Вера Чиркова - Право любви
– Что произошло ночью?
А он сообразителен, отстранённо подумал Стан, неприязненно рассматривая адмирала. И очень аккуратен, несмотря на то, что вскочил по тревоге среди ночи, не позволил себе прийти на место происшествия в простой, домашней одежде. Нет, он, как на приёме, затянут в чёрный, безукоризненно чистый костюм, на ногах сапожки, а на поясе кинжал в кожаных ножнах и кожаные же кошели. Всё предсказуемо чёрного цвета, прямо какой-то конкурент Консу.
– Ничего… всё тихо было и спокойно, – так же уныло тянул старший, и Стану вдруг стало его жаль.
Явно нелёгким многолетним трудом выслуженное звание уплывало от мужика, но сам он этого пока не понял.
– Сколько лет служишь? – безразлично поинтересовался адмирал, и до воина начало доходить.
– Почти двадцать… начинал ещё при его величестве.
– Отлично, – так же равнодушно похвалил адмирал, – получаешь полную пенсию и двойное пособие. Кто-нибудь заметил что-то необычное?
Ошарашенный таким приговором, воин вопросительно оглянулся на своих товарищей, ещё не понимая, что с этого момента он для них больше не начальник и не сослуживец, а всего лишь ветеран на пенсии. И место его теперь свободно, а значит, каждый из них может попытать удачу.
– Кувшины с зельем они сразу в сторону отставили, – вспомнил один.
– Девчонку слушались, как командира… – пробормотал другой.
– Кто-то на реке пел ночью… песня была незнакомая, но очень красивая… – неуверенно припомнил самый молодой, поймал заинтересованный взгляд адмирала, приободрился и твёрже добавил: – И сначала пел только мужской голос, а под конец запела и женщина… так складно, аж мороз по спине.
– Когда это было?
– Сразу после полуночи, – чувствуя, что поймал удачу за хвост, парень торопился припомнить обстоятельства странного происшествия, – плыли они сверху, запели как раз, когда подплывать начали, а потом резко замолчали и – как утонули. Мы возле окна стояли, смотрели, ночь ясная была, но лодки я не заметил.
– Прими эту пятёрку под начало. – Адмирал отвернулся от сообразительного воина и полез через щель в башню. – Пятого подберёшь из новичков. А за то, что сразу не встревожились и не доложили, тридцать дней отбудете на охране задних ворот.
Здорово, не мог не признать Стан, и, судя по аурам, которые он почти автоматически отслеживал боковым зрением, все присутствующие считали так же. Одним коротким приказом адмирал умудрился убрать воина, не дотягивающего до своей должности, но не стать его врагом, наказать провинившихся, но так, что они землю рыть будут за возможность вернуть своё положение, поощрить стражника за внимание и, несмотря на наказание, обрести его преданность.
– Прикажите кузнецам сделать на все окна решётки… – выбравшись из башни, тем же ровным голосом обронил адмирал вьющемуся за ним адъютанту, идя к выходу, – да пусть позаботятся, чтобы они были крепкими, но незаметными и не портили вид башни.
Следующая картинка показала совершено иное помещение. Видимо, Чудик дождался, пока все выйдут и запрут зал, в котором нечего больше охранять, а потом незаметно выбрался в трубу.
Новая комната явно была личным кабинетом адмирала и могла бы называться роскошной, если бы не была такой стерильно чистой и лишённой даже мельчайших украшений. Ни ваз с цветами, ни цветных безделушек, все предметы строго функциональны и надёжны, одним своим видом навевающие непоколебимую уверенность в правоте и всесилии хозяина.
Вот только сам адмирал внезапно поразил клонов абсолютно неожиданным поступком. Войдя в кабинет чётким, размеренным шагом, он одним движением бровей выставил прочь адъютантов и явно не рядовых гвардейцев и запер дверь на засов. А потом ринулся к мягкому, обитому кожей креслу и обрушил на его многострадальную спинку град разъярённых ударов, сопровождаемых невнятным рычанием и скрипом зубов.
Чудик, следящий за комнатой из-за полузакрытой ставни, передал Стану точный оттенок ауры командующего всеми войсками королевы, но впервые за несколько последних дней землянин засомневался с точным определением. С эмоциями такой силы и накала ему ещё не приходилось встречаться, и сказать, чего больше напутано в душе адмирала, злобы, обиды, ненависти или неудовлетворённого чувства мести, он бы поостерегся. Однако цвели там и резкие, редкие, как цветы на колючих репейниках, всполохи, которые Стан не чем иным, как страстью, причём давней и больной, назвать не мог.
Адмирал перестал колотить кресло, несколько секунд постоял с бессильно опущенными руками, приходя в себя, потом расправил плечи, выпрямился и, гордо откинув голову, сам себе отвесил хлёсткую пощечину.
– Круто! – не выдержала Тина. – С чего это его так корёжит, мать моряна, ты случайно не знаешь?
– Есть догадки… но очень приблизительные, – с сожалением вздохнула королева. – Он поднялся ещё в то время, когда мы не имели в столице своих сестёр… а слухи я повторять не стану. Они весьма странные и противоречивые, но все, какие я проверила, оказались ложью. Раз Чудик больше ничего не подсмотрел, давайте пойдём отдыхать, я обещала вам праздник и хочу, чтобы вы на нём не зевали.
– Подождите… – прервал их Стан, – там есть ещё маленький кусочек информации.
– Давай, – обрадовалась Тина, сценка, где так жёстко обращавшийся с ними командующий лупит сам себя, девушке страшно понравилась, хотя она бы предпочла сама заехать этому извергу по морде. Хоть разочек.
Но адмиралу, как видно, хватило и одной пощёчины, чтобы окончательно вернуться в образ. Он подошёл к столу, торопливо набросал на листке бумаги всего несколько закорючек, свернул его тугой трубочкой и, засунув в серебряный пенальчик, запечатал черным воском.
Потом чётким шагом прошёл к двери, приостановившись на миг у зеркала в строгой раме поправить чуть растрепавшиеся волосы, и решительно отпер засов.
Короткая команда – и пенальчик исчез в кошеле, висевшем на груди посыльного, а адмирал так же твёрдо пошагал в соседнюю с кабинетом спальню.
– Эх, жаль, нельзя было подсмотреть, что он написал, – разочарованно выдохнул Конс, отчётливо видевший глазами унса, как адмирал случайно заслонил собой написанное.
– Недооцениваешь ты нашего лазутчика, братец, – загадочно усмехаясь, Стан подтащил к себе листок бумаги, на котором осталась недоигранная балда, и нарисовал сбоку несколько значков.
– Это зеркальное отображение, у Чудика острое зрение, и он прекрасно разглядел отражение написанного в полированном боку шкатулки для письменных принадлежностей. Теперь перевернём… м-да. Всё равно непонятно. – Самозваный командир маленького отряда состоящего из копий самого себя разочарованно рассматривал совершенно не похожие на буквы значки.
– Можно я заберу рисунок и покажу одному… человеку, который не откажется решить эту загадку для меня? – деликатно попросила королева, и Стан не стал вредничать.
Возможно, он и решит головоломку быстрее, этот незнакомый друг моряны, однако не факт. Сейчас парень пойдёт спать, а утром попросит ничего не забывающего Чудика показать ему картинку ещё раз. В конце концов, у аборигена только одна голова, а у них всё же – три.
– Всем спать, утро вечера мудренее, – бабушкиной присказкой завершил посиделки Стан. – Тина, тебя отнести или сама потопаешь?
– Сама пойду, ты такой худой… – вздохнула жалостливо двойняшка, – вот мускулы накачаешь, тогда таскай.
– Это ты мне удачно напомнила, про мускулы, – обрадовался Стан, – утром, перед завтраком – тренировка. И учтите, я добрый, но строгий. Вопросы есть?
– Госпа-а-ди! – шутливо состроил возмущённую мину Конс. – В кои-то веки праздник, и то никакого снисхождения… – И сразу перешёл на деловой тон: – А где возьмём четвёртого, на разминочный бой?
– Васт пойдёт, он всё время со мной тренируется, – широко зевая, Тина поплелась к двери.
– Прямо Фигаро, – едко буркнул Стан, выходя из комнаты следом за нею и делая вид, что не замечает, как насторожился, поняв его интонацию, блондин.
Хотя землянин пока ещё и сам никак не мог разобраться, почему не очень жалует красавчика. Вроде тот пока не сделал ему ничего плохого?!
В зал, выделенный королевой иномирянам для тренировок, анлезиец плёлся, поёживаясь и недовольно хмурясь. На восходе от реки, берущей свое начало из горных водопадов и родников, тянуло прохладой, и хотя ни один анлезиец никогда вслух не пожалуется на холодок, но ни один и не скажет, будто ему нравится мороз или затяжной дождь. На Анлезии такого просто не бывает.
Войдя в зал, Васт некоторое время постоял в недоумении, пытаясь сообразить, что он должен делать, потом на цыпочках прокрался к отодвинутой к стене резной скамье и неслышно на неё присел. И только после этого перевёл дух и начал искоса рассматривать три одинаковые фигуры, силясь понять, кто из них Тина.
