Ольга Герр - Эльфантина. Союз стихий
— Ты солгал. Лоредан не в безопасном месте. Он на площади, ожидает казни.
— Мы опоздали. Ему нельзя было помочь.
Аурика судорожно вздохнула, словно только что вынырнула с глубины. А затем случилось то, к чему Элай был совершенно не готов: она сорвалась с места, врезалась в толпу и в считанные мгновения скрылась среди зевак.
Элай погнался за девушкой. Он прорубал себе дорогу локтями и кулаками, но Аурика двигалась быстрее. Худенькая, невысокого роста, она просачивалась между людьми, как вода между камней. Все ближе и ближе к центру площади, где возвышался эшафот, а вокруг стояли с десяток стражей, готовых схватить ее.
— Аурика! — Элай поразился силе отчаяния в собственном голосе. Если он не успеет, если опоздает, девушку будет не спасти. Ее схватят, возведут на эшафот и лишат жизни у него на глазах. Он ничего не сможет поделать, если только не догонит ее.
Толпа взорвалась улюлюканьем — на эшафот вывели преступника. Элай сосредоточился на мелькающей в людской массе светловолосой голове, — капюшон упал, выставив на обозрение желтые кудри. Среди серых и коричневых нарядов горожан волосы Аурики сияли как золото среди песчаника.
Элай протянул руку и почти поймал ее за плащ — пальцы скользнули по ткани, но людское море всколыхнулось, отрезая его от девушки. Оттолкнув с пути очередную преграду, он краем уха услышал, как люди обсуждают предстоящую казнь — Лоредана уже приковали к колесу. Вскоре начнется самое интересное — перебивание костей. Не дай Вел, Аурика это увидит.
Внезапно сделалось так тихо, будто площадь опустела. Но люди стояли на местах. Просто все одновременно затаили дыхание, а затем выдохнули разом. Что-то хрустнуло, как хрустят, ломаясь, толстые ветви дерева. Вместе с выдохом, пролетевшим над головами подобно океанскому бризу, над толпой пронесся полный страдания крик.
Элай запретил себе думать о том, что сейчас произошло. Аурика единственная его цель. На его удачу она, наконец, остановилась, согнувшись пополам, словно получила удар под дых. Расстояние между ней и Элаем стремительно сокращалось. Он схватил ее как раз в тот момент, когда она снова чуть не сорвалась с места.
От солдат их отделяло с десяток шагов. Они могли услышать крики Аурики, и Элай зажал ей рот ладонью. Крепко обхватив девушку за талию, он потащил ее прочь от эшафота, где палач готовился ко второму удару. Она не сводила глаз с распростертого на колесе мужа. В последний миг перед тем как затрещала вторая кость, Элай повернулся спиной к эшафоту и закрыл собой возвышение, чтобы Аурика не видела, как пытают Лоредана.
Но она по-прежнему все слышала. Невозможно было оставаться равнодушным к крикам несчастного. По руке Элая, закрывающей Аурике рот, катились слезы.
Она рванулась изо всех сил, ударив локтем по ране в боку. От боли Элай потерял контроль над телом и ослабил хватку. В глазах потемнело. Аурика ускользала из рук. Еще немного и он потеряет ее навсегда. Собрав остатки сил, Элай удержал девушку. Наплевав на резь в боку, он побрел к выходу с площади, силком волоча солнечную за собой.
Он привел ее в кабак — единственное место в городе, куда солдаты не совали носы. Здесь они будут в безопасности, пока Аурика приходит в себя. А потом… На этом месте планы Элая обрывались. Он не представлял, что делать дальше, но одно знал твердо: ей нельзя задерживаться в столице. Скоро о побеге станет известно, начнутся поиски. Если ее схватят, то непременно казнят. При воспоминании о последних минутах жизни Лоредана Элая передергивало, хотя он не был впечатлительным. Он скорее собственными руками сломает Аурике шею, чем допустит, чтобы ее пытали на колесе.
На деньги Лоредана Элай снял комнату. Аурика вела себя необычайно тихо. С тех пор, как они покинули площадь, и крики затихли вдали, она не проронила ни слова. Более того, она перестала сопротивляться. Элай переживал, что переступив порог дешевой забегаловки, она возмутится, но обычно привередливая девушка не отреагировала на убогость обстановки.
В ее покладистости имелся плюс: необходимость применять силу отпала. Послабление пришлось кстати — бок жгло так, словно на него вылили раскаленное олово.
Комната, куда они поднялись, была крохотной. В ней едва умещалась двуспальная кровать, стол и табурет. В окно размером под стать комнате виднелась каменная стена здания напротив. Зато одна из дверей вела в коморку с дубовой ванной. За эту роскошь Элай немало приплатил, решив, что Аурика будет рада смыть с себя грязь подземелья.
— Отдохните. Это был тяжелый день, — произнес он, едва они оказались вдвоем.
Мысль о том, что они впервые наедине, не давала ему покоя, но сильнее тревожило затянувшееся молчание. Прежде ему бы в голову не пришло назвать ее тихоней. И, точно прочтя его мысли, Аурика взорвалась. Она стояла посреди комнаты, зажатая между кроватью и столом: руки по швам, губы поджаты, плечи дрожат от ярости. Он сотни раз видел ее злой и столько же раз испытывал ее гнев на себе. Но сейчас она была вне себя. Повезло, что поблизости не нашлось ничего, чем она могла его ударить. Голова еще не забыла поднос.
— Как ты посмел? — спросила она и, не дожидаясь ответа, повторила: — как ты посмел вести себя подобным образом со мной? Разве я просила тебя о чем-нибудь? Разве я искала твоей помощи? Ты обманом увел меня и держишь взаперти. Что тебе нужно?
— Я всего-навсего спас вас, госпожа, — глупее Элай себя никогда не чувствовал: он оправдывался за то, что чуть не погиб, защищая ее жизнь. Когда-то мама точно также восприняла его помощь. И это сходство доставило ему куда больше боли, чем рана в боку. — Оставаться на площади было опасно. Вас бы схватили и казнили вместе с Лореданом.
— Не произноси его имени! Ты не имеешь на это право. Он погиб из-за тебя.
— Я спустился в подземелье, спасти вас обоих, но опоздал. Я ничем не мог ему помочь.
— Я всегда считала, что Лоредан поступает неразумно, доверяя тебе, — холодно процедила она. — И вот ты предал его.
— Что за глупость? — Элай шагнул вперед, и Аурика отступила, не позволяя расстоянию между ними сократиться. — Я сражался бок о бок с ним. Я проливал за него кровь.
Боль в боку сделалась невыносимой, но он упорно ее игнорировал. Куда важнее было объяснить Аурике, что в смерти Лоредана нет его вины. Может, если она послушает, если хотя бы попытается понять, то не будет смотреть с таким презрением. Он в состоянии многое вынести, но не ее безжалостный взгляд. Его словно окатили ледяной водой: по коже пробегал мороз, а зубы стучали от озноба. Элай полагал причина тому ее ненависть, а вовсе не открывшаяся рана и кровопотеря.
— Откуда мне знать, что не ты все подстроил? — Аурика скрестила руки на груди.
— С чего мне тогда рисковать ради вашего спасения?
— Вдруг ты рассчитываешь на выкуп. Я из знатного рода, в Гелиополе за мою свободу хорошо заплатят.
— Деньги мне не нужны, — отмахнулся Элай. — Я умею зарабатывать себе на жизнь.
— Воровством? — брезгливо спросила Аурика.
Поразительно, до чего хорошо она его изучила. Буквально видела насквозь. А ведь она всегда считала его пустым местом, не достойным и мига ее драгоценного внимания.
Пока Элай размышлял над тем, как убедить Аурику в своей непричастности к смерти солнечного, ее настроение изменилось сотый раз за день. Гнев сменила черная волна скорби. Она накрыла ее в доли секунды. Под ее тяжестью невозможно было дышать, как если бы на грудь опустилась гранитная плита.
— Мой возлюбленный муж! Мой свет, мое солнце, мой Лоредан! Как мне жить без тебя? — горе давило на плечи, и Аурика, раздавленная его весом, упала на колени. Слезы хлынули как ливень. В ушах еще звенел рвущий сердце предсмертный крик. Она не могла, не желала верить, что Лоредана больше нет. Все это глупая шутка, издевка судьбы. Они так любили друг друга, были так счастливы. Кто посмел нарушить их гармонию? Кто тот ужасный человек, что отнял у нее единственный источник радости? Будь он проклят! Пусть не будет ему покоя ни в этой жизни, ни за ее пределами.
— Госпожа.
Чужой голос прорвался сквозь окутавшую ее тьму. Руки легли на дрожащие от всхлипов плечи. Она забыла, где находится и кто этот человек рядом с ней. Ей не было до него дела и до всего мира тоже. Что ей мир, если в нем нет Лоредана? Зачем ей глаза, если они не видят любимого? Зачем руки, если не могут его обнять? Для чего губы, если нельзя его поцеловать? Внутри Аурики было пусто. Отныне она обречена жить незаполненным сосудом.
Аурика позволила отвести себя к кровати. Разрешила уложить и накрыть сверху покрывалом. Она покорно закрыла глаза, когда ей велели. Но она абсолютно ничего не чувствовала.
Подогнув колени и обхватив их руками, она задремала. Сон ее был беспокоен. Вместо отдыха он приносил страдания, но Элай не рискнул ее разбудить. Он не был готов снова наблюдать ее горе. Слишком потрясло его увиденное. На краткий миг ему почудилось, что девушку оставило желание жить, такой обреченный у нее был вид.
