Катерина Снежинская - Тролли тоже плачут
Не успела теург рот открыть, сказав дварфу последнее прощай, как откуда-то с боку на девушку налетел вихрь. И довольно чувствительно с ходу ткнул в печень.
— Эта-а што тута за бабьё околашивается? — заорал вихрь. Точнее, он умудрялся одновременно дико шепелявить и верезжать. Такой себе шипящий визг. — На шужого мушика не сметь пашть рашевать! Сваво заведь и рашевай!
И видимо для того, чтобы до Каро быстрее дошёл смысл сказанного, остренький и оттого ещё более болезненный кулачок снова ткнул теурга в бок. Курой от такой тройной атаки шарахнулась назад, едва не свалившись с помоста. И только тут поняла, что никакого вихря и в помине не было. Зато в наличии имелась всклокоченная и крайне озлобленная молодая крысючиха.
— Чаво не поняло? — девица уперла костлявые ручки в ещё более костлявые бока, злобно посверкивая крохотными алыми глазками. — А ну вали отшель!
Честно говоря, Курой не поняла одного: с чего это она вдруг средним родом стала. Но выяснять странности восприятия крысюков теург и не собиралась. Каро просто хотела объяснить, что ни на каких мужиков в принципе, а уж тем более местных, она не претендует. Да и вообще они уже уходить собрались.
Кто бы её ещё слушать стал!
— Шаво рот рашеваешь? — в конец озверела деваха. — Вона! Не, вы видали? На шужих мушиков губишу рашкатала, да ещё и рот рашевает! Давно штоль нихто уму-рашуму не ушивал? Так я в миг!
— Твоя, что ли? — абсолютно спокойно поинтересовался Мастерс, стоящий у теурга за спиной.
На помощь напарнице он приходить явно не собирался.
— А чья ещё? — равнодушно ответил «золотарь», тоже не стремящийся вмешиваться в скандал.
— А что всё так плохо-то? — выразил дварфу сочувствие Рон, продолжая светскую беседу.
— Да какая разница? Баба — она баба и есть.
Оборотень промычал что-то невразумительное, но понимающее.
А вот крысючиха мужской солидарности не оценила. Хотя вполне может быть, что у неё просто терпение истощилось. Или окончательно крыша поехала. Так или иначе, а взвизгнув особенно громко, красавица метнулась к Каро, вцепившись ей в волосы и норовя ещё и коленом в живот добавить.
Детство Курой лёгким бы даже оптимист не назвал. Но, всё же, опыта уличных женских драк девушка не имела. Что делать, когда мужчина хватает, она знала прекрасно. Но вот как поступить, когда тебе волосы клоками выдирают, пытаются расцарапать лицо, оглушают визгом, а шляпка улетела в яму отстойника, абсолютно непонятно. Поэтому Каро сделала единственное, что могла в данной ситуации. Она тоже завизжала и тяпнула крысючиху за руку. Деваха, взвыв, отскочила, прихватив в горсте изрядную прядь теурговых волос.
От боли у Курой аж слезы навернулись, и какая-то красная пелена перед глазами повисла. Хотя обида глодала куда сильнее. Но мстить обидчице девушка не стала. А развернулась на каблуках, подхватила юбку и что сил имелось дунула прочь. В общем, покинула поле боя с позором.
А вот крысючиха оказалась настойчивее. Она, завывая, как баньши, преследовала теурга до самых въездных ворот. Не догнала, правда. Зато вслед орала-шипела долго. В смысл сказанного Каро вдаваться не стала. И так понятно: ничего лестного для себя девушка не услышала бы.
Мастерс напарницу догнал, когда она уже полквартала прошла, кулаком размазывая по щекам злые слезы. То, что можно не брести, спотыкаясь о собственные ноги, а кеб остановить, Курой и в голову не пришло. Правда, никаких наёмных экипажей в этом районе сроду не водилось. Да и ридикюль она в пылу драки посеяла. Наверное, теперь он булькал вместе со шляпкой.
— Да стой ты! — Рон схватил теурга за плечо, рывком разворачивая к себе. — Не слышишь что ли? Я тебя зову-зову…
В ответ Каро только и смогла всхлипнуть особенно длинно и жалобно.
— М-да, — хмыкнул оборотень, оценив внешний вид девушки. — Зря я за тебя боялся. Даже и на всю голову отмороженный леприкон при виде такой красоты с визгами бы убежал.
И, видимо, чтобы самому в обморок не упасть, оборотень принялся осторожно промокать невесть откуда выуженным платком слёзы.
Но Курой такой заботы не оценила. Она не просто оттолкнула напарника, а еще и в грудь его кулаком долбанула. Правда, на него это большого впечатления не произвело.
— Почему? — проквакала Каро.
На большее её не хватило. Да и это-то слово она смогла выговорить лишь с третьей попытки сквозь судорожные всхлипы. Но оборотень догадливым оказался. Может, все же, какие-то мозги у него и имелись.
— Почему я не помог? А ты как хотела, детка? — Мастерс одной рукой сгреб оба запястья теурга и, как ни в чём не бывало, продолжил своё занятие. То есть опять принялся слезы вытирать. — Идеи у этих ваших… Как их там? Суфражистки, что ли? Короче, идеи-то хорошие. Только ты уж определись: всем равные права вместе с обязанностями и сложностями. Или исключительно права, а так вы слабенькие и беспомощные? Но такого не бывает.
— Так ты просто ненавидишь самостоятельных женщин? — зло прогундосила Каро. — Мстишь, да?
— Я обожаю самостоятельных женщин, — заверил её Рон. — Впрочем, несамостоятельных тоже. Ты молодец, я серьезно. Решила лапами масло сбить, а не дожидаться, пока тебя куда-нибудь пристроят. Но профессию ты уж больно мужицкую выбрала. Нет, я не говорю, что у тебя не получится. Вполне может и выйти. Если ты научишься по правилам играть.
— Это правила у вас такие? Знаешь, что ошибаюсь, и молчишь! Никогда не подскажешь! А сейчас и вообще бро-осил… — новая порция рыданий сама собой к носу подкатила.
Курой сердито выдрала запястья из мастеровской хватки, запрокинула голову вверх, да еще и ладонями на глаза надавила. Тихо поражаясь сама себе. Вообще-то, повышенной слезливостью она никогда не отличалась. А тут вторая истерика за два дня! Рекорд просто.
— Ты меня спрашивала, чтобы тебе подсказывать? — неожиданно жестко, каким-то жестяным тоном спросил оборотень. — Научить можно того, кто учиться хочет. А не доказывает всем и каждому, что он тут самый умный.
На такое заявление Каро даже и не сразу сообразила, что ответить. Зато слезы мигом высохли, только вот злость такая взяла — дышать ещё труднее стало. Но следом на мягких лапах подкралась мысль: «А ведь он прав!». И тут же пришла другая: «Какое, к Седьмому, прав? Тоже мне, великий учитель нашёлся!».
Девушка досадливо прикусила губу и тихонько ойкнула.
— Ну да, расцарапала она тебе губу. И под глазом вон тоже, — согласился Рон уже своим обычным, чуть насмешливым тоном. — Надо бы промыть, а то у крысюков под когтями какой только дряни не водится. Да и тебя в порядок стоит привести, прежде чем в контору возвращаться.
Курой кивнула. Следом за злостью навалилась апатия из разряда: «Делайте со мной что хотите! Всё равно мне жизнь не мила!».
Глава пятая
Любопытство — не порок, а тяга к познанию.
Навещать родственников, когда они любимые, безусловно, приятно. А ещё приятнее ночевать у них оставаться: вкусным ужином накормят, спать в мягкую и чистую постельку уложат и в лобик поцелуют. А вот просыпаться в таких гостях не слишком комфортно.
— Лони, детка, вставай, — кажется, в третий раз проворковала мать Мастерса у него же над ухом, — на работу опоздаешь.
Собственно, первые-то два раза Рон слышал ничуть не хуже. Просто отвечать не рисковал. По утрам он вообще никогда добрым не был. А уж когда тебя будят таким вот образом… Ну, сразу хочется кого-нибудь покусать. Или в морду дать. Но мать для этих целей явно не подходила.
— Лони, завтрак уже на столе и…
— Мам, я сколько раз просил меня так не называть? — мрачно поинтересовался оборотень, надевая на голову подушку.
— Не считала, — легкомысленно отозвалась госпожа Мастерс. — А надо? Только вот завтрак от моих подсчётов горячее не станет. Вставая-вставай, малыш…
И, ни долго думая, заботливая матушка стащила с дитятки одеяло. Рон невнятно — из-за подушки его протест глуховатым вышел — взвыл и подтянул ноги к груди. Маменька, как поборница здорового образа жизни, ещё с утра распахнула окно. А на дворе лето ещё месяца полтора назад кончилось. Да и тогда Элизий тропики не напоминал.
Подтягивание ног, естественно, согреться не помогло. Пришлось вставать. Поднявшийся «малыш» смачно потянулся, зевнул, звонко клацнув крепкими челюстями. И едва ли не пополам сложился, чмокая родительницу в макушку. Ну а что делать, если мама «детке» седым пучком волос едва до груди достаёт?
— Доброе утро, сынок, — пожелала госпожа Мастерс, глядя на сына из-под очков-половинок так, как и подобает настоящей маме-оборотню: с глубокой нежностью, неизбывной гордостью и всеобъемлющим обожанием.
Правда, во взгляде Роновской родительницы имелось кое-что, отличающее её от классической матери: изрядная порция иронии и хоть добрая, но насмешка над «деткой».
