Ледяной рыбак - Тата Олейник
Глава 22
Пока я кричал «пустите меня!» и «безобразие!», меня куда-то долго несли. Потом положили на что-то очень жесткое, зазвенели цепи. Человеческие руки постепенно уступали место железным браслетам, и вот я уж распят, лежа, похоже, на каменной жесткой плите.
«Ритуальный алтарь для жертвоприношений» — услужливо подсказала интуиция.
— Снимите хотя бы мешок, дышать нечем — попросил я.
И дождался, наконец, ответа.
— Чтобы эти глазки начали быстро вызывать колдовские чары? Нет, и ручки, и ножки, и глазки — это сейчас лишнее. Хитрые глазки! Я, старушка древняя, беспамятная, выбегала сегодня по нужде, да дверь дворца скрыть позабыла — и тут же хитрые глазки ее углядели! Пришлось гостю непрошенному нос откусить, его крови попробовать, его суть постичь! А гость-то непростой оказался — попрыгунчик, да только сломанный. Не может улететь-растаять, прикован к земле не хуже всех настоящих живущих. Никогда не знаешь, где тебя удача ждет! Послала внучку младшенькую, чтоб тебя разыскала, да привела. И теперь глазки тебе без надобности. Лучше бы их, конечно, вырезать, да только нельзя — будет ими другой смотреть.
— Какой другой?!
— А ты слушай, слушай, важно, чтобы ты все знал, все понимал, тогда другому будет легче тебя взять.
— Тогда я ничего не хочу слушать! И не буду!
И я громко заорал песню. Почему-то «В лесу родилась елочка, в лесу она росла!!!» — другой в тот момент в голову просто не пришло. Что-то я перепугался с этими пакостными чудесами немного. Зря орал — пока пасть разевал, мне в нее кляп и сунули — прямо вместе с мешковиной. Дышать теперь мог только разбитым носом.
— Слушай же, попрыгунчик. Мы род честных лисов Куротасков….
…Тут я засипел и задергался, потому что травмированный нос на практике оказался к дыханию совсем не приспособлен. Кляп вынули, но орать я больше не решился.
— Тысячу лет и дольше наш род владеет этим дворцом и прилегающими к нему богатыми поместьями и охотничьими угодьями…
— Видел я этот ваш дворец — гнусная темная нора.
— Знай же, о глупый сломанный попрыгунчик, что лисий ход всегда два мира соединяет: внешний и истинный. И то, что нора во внешнем мире, — сияющий драгоценный дворец в мире истинном.
— Не должно вас тут быть, — сказал я. — Вам на Таосань надо быть, там ваша мифология. А здесь — Европа. Более того, славянские земли. У нас в сказках лисы совсем другие, они хвостом рыбу ловят.
— Лисья суть всюду едина, о наш далекий потомок. И вот, жил наш род счастливо и упивался своим благополучием, пока в прошлом году не пошли великие ливни. Стоящий в верхнем течении реки древний курган оказался размыт — и кости его обитателей прибило к нашим берегам. А в кургане том была похоронена знатная дама неведомого племени и сорок ее верных воинов на конях. Лишившись своего кургана, они обратили хищные взоры на наше богатство — и начали ловить и истреблять моих детей. Мы — не воины, мы сильны в любви и волшебстве, мы бессильны перед этой нежитью. Но имеется у нас в роду старинный артефакт, в котором заключена душа великого военачальника древности. Осталось лишь найти тело для этой души. И только у попрыгунчиков душа так некрепко к телу привязана, что ее силой артефакта можно изгнать, но попрыгунчики ускользают, как вода сквозь пальцы, они в любой момент вольны покинуть наш мир.
— У меня есть встречное предложение, — говорю. — Вы меня сейчас отпускаете. И обещаю, клянусь, что излазаю весь этот обрыв… все ваши поместья, и найду эти клятые кости до единой. После чего отвезу их подальше и захороню так, чтобы вы от их хозяев навек избавились.
Старческий смех был похож на лай.
— Пыль и прах теперь их пристанище, пыль и прах, ни единое сито не может просеять здешний песок, чтобы поймать Владетельницу, вошедшую в поры этой земли. Лишь поражение и изгнание на тропу перерождений истребит ее. Завтра ночь круглой луны, лучшее время для призвания духа и для битвы — ярко будут сиять наши копья, призраки не спрячутся в тенях.
Я услышал звук удаляющихся шагов, потом вдалеке скрипнула дверь. Хоть бы квест дали…
Было горько, обидно и сладко вспоминать поцелуи Сиводушки. Потом ко мне немного вернулся разум — а вместе с ним пришел и страх.
Если в тело моего перса запихнут какого-то древнего воеваку — что станется с тем, что это тело сейчас занимает? С моей личностью, волей, моим Я, не знаю, как это назвать. Может, обычного игрока в этой истории должно было просто вышвырнуть из игры — но куда деваться мне? Я же не могу переждать это время в мозге, охлажденном до восьми градусов — после такого сознание не восстанавливается, кажется.
Я понял, что мне надо немедленно убить себя, убить любым способом. Например, откусить язык. Я читал, что какие-то японцы средневековые умели это делать — и даже попытался. Во-первых, было немного больно, во-вторых, язык не кусался. Хитрые челюсти просто не сжимались достаточно сильно, чтобы ему навредить. Попытался собрать волю в кулак и остановить дыхание. Ага. Сейчас. Наоборот, какое-то время дышал так жадно и старательно, как никогда в жизни.
Старался себя успокоить — вот, дескать, никогда Lesto не допустит подобных накладок, там лучшие спецы мира работают, да их бы по судам затаскали, если бы в их медцентрах пациенты помирали. Потом вспомнил, что вообще-то они у них периодически все же умирают. «От естественных причин», «выработанных ресурсов организма» и т. д. — а Lesto “максимально продлили сроки их существования и дали им в последние годы насыщенную полноценную жизнь, но мы тоже не боги…» Умер же этот телемагнат, как его, — как раз в капсуле откинулся. И профессорша математики какая-то знаменитая… А я вообще не знаменитость, ну, если только мама меня на кашах еще не обнародовала — ничего с Lesto не случится, если во время их забагованного квеста меня грохнут. Лейкоз победил — и все.
Я попытался представить, что бы на моем месте сделал герой какого-нибудь фильма или книги. Они же всегда спасаются, верно? С закрытым лицом я, как выяснилось, не могу вызвать ни одной панели. Странно, в темноте могу, а с мешком на голове не могу… Может, система не считает темноту настоящей
