Елена Яворская - Госпожа
– Тебя могли увидеть!
– И что же? – Эрн тихо рассмеялся. – Меня убили бы еще раз? Да и вы, госпожа… вам следовало бы позвать людей. Вы ведь не должны прощать рабу такую дерзость.
Не должна. Почему же сейчас она чувствует себя такой беспомощной… беззащитной?..
– Ты не должен так говорить.
– Разумеется. Раб должен молчать. Либо издавать положенные звуки. Ваши собаки обучены лаять по команде «голос». А рабы – отвечать «да, госпожа», «слушаюсь, госпожа», «как прикажете, госпожа»… Впрочем, различие между рабом и собакой есть. Собака ходит на четырех ногах, а по команде встает на две. Раб же при виде хозяина преклоняет колени. Бить собаку – бессмысленная жестокость, бить раба – полезно и поучительно… Ваш отец наставлял вас: раб – не мужчина, рабыня – не женщина. Только сам он об этом позабыл, когда…
– Замолчи! Замолчи немедленно! – не потребовала – взмолилась Вирита.
– Нет, сейчас вы дослушаете до конца, – ожесточенно проговорил Эрн. Его лицо было в тени, но голос не оставлял сомнений – Эрн разгневан. – Зачем вы сохранили мне жизнь? Не за тем ли, чтобы посчитаться с отцом? Воистину, госпожа, нет более занимательного занятия, чем распоряжаться чьей-то жизнью!
– Эрн, послушай… Эрн, мне нужно видеть твои глаза… я не могу говорить с невидимкой!
– Почему вас это смущает, госпожа? – Эрн не шелохнулся.
Вирита, не колеблясь ни мгновения, сделала шаг к нему. Он отступил на два шага.
– Впрочем, вас не так-то просто смутить. Вы стоите передо мной едва одетая – и не смущаетесь… Или все-таки раб – не мужчина?
– Эрн!..
– Замечательную кличку вы когда-то придумали мне, госпожа… Коротко, звонко… А главное – вам нравится.
Эрн помолчал. Вирита вдруг поняла, что сейчас…вот сейчас он скажет самое главное – и ей стало страшно.
– Я пришел проститься с вами, госпожа, – в голосе Эрна не было злости, только усталость.
– Почему?.. – едва слышно вымолвила Вирита.
– Вы по-прежнему претендуете на мою жизнь?
– Эрн… Куда ты пойдешь?
– Не пытайтесь выяснить, госпожа… если действительно желаете мне добра.
– Но ты же обещал…
Молчание.
Вирита бросилась к шкафу.
– Вот, возьми, – она протянула Эрну кошелек.
– Вы щедры, госпожа, – Эрн снова насмехался. – Только я и так вознагражден сверх всякой меры.
Кошелек тяжело упал на пол.
– Я не думала, что ты можешь быть таким… таким безжалостным… Я не верю, что ты уйдешь…
– О какой безжалостности вы говорите? Это жизнь, госпожа. Ваша жизнь. Не правда ли, без украшений она выглядит довольно убого. Я претендую на другое – не знаю, лучшее или худшее. Но – на другое.
– Эрн, не оставляй меня, – Вирита схватила его за руку. И поняла – не удержит.
– Опомнитесь, госпожа. Завтра вам будет стыдно об этом вспоминать, – Эрн отстранился.
– Не уходи, Эрн, прошу тебя, не уходи… – твердила Вирита.
Знала, что он уже не слышит, но продолжала повторять. И ждала, до самого утра ждала, когда он вернется.
Эрн не вернулся.
* * *Далеко за полночь хозяин уединенного лесного домика был разбужен стуком в дверь.
Пес насторожился, но не залаял. Значит, гость хорошо ему известен. Эрн.
– Что-то ты сегодня припозднился, – Учитель, по своему обыкновению, не выказал удивления.
– Я разбудил вас? Простите.
– Надеюсь, причина достаточно весомая? – мужчина усмехнулся.
– Надеюсь, – в тон ему ответил Эрн. – Я пришел попрощаться.
– Припоминаю, мы уже прощались. И, как вижу, ты до сих пор не уехал. Так куда же тебя усылают? В Восточное имение, как и предполагалось?
– Никто меня не усылает.
– Неужели сбежал? – иронически полюбопытствовал Учитель. Он не верил, что Эрн может решиться… уже не верил.
– Ни в коем случае. Меня убили.
Впервые Эрн видел Учителя в таком изумлении – изумлении, которое невозможно скрыть.
– То есть… как это? Ты хочешь сказать…
– Только то, что уже сказал. Раба по имени Эрн больше нет.
– Та-ак… – Учитель нахмурился. – Садись и рассказывай. И не оглядывайся на дверь. Никуда ты не пойдешь… по крайней мере, до тех пор, пока все не расскажешь достаточно вразумительно.
Он ни словом не прервал рассказ Эрна. Да и потом не торопился говорить. Спросил только:
– Что ты собираешься делать?
– Что вы хотите услышать? – вскинулся Эрн.
– Правду, – спокойно ответил Учитель.
– Я не знаю.
– Ты готов довериться мне?
– А разве у меня есть выбор?
– Теперь – есть. Мне хотелось бы сказать – был и раньше, но ты… ты чувствовал себя рабом, Эрн.
– Но вы приняли участие в судьбе этого раба. Я до сих пор не знаю, зачем.
– Затем, чтобы однажды говорить с ним как со свободным. Сегодня я буду говорить с тобой, как со свободным, Эрн.
– Великая честь! – Эрн ухмыльнулся. – Я польщен, мой господин!
Учитель с улыбкой покачал головой.
– Успокойся, Эрн. Успокойся. И послушай. Помнишь, я однажды сказал тебе, что буду считать тебя тем, кто ты на самом деле. Прежде я видел перед собой мальчишку, который усомнился во многом, в чем раб сомневаться не должен, но при этом остается рабом. И помнит, что он раб. Но порою забывает – и тогда… В такие минуты ты очень напоминал мне другого мальчишку… такого, каким был когда-то я. Ты спросил, почему я принял участие в твоей судьбе. Я могу ответить. Теперь – могу. Я тоже однажды усомнился. И сомнения привели меня сюда. Когда-нибудь я тебе расскажу… тогда, когда ты действительно будешь готов меня выслушать. А сейчас… ты должен знать вот еще что. Однажды ты упрекнул меня в суровости. Заслуженный упрек. Точнее, я заслужил бы его, если бы не относился к тебе как к сыну. А теперь подумай, как невыносимо видеть своего сына рабом.
– Учитель…
– Не говори. Прежде чем скажешь – подумай.
Эрн молчал всего лишь мгновение.
– Учитель, если вы прикажете, я останусь.
– Я не вправе тебе приказывать. Я могу попросить. И прошу.
– Я останусь, Учитель, – благодарно ответил Эрн.
* * *Прохладное белое облако шелка и кружев. Вирита идет, окруженная величественно-белым сиянием. Туфельки звонко цокают по беломраморным плитам. Торжественная мелодия наполняет огромную светлую залу. Вирита идет, влекомая сильной рукой.
– Вот ваше новое царство, моя госпожа…
…Этот сон! Опять этот сон!
Вирита просыпается в слезах.
– Эна…
– Да, госпожа?
– Какого цвета мое свадебное платье?
– Розовое, госпожа, – Эна смотрит с грустью. – Вы ведь сами так пожелали…
– Пожелала…
– Ваше питье, госпожа.
– Спасибо. Эна, разожги огонь в камине.
– Но… прошу меня простить… разве сейчас холодно?
– Мне холодно, Эна.
– Госпожа, что сказать господину? Он велел, как только вы проснетесь, узнать, не стало ли вам лучше, – Эна вздыхает. – Приехал господин Эрмант.
– Скажи: госпожа никого не хочет видеть. Никого.
Но нет, ей не дают покоя: сначала приходит отец, следом – Эрмант. Они что-то говорят ей, уговаривают, убеждают. Она молчит и думает об одном: когда же они, эти благовоспитанные господа, поймут, что они – нежеланные собеседники?
– …я понимаю, тебе все еще нездоровится, но свадьба… Ты ведь помнишь, его величество изъявил желание присутствовать… Вирита, ну скажи хоть слово!
– Я устала. Позвольте мне отдохнуть.
Наконец они уходят. В комнате остается только Эна.
– Ты должна еще раз сходить в грот.
– Вы думаете…
– Нет. Я просто хочу оставить… – госпожа подает служанке маленький обоюдоострый кинжал, который раньше всегда носила у пояса. На черной рукояти – две рубиновые звезды.
* * *– Погляди, дочь, какой дом. Я повидал немало, но такого великолепия не видел.
– Я хотел порадовать супругу, но, похоже, не удалось. Моя госпожа, если желаете здесь что-либо поменять, – пожалуйста. Достаточно одного вашего слова.
– Дочь, ну не молчи! Нельзя быть такой задумчивой в день свадьбы. Его величество уже интересовался твоим здоровьем.
Спрашивают наперебой, настаивают…
– Быть может, мы все-таки поторопились? – нерешительно вымолвил Эрмант. – Нужно было позволить Вирите…
– Все хорошо, – равнодушно ответила Вирита. – Я здорова.
– Тогда, быть может, вы не откажете мне в танце?
– В танце? – Вирита как будто бы очнулась. – Подождите. Я хочу сказать…
И, шагнув на середину бальной залы, сделала знак музыкантам. Веселая мелодия стихла.
– Я хочу поблагодарить вас, господа, что вы почтили своим присутствием нашу свадьбу. К сожалению, не вижу среди гостей господина Атериона де Клайнора, дядюшку моего супруга. Мой отец тоже опечален. Он очень дружен с дядюшкой Атерионом. Еще бы! Ведь у них так много общего! Оба обожают философию, отдают должное хорошим винам и не брезгуют насиловать рабынь…
– Вирита!..
– Я клянусь своим именем, что в моих словах нет лжи. Впрочем, мое имя теперь стоит дешевле, чем эти жемчуга, – и она рванула с шеи ожерелье.
Розоватые жемчужины звонко застучали по беломраморному полу.
