Елизавета Дворецкая - Кольцо Фрейи
При этом он взглянул на Гунхильду, и от взгляда его выцветших серых глаз ее пробрала дрожь. Ничего угрожающего в его взгляде не было, наоборот, эти глаза дышали внешним простодушием и смирением, но было во всем облике этого человека – в его потемневшем обветренном лице со шрамом и полуопущенным веком, с перекошенным беззубым ртом, этой рубахе, на которую пошло не менее полусотни обтрепанных лоскутов и обрезков, – что заставляло сомневаться, человек ли он вообще. Его легко было принять за тролля, выползшего из-под холма. Или скорее из кучи отбросов. Гунхильда сжала зубы, чтобы сдержать дрожь и не выдать страха, сцепила пальцы и поежилась.
– Всякое сословие имеет своего покровителя среди старых богов, – рассудительно продолжал Кетиль. – Сам Один любит воинов, конунгов и скальдов, Тор помогает земледельцам, Ньёрд дает удачу мореходам, рыбакам, морским охотникам, торговцам, Видар тоже помогает на охоте, Фрейя и Фригг помогают хозяйкам, матерям и рукодельницам. Даже у скальдов есть свой бог – Браги. Мы, бедняки, смогли бы обрести себе божественную хозяйку только после смерти, попав в палаты Хель, но и там нас ждало бы все то же – холод, голод и болезнь. В палаты Валгаллы нас никогда не впустят, ведь разве может бедный человек умереть с мечом в руке? Один меч знатного человека стоит больше денег, чем нам удается повидать за всю жизнь, продолжайся она хоть пятьдесят лет. Даже от меча нам удается умереть редко – велика честь! Рабы и бедные люди, такие, как мы, не нужны старым богам и не имеют своего покровителя. Вот Христос и есть наш покровитель и защитник, поящий и кормящий голодных, и Он даст нам после смерти жизнь гораздо лучше той, что мы видим здесь…
В это время в гридницу вошел Холдор Могучий; проходя мимо, он досадливо пнул кого-то, кто не успел убраться с его пути, и, приблизившись к своему месту возле конунга, еще продолжал брезгливо морщиться.
– Что там такое? – спросил Горм. – Чем тебя рассердили эти бродяги? Я мог бы приказать выгнать их всех, но я вижу, наш дорогой гость, епископ Хорит, тоже беседует с ними.
– Не сиди там, Гунхильда, а не то наберешься этой вони, и жених тебя разлюбит! – весело крикнула Ингер.
– И вшей заодно! – добавила Хлода.
– Эти нищеброды разносят свои бредни вместе со вшами и прочей заразой, тролли б их всех взяли! – выругался Холдор.
– Какие бредни?
– Да про своего нового бога! У голытьбы теперь есть свой собственный бог. Ты слышал когда-нибудь такое, конунг?
– А, ты говоришь о Христе сыне Марии!
– Я? – Холдор почти оскорбился. – Я и не думаю о нем говорить! А вот иным больше не о чем! – Он выразительно потыкал пальцем в сторону двери. – И я бы не советовал тебе, конунг, привечать разносчиков этой заразы, а то скоро от них не будет проходу! Сейчас епископ учит жить твоих рабов, всякого дерьма нальет им в уши! Если дальше так пойдет, то он попытается начать учить жить и тебя самого!
– Эй! – Горм хлопнул в ладоши. – Позовите сюда епископа!
– Ты хотел говорить со мной, конунг? – учтиво осведомился епископ.
– Люди говорят, ты учишь жить моих рабов. Хотелось бы мне знать, про что ты такое с ним толкуешь и чего мне от этого ждать?
– Не выйдет для тебя ничего худого, конунг, если я поведаю твоим людям о Господе нашем Иисусе Христе, – улыбнулся Хорит. – Наоборот, вера Христова приносит людям величайшее благо, как бедным, так и знатным и могущественным.
– Какое же добро она может принести знатным людям? – недоверчиво хмыкнул Горм. – Всем известно, что Один дает нам удачу в сражениях, добычу и славу, а что еще нужно достойному человеку?
– Все это бредни! – отрезал Холдор. – Я уже немало этого слышал от разных там… – Он бросил на епископа недобрый взгляд, но тот остался совершенно невозмутим. – Они ж толкуют, что искать славы и добычи плохо – того, кто заботится о своей чести и богатстве, этот их бог хочет наказывать.
– Но…
– Помолчи пока! – рыкнул старый хёвдинг. – Я слышал, что ты говорил! Последние, дескать, станут первыми, на небе эти вонючки сядут выше знатных хёвдингов! Спрашивается, зачем им сейчас повиноваться конунгам, если Бог все равно их не ценит?
– Ты слишком мало услышал из моих речей, – терпеливо поправил епископ. – Отцы святой церкви Христовой учат, что всякая власть от Бога, а значит, неугоден Богу тот, кто не повинуется тем, кто над ним поставлен – то есть конунгу и преданным ему хёвдингам. Наоборот, заслуга и добродетель бедных и простых людей в том, чтобы во всем повиноваться своему конунгу, а если что-то идет не так, как им хочется, то за всякое утеснение и нужду в земном мире господь воздаст им в жизни будущей и вечной! Теперь ты сам видишь, конунг, что земным властителям в их деяниях Христова вера несет добро и помощь, и многие короли, что уже приняли Христову веру, далеко не так глупы, как может показаться на первый взгляд.
Когда епископ отошел на зов Горма и между ними началась беседа, Гунхильда почувствовала, что кто-то легонько тянет ее за подол. Обернувшись, она увидела дочь Кетиля – та подползла и села рядом на полу, сжавшись в комок и будто стараясь стать как можно более незаметной.
– Сегодня в полночь! – прошептала, почти выдохнула она, и Гунхильда едва разобрала ее слова. – Приходи за отхожее место.
– Зачем?
– Там будет человек твоего брата. Ты видела его вчера.
– Халле? – шепотом ахнула Гунхильда.
– Не знаю, как их зовут. Твой брат и два его человека живут в том доме, где ты вчера была, они приехали с нами, на том же корабле. И он увезет вас ночью.
– Мой брат здесь? – Гунхильда едва удержалась, чтоб не зажать себе рот ладонью.
– Да, он приехал за тобой. Ты выйдешь сегодня ночью за отхожее место, человек перелезет частокол и поможет тебе. Там снаружи будет ждать твой брат. И вы уедете.
Вести эти вызвали в душе Гунхильды и радость, и надежду, и тревогу.
– Но я… А бабушка? А фру Асфрид? Как же я ее брошу?
– Не знаю. Говори об этом с твоим братом. Он велел передать тебе, чтобы ты выходила в полночь к отхожему месту. Больше я ничего не знаю. И так, если узнают, что мы помогаем вам, нам с отцом наденут по мешку на голову и утопят. Или повесят. Или затравят собаками.
– Но ты можешь пойти к нему и передать от меня кое-что? – Гунхильда в волнении едва не схватила нищенку за тощую грязную руку, но сдержалась: в гриде было полно народу, но, на их счастье, богословская беседа еще продолжалась.
– Могу.
– Иди прямо сейчас и скажи, чтобы мой брат сам пришел туда, за отхожее место! Я должна сначала поговорить с ним!
– Это ваше дело. Мы передадим.
В волнении Гунхильда встала и торопливо пошла в женский покой. Пока Тюра с дочерью и невесткой следили за беседой, здесь находилась только Асфрид и служанки. Подсев к бабушке, Гунхильда шепотом на ухо рассказала ей обо всем. О том, что Гунхильда вчера видела Халле Тощего, Асфрид уже знала и теперь убедилась, что его появление здесь вовсе не случайно.
Выслушав ее, Асфрид какое-то время сидела молча. В полутьме покоя не было видно, как она побледнела, но Гунхильда заметила, что бабушка переменилась в лице.
– Он здесь… – Асфрид сжала ее руку, и Гунхильда почувствовала, что пальцы Асфрид дрожат. – Приехал за тобой… всего с двумя людьми, на чужом корабле… Эймунд… ведь он почти последний мужчина в нашем роду!
– Ты думаешь, ему не стоило так рисковать ради меня? – без малейшей обиды или себялюбия так же шепотом отозвалась Гунхильда.
– Нет, стоило. – Бабушка кивнула. – Они с Олавом понимают, что через тебя, если ты останешься у Горма, могут навсегда потерять все права на Слиасторп.
– Но я не хочу уезжать без тебя!
– Мне нечего бояться. Меня не выдадут замуж! – Асфрид нашла в себе силы усмехнуться, но Гунхильда видела, что она тяжело дышит. – И даже если мне придется умереть, это не большая беда. Я и так зажилась на свете. А ты еще можешь родить много сыновей, которые, если будет надобность, отомстят за обиды, нанесенные твоему роду. Главное, чтобы ты выбрала им достойного отца и правильно воспитала их. Ты должна любой ценой избежать рабства и бесчестья. Ты и Эймунд – последняя надежда йотландских Инглингов.
– Ты думаешь, я должна бежать с ним?
– Да. Должна. Передо мной, когда я была девушкой, не было другого пути: все мои родные умерли. Я оставалась одна, и только через меня мой род мог быть продолжен, пусть и в слиянии с родом Инглингов. Но тебе еще не отрезан другой путь. Я тогда могла позаботиться только о чести мертвых, а ты должна заботиться о чести живых. Жив твой отец и твой брат, у них еще могут быть дети. И пока они живы, ты должна бежать от Кнютлингов, чтобы не дать им прав на наши владения, и лучше тебе будет умереть, если не останется другого выхода. Но ты правильно сделала, что велела Эймунду самому прийти за тобой. Мы сейчас в таком положении, что даже хирдманам не стоит доверять.
