Ледяное небо - Евгений Артёмович Алексеев
И тут на окраине я увидел, наконец, то, что искал — широкую ровную площадку — пустырь или высохшее озеро. Снизился и облетел кругами.
— Диспетчер, это Альфа-Танго-Фокстрот-Севен-Найт, разрешите посадку.
И вновь полная тишина.
— Топливо правого двигателя на исходе, — голос Глэдис звучал на удивление спокойно, хотя она сообщила о том, что скоро мы останется с одним двигателем.
— Ладно, садимся.
Я бросил взгляд на мою прелестную спутницу — наши глаза встретились. Господи, она так доверяла мне, что даже не боялась. И я не мог разочаровать её.
Обыватели считают, что взлёт и посадка — плёвое дело. Вот там, в небе, крутить фигуры высшего пилотажа — это да, опасно. Или ближний воздушный бой — дух захватывает. На деле, труднее всего взлететь и сесть. Когда огромная махина несётся к земле с умопомрачительной скоростью по глиссаде, то есть по прямой для посадки, нужно обладать немалым мастерством, чтобы вписаться в крошечную полоску бетона, не шваркнуться об неё, правильно затормозить, не выкатиться за пределы. Если сбросить скорость слишком быстро, самолёт просто рухнет носом вниз. А если скорость будет высока, лайнер может скозлить — подпрыгнуть, как мячик на упругих шасси, и в лучшем случае завалится на бок, а в худшем… лучше не думать об этом. Сколько классных лётчиков погибло именно при посадке. И скольких людей, пассажиров, членов экипажа они унесли за собой в могилу.
А за штурвалом самолёта, управление которого я знал лишь приблизительно, мучительно вытаскивая из памяти любой клочок информации о пилотировании поршневых транспортников, это сделать было в десять раз труднее. Нет, мне, военному лётчику, пришлось изучить практически всё известные типы военных самолётов, в том числе и С-46. Но летать на нём? Одно спасение — для игры разработчики могли упростить управление — только на это и надеялся.
Но здесь я садился даже не на взлётно-посадочную полосу аэропорта, а в диком поле, без указателей, без разметки, без поддержки диспетчеров, да и из чего состояла эта самая полоса, понятия не имел. Не знал ни направления ветра, ни погодных условий — ничего. И никто, ни одна собака,не могла мне помочь. Сзади стояли два оболтуса, горячо дышали мне в шею, ожидая финала. Их счастье, если они не понимали, какая буря бушевала в моей душе.
И самое страшное, если я не справлюсь и мы погибнем, то навсегда. Потому что система, эта проклятая игровая система, отключилась.
Я сделал ещё один круг над площадкой и начал снижаться.
— Правый двигатель отключился, — голос Глэдис прозвучал так спокойно, что поначалу смысла я не уловил.
— Отключился? — взвизгнул Джеб. — Мы погибнем? Я не хочу! Не хочу!
— Хватит орать! Лесли, уведи его отсюда, — приказал я.
Мало того, что эти парни не могли никак помочь, так ещё и мешали.
— Зафлюгировать винт, — приказал я.
Времени на перекачку топлива не оставалось. Буду сажать с тем, что есть. Я ушёл на второй круг. Выровнял машину и начал снижаться, чутко прислушиваясь к свисту воздуха, который обтекал фюзеляж.
Навстречу несётся с огромной скоростью неизвестность — жёлто-серое месиво.
— Выпустить закрылки.
— Сделано.
— Выпустить шасси.
Я бросил взгляд из кабины:
— Моя лыжа вышла. Как у тебя, Глэдис?
— Моя — тоже.
Снижаемся, сбрасываю газ. Касание задним колесом, отдаю штурвал от себя — опускаю аккуратно нос, транспортник затрясло, повело в сторону — теперь главное удержать махину на прямой.
И только хотел сказать: «включить реверс», как вспомнил, что движок у нас всего один, а значит самолёт поведёт в сторону, и я потеряю управление. Ну, тогда педаль тормоза в пол.
— Тормозим, Глэдис. Реверс включать нельзя.
— Есть, командир.
Мчимся во весь опор под громкий скрип лыж по земле. Нарастают впереди отвесные скалы. Не хватит полосы — врежемся.
И вдруг транспортник остановился, словно устал. Разлилась пугающая тишина, лишь слышно, как ветер шумит за бортом. Я выдохнул весь запас воздуха из лёгких, ощущая себя как в бане — весь мокрый.
— Ну чего, посадил? — в кабину ворвался Джеб. — Молодец, — он с силой хлопнул меня по плечу.
Освободившись от привязных ремней, я обернулся к Глэдис и лишь слабо улыбнулся, поймав её счастливый взгляд, от которого в душу хлынул жар.
Прошёл через салон, увидел лица людей, и ликование поднялось в душе, как тогда, когда только в первый раз посадил лёгкий учебный «Як». Но не показал виду — все в штатном режиме, всё в порядке — а как же иначе.
Открыв люк, я спрыгнул вниз, увязнув по щиколотку в жёлтом песке. В лицо ударил тёплый ветер, взлохматил слипшиеся от пота волосы, засвербело в носу от резкого пряного аромата цветов и травы. И тело сразу стало зудеть сразу в десятке мест. Я распахнул куртку, расстегнул рубашку, позволяя ветру игриво забираться внутрь.
Ослепительный свет солнца ударил в глаза, заставив зажмуриться. Но это было вовсе не Солнце — наша родная звезда. Рядом с ярко пылавшим диском висел ещё один размером побольше — тусклый и красный.
Но кое-что заставило мгновенно забыть обо всем — вздымая клубы песка, на нас неслась мрачная армада всадников на вороных конях.
Глава 14. Неподходящее место
Всадники окружили самолёт, но остановили разгорячённых блестевших антрацитовым блеском коней поодаль, словно опасались, что замерший с раскинутыми крыльями на песке невиданный зверь оживёт и бросится на них. Один из группы всё-таки приблизился, спрыгнув с вороного жеребца, подошёл к нам. Невысокий, жилистый мужчина. По земным меркам лет тридцать-тридцать пять, не больше. Загоревший до черноты, так что на худом треугольном лице с грубо выступающими скулами выделялись белки глаз. Мешковатая одежда — шаровары бежевого цвета, подпоясанная белым шарфом рубаха, жилет, сверху короткая, чуть ниже пояса, куртка с вышитой монограммой справа на груди. По бедру в ножнах колотилась кривая сабля. Мужчина подошёл к нам и, вздёрнув костлявый подбородок, нарочито грубо и резко что-то выкрикнул.
— Не понимаю, — я покачал головой.
Если бы работала система, она перевела, но связь отсутствовала, и я не
