Ваше Сиятельство - Александр Евгеньевич Сухов
Что тут случилось, словами не описать. Предыдущий взрыв хохота можно охарактеризовать как слабый хлопок в ладоши по сравнению с мощным ударом грома во время грозы. Жандармские схватились за животики, один даже икать начал. Пришлось отпаивать служивого водой.
Отсмеявшись вволю, капитан Парамонов, протер глаза от слез веселья носовым платком и, обратившись ко мне, сказал:
— Ну все, Иван Игнатович, пошутковали и будет. Под конвоем мы тебя не поведем. Нечего раньше времени человека срамить и народ будоражить. Пойдешь рядышком, без браслетов на руках, как бы, просто прогуливаемся вместе и беседуем. Но, смотри, без глупостей.
— Уж какие там глупости, господин капитан? — Я недоуменно пожал плечами, демонстрируя всем своим искренним видом, что ни бежать, ни оказывать сопротивление не собираюсь.
— Мало ли, всякое бывает.
После этих слов Парамонова мы пошагали в участок.
Впрочем, досужий народ быстро всё смекнул и начал задавать моим сопровождающим разного рода вопросы. Большинство меня жалели и укоряли полицейских в том, что те творят полный беспредел в отношении вполне себе мирного и законопослушного юноши. Однако нашлись и недоброжелатели, точнее недоброжелательница, в лице Груньки Заболотновой. Вредная бабёнка, припомнив, как я давным-давно обломил её с халявной рыбой, зло прошипела:
— Так его, господин участковый! Годков на пять отправьте его на Сахалин или куда подальше! Будет знать, как в следующий раз на хер посылать.
Злопамятной мегера оказалась, теперь я понимаю, почему её благоверный предпочитает проводить все свое свободное от работы время не в семейном кругу, а в компании собутыльников. Вообще-то я на нее не в обиде, Господь ей судья. С другой стороны, мой реципиент ей никогда не отказывал, послал куда подальше лишь один раз, будучи уже Игорем Ветровым, потом она ко мне уже и не заглядывала. Интересно, откуда у некоторых представителей человеческого рода столько злобы по отношению к, казалось бы, абсолютно посторонним людям?
По случаю сухого солнечного дня нашу группу встретила представительная делегация не внутри, а около здания полицейского участка. В первую очередь, мой наметанный взгляд вычленил ухмыляющееся личико графини Астрахановой. Явилась — не запылилась. Кто б сомневался. Интересно, что именно будет мне инкриминировано? Покамест даже ума не приложу. Впрочем, ломать голову не стану, скоро судейские всё объяснят.
Тут же один из встречающих мужчина худосочный ничем особо не примечательный, облаченный в темно-синий китель с погонами полковника, что соответствует званию старшего советника юстиции, заверещал по-бабьи тонким визгливым фальцетом:
— Парамонов, почему задержанный не в наручниках⁈
На что капитан, без капли смущения выдал:
— Вашвысокбродь, надевать наручники на подозреваемого, коли тот не оказывает сопротивления, запрещено. К тому же, у меня на руках до сих пор нет постановления суда о задержании Ивана Силаева. Сами понимаете, существуют буквы закона, границы которых ни я, ни кто другой переходить не имеем права.
— Но я же… — попытался, было, продолжать петушиться, насколько я понимаю, прокурор Ертеневского уезда Идрисов.
Однако стоявший позади него коротко стриженный шатен среднего возраста, где-то под пятьдесят, высокого роста и весьма впечатляющей комплекции прервал стенания прокурорского:
— Полно те, Геннадий Олегович! Капитан прав, поелику Силаев Иван Игнатович доставлен не в качестве обвиняемого… — и после недолгой паузы с ухмылкой на лощеной гладко выбритой физиономии продолжил: — покамест, не обвиняемого, а всего лишь в качестве свидетеля. Впрочем, после проведения ментальной экспертизы, его статус может поменяться кардинальным образом.
Откровенно говоря, мне этот спектакль успел надоесть, толком не начавшись. Разумеется, никаких мозголомов подпускать к себе я не собираюсь. И вообще, пошла бы вся эта судейская братия куда подальше, поскольку, как лицо благородного происхождения, я подсуден лишь патриарху своего рода, Следственному Комитету Боярской Думы, ну и самому Государю Императору. Впрочем, эти надутые индюки о моих привилегиях пока понятия не имеют. Меня же так и подмывает обломить им удовольствие покуражиться над беззащитным сельским пареньком, еле сдерживаюсь — уж очень хочется узнать, на основании каких фактов меня собираются подвергнуть ментаскопии.
Ага, а вот и специалист на лавочке в курилке дымит папироской… ух ты!.. и не с обычным табачком вовсе, а основательно так заряженной гашишем. Где-то я читал, что посредством приема наркотиков ментаты частенько повышают свои магические способности, не без ущерба для собственного психического здоровья, разумеется. Впрочем, разрушать психику посредством любых препаратов здесь никому не возбраняется. Так что кому курительный табак, насвай и марихуана, а кому кокаин, героин и их синтетические аналоги — ничего не запрещено. То есть, всё для блага человеков. Вот только, если в состоянии наркотического опьянения человек совершает тяжкое преступление, связанное с жизнью и здоровьем других людей, наказание будет значительно более суровым, соверши он подобное в здравом уме и твердой памяти. Короче, готовится чародей к допросу Ваньки Силаева. Теперь было бы неплохо узнать, на каком таком основании какой-то левый тип собирается залезть в мою голову.
— Уважаемые господа судейские, — подал голос теперь уже я, — позвольте узнать на основании каких моих противоправных действий вы будете проводить процедуру ментаскопирования моего сознания? Лично мне кажется, что ничего противозаконного я не совершал. Поэтому прошу вас, уважаемый Константин Михайлович, — я выразительно посмотрел на председателя уездной судейской палаты, — немедленно прекратить весь этот балаган…
Мои дерзкие речи вызвали растерянность на физиономии судьи, однако прокурор не растерялся, взвыл, будто резаный:
— Ваша честь, да что вы его слушаете! Немедленно в железа заковать и в холодную на недельку, чтобы не умничал тут перед уважаемыми людьми!
— Погодь, Геннадий Олегович, — Судья строго посмотрел на Идрисова, — процессуальные моменты играют важную роль в проведении равноправного и справедливого судебного соревнования. — Ага, самого что ни на есть равноправного и справедливого. — Так что, будьте добры изложить… хм… доставленному в качестве свидетеля Ивану Силаеву, по какой причине он будет подвергнут процедуре ментаскопирования.
— Хорошо, Константин Михайлович, — тут же прокурор поменял «праведный гнев» на абсолютное спокойствие, отчего его высокий голос стал менее визгливым и противным. Затем обратив свой «светлый лик» на меня сирого, начал объяснять, за каким таким Беном кому-то понадобилось рыться в моей памяти. При этом он перешел на сугубо канцелярский язык: — Иван Силаев, вы будете подвергнуты процедуре ментаскопирования на основании заявления графини Марфы Тимофеевны Астрахановой, давшей честное благородное слово, что ей известно о вашей причастности к исчезновению четырех сопровождавших Её Сиятельство лиц. Выражаясь простыми словами, вы, юноша, подозреваетесь в их убийстве. Надеюсь, очень скоро ваша вина будет полностью доказана, и
