Носитель фонаря (СИ) - Олейник Тата

– Не знаю, насколько разумно будет вылезать сейчас из-под крыла бастардов, – подумав, сказал я. Нужно проверить, что за рыбалка тут в Шаме – вдруг что-то хорошее ловится кроме раков. Можно было бы договориться с альянсом, чтобы они рыбу в обозы брали, может, хватило бы нам на жизнь… хотя вряд ли. Все таки настоящая ловля только в море.

– Ну вот, теперь ты здесь, – как раз и решим, что дальше делать.

– О! – сказал я, обернувшись, – а Хохен по-прежнему за нами ходит.

– Ну да, а чего ему не ходить. Только он совсем какой-то странный стал. Застынет на одной ноге, руку в небо поднимет и торчит, как дурак, в деревне уже над ним смеются.

– Лучше уж пусть смеются, чем боятся.

– Зырь, вон и Лукась со своей пассией.

Из-за кустов с боковой дорожки вышел ослик с тележкой, рядом с осликом неспешно шли Лукась и тетушка-непись, больше всего похожая на шар. Катилась рядом с портье, переваливаясь с ноги на ногу и пыхтя. В тележке лежали горкой пучки бархатцев. Такие всегда возле больниц сажали на клумбах.

– Сир Нимис! – поклонился мне портье.

– Лукась, я же тебя просил!

– И тем не менее я должен принести официальные поздравления с получением дворянского звания – это большие изменения в жизни! Лукреция, познакомьтесь, это мой друг сир Нимис, владетель Ка-труа.

Лукреция, борясь с одышкой, сделала реверанс, подобрав свои тяжелые шерстяные юбки, и я всерьез испугался, что ее ноги сейчас разъедутся, и бедная толстуха сядет на шпагат. Но обошлось.

– Лукреция поставляет цветочный материал в алхимическую лабораторию замка, – пояснил Лукась

– Эти цветочки еще и на кухню идут, – пропищала Лукреция, – они в соленьях и маринадах уж так хороши, что лучше и не бывает!

– При ваших почках, Лукреция, – наставительно сказал Лукась, – о соленьях и маринадах лучше забыть. Будучи сам обладателем сложных почек, я бы настоятельно рекомендовал вам воздержаться от всего соленого.

– Кстати, Лукась, – сказал я, доставая три бутылки «Лодийской целебной», – это подарок твоим почкам.

Я думал, что он отдаст одну бутылку Лукреции, но Лукась бережно уложил все три в свой инвентарь. Не, ни о каком приударении тут речи явно не идет. Видимо, просто общность интересов. Интересно, у всех неписей, чье имя начинается на «Лук», есть склонность к ипохондрии?

Несмотря на то, что говорил Акимыч об унылости здешних вечеров, этот вечер прошел чудесно. И, чего уж там, все благодаря мне. Я был просто в ударе. Мы притащили снизу из киосков компота с булочками, жевали их в гостиной, и я в красках живописал свои приключения подробно. Я падал, пронзенный стрелами, цеплялся за мельницу, убедительно дрожал в ледяных водах, вопил, когда меня несли в котел. Я разбил ночник, показывая, как Шаандри пролетает арену, сверкая глефами, я так удачно изобразил обедающего Ратона, что Акимыч даже подавился булочкой с яблочным повидлом. Когда же я достал кувыркающуюся обезьянку, то Гус хохотал так, что чуть не вывихнул себе челюсть, даже Лукась несколько раз хихикнул.

– Уберии ее, убери ее, – грохотал здоровяк, утирая кулаком слезы с глаз. – Ща лопну, вот умора-то!

Я подцепил обезьянку с пола и спрятал ее от греха подальше.

– Ты говоришь, это была изнанка Лоди? – спросила Ева, водя пальцем по узорам мраморного столика.

– Видимо, да. Во всяком случае понятно, почему Лодь такой застывший унылый город, изнанка там совершенно ненастоящая, все совсем не живое. Ну, кроме лебедей, но они там явно пролетом были-.

– Вообще эта изнанка, – сказала Ева, – это же главный миф Альтраума. Все знают, что она есть, почти все туда порой попадают, но никто и понятия не имеет, что это такое и как работает.

– Чего тут непонятного-то, – пожал плечами Лукась. – Это мир просто духов, от которого нормальному человеку лучше держаться подальше, если якшаться с духами, то ничем хорошим это никогда не заканчивается. Вообще будь бы моя воля, я бы всех этих духов запретил!

– Ага, они такие взялись и запретились, – сказал Акимыч.

– Не скажи, – протянул Лукась. – Будь я главой Аммельского Собора, или, – тут он перешел на шепот, – самим Его Величеством Императором, то мое слово и для духов законом было бы.

– И для богов тоже? – поинтересовалась Ева.

– Не кощунствуй, женщина, – сказал Лукась, – боги это боги, а духи это духи.

– А боги разве не на изнанке живут? Ну, то есть не в мире духов? – спросил я.

– Боги живут, где хотят и ходят, куда хотят по своей божественной воле, и не нам смертным об этом задумываться.

– Скажи, Лукась, – спросила Ева. – А мир духов он всюду есть?

– Мир, он на то и мир, чтобы всюду быть.

– И здесь, под Ка-труа, – он тоже есть?

– Почему «под»? Мир духов, это не «под» а «вне». Где-то рядом, но не здесь. Неужели не понятно? – ответил Лукась.

– Там ванилью пахнет, – сказал я, – всегда чуть-чуть, но пахнет. Никто в замке аромат ванили не чувствовал?

– На кухне ею просто ужасно пахнет, – виновато сказал Акимыч. – Я, когда меня последний раз туда пустили, коробку с ее порошком просыпал, плюшки пек…

– …и с тех пор меня туда больше не пускают, – закончила за него Ева.

– Не, ну ты чего, Ева, там просто серьезные повара делом заняты, плит свободных почти не бывает. Сама видела сколько они варений, солений и колбас в Ноблис отправляют.

– А почему ты так заинтересовалась изнанкой? – спросил я Еву. – Уверяю тебя, изнанка Лоди – это абсолютный отстой и делать там нечего. Даже находиться стремно. Или, помнишь, Гус, мы на изнанке лесов данерских были, в гостях у болотной нечисти?

– Бррр! – сказал Гус и передернулся.

– Да – сказал я, – и по-моему все здешние инстансы – это тоже изнанка.

– Что, инстансы тоже пахнут ванилью? – заинтересовался Акимыч.

– Очень слабо, но, кажется, да. Или у меня просто нос так устроен.

– И чем это твой нос так уж от моего отличается? – спросил Акимыч, указывая на свою вздернутую кнопку.

– Вообще, – сказала Ева, – что-то в этом есть. Беловодцы же – это потомки от браков людей с лисами-оборотнями, и если уши у Нимиса несут на себе следы этого происхождения, – тут все посмотрели на мои уши, – то и вся носоглотка может быть немножко изменена.

– Ага, – сказал Акимыч, – врачи есть, которые так и называются «ухо-горло-нос».

– А лисы, – продолжила Ева, – как мы знаем…

– …шныряют на изнанку бытия, как к себе домой – подхватил я.

– ..и, возможно, в этом им помогает как раз чутье.

– Не, – сказал Акимыч. – Так не работает. Беловодцев в Трансильвии полно, особенно девчонок. Ушки-фигушки, хвостики-моркостики, девчонкам нравится. Если бы эта раса умела как-то особенно с изнанкой контактировать, об этом все сто лет как знали бы.

– Да, -кивнула Ева. – Но многие ли из этих девчонок «с моркостиками» находятся под воздействием лисьих любовных чар?

Все опять посмотрели на меня.

– Ни под какими чарами я не нахожусь! – отрезал я. – Да, мне нравится Сиви. Если хотите, я все еще в нее влюблен. Но не из-за каких-то там чар, просто так случилось! И чары эти вообще на игроков не действуют, Сиви сама мне говорила, что «блуждающие души» к ним иммунны. Или вы тоже считаете, что я – программа?! Тогда так и скажите!

– Не кипятись, – сказала Ева, – эмоции и тактичность это прекрасно, но они не должны мешать логическим построениям.

– Ты – попрыгунчик, – сказал Лукась. – Я тебе это сто раз говорил. Не понимаю, почему тебя это так беспокоит, но ты – попрыгунчик, просто малость с дефектом, видимо. Верно, Гус Гаффи?

– Конечно, – сказал Гус. – Попрыгунчик, как есть попрыгунчик.

– Возможно, именно этот «дефект» и делает тебя чуть более чувствительным к лисьим чарам. Скажи, ты до того, как Сиви тебя приворожила, ну, до того, как вы с ней встретились, бывал на изнанке?

Я стал соображать. Дивный особняк на изнанке Стрижиного Обрыва просто благоухал благовониями, в горьком ветре во время битвы с нежитью чувствовался пряный аромат…

– Был я на изнанке, – сказал я. – ходил в инстанс «Сказание о Киже Славном»