в грудь, ощутила под пальцами холодный мех накидки, надетой мехом наружу, а не внутрь, как люди носят.
Понятное дело: то люди, а этот парень сейчас считался волком. И мех накидки был волчьим: это означало, что ее обладатель победил волка один на один и принял в себя его дух.
– Давно ли?
– С Велесова месяца, – с неприкрытой гордостью отозвался новоявленный волк. – Теперь могу овечку в логово притащить.
Травень был из рода Могутичей, и в этот раз им полагались невесты из рода Домобожичей. Тамошние девушки наперебой заигрывали с Травенем, да и другие тоже: Домобожичи род молодой, девок-невест у них только четыре, на всех не хватит. Травеню было уже лет двадцать или около того – Веснояра не спрашивала, да он и сам, наверное, не знал, но свое место вожака занимал уже года три. Рослый, сильный, с широкими крепкими кулаками и темно-русыми кудрями, в беспорядке падавшими на лоб, он многим нравился, и многие девушки на Купалу охотно пошли бы с ним.
Но Травень хотел иметь все самое лучшее, поэтому на праздниках не отходил от Веснояры. А Веснояра была так хороша, что, как говорили старики, ее и за князя отдать не стыдно. Высокая, стройная, она имела правильные черты лица, золотисто-русые брови над яркими голубыми глазами, а светло-русые волосы красиво вились, притягивая и не отпуская взгляд. Созрела и вытянулась она рано, в тринадцать была готовой невестой, и уже четыре года ее выбирали Лелей на девичьих праздниках. Мало кто сомневался, что когда настанет срок и Леденичи приедут за невестами, ее возьмут самой первой. Веснояра отлично знала, до чего хороша, нрав имела бойкий, и, гордясь своей красотой, держалась довольно надменно.
Не было никакой надежды, что она останется лишней и к ней смогут посвататься женихи из других родов. А пока Леденичи не получили столько невест, сколько им нужно, другим родам засылать сватов было бы бесполезно и даже неприлично: как же лезть против ряда и обычая? Поэтому напрасно Травень обхаживал Веснояру на Ярилиных праздниках и зазывал в рощу искать папороть-цвет. Тем не менее, он нравился ей и она охотно выбирала его в разных игрищах, хоть и знала, что ни к чему это не приведет. Потому и огорчила ее отцовская новость: следующей весной уже не гулять ей в девичьих хороводах, и звать ее будут уже не Веснояра Путимовна, а Заломица Вышезарова, скорее всего.
И уж никак не ждала она встретить Травеня сейчас, еще до возвращения волков домой: в ее мыслях он был так далеко, что она и сейчас, чувствуя себя в его объятиях, не верила, что это не сон.
– Кончились наши игрища! – Опомнившись, она попыталась его оттолкнуть. – Отец рассказал: Леденичи этой осенью за невестами приедут.
– Да я знаю, – без огорчения, почти беспечно ответил Травень, и эта беспечность показалась Веснояре весьма обидной.
– Откуда знаешь?
– К Угляне третьего дня заходили с Вышенькой, ногу лосиную отвезли. Он обрадовался, дурачок!
– Почему же дурачок? – Вышеня, иначе Вышезар Красинегович, был сыном старейшины Леденичей и именно ему, по всеобщему мнению, назначалась самая красивая и завидная невеста Заломичей. – Чего же ему не радоваться? Увезут меня к нему по осени… и все.
– Авось еще не увезут! – с непонятной веселой уверенностью отозвался Травень.
– Да как же! – с досадой возразила Веснояра. – Сестрицу Кринку, может, оставят, с ее-то красой несказанной, а меня первой в сани посадят!
