Теперь вы знаете, кто я. Том V - Андрей Еслер
Голлум медленно, как будто издеваясь, вынимает когти из мёртвого тела с характерным чавканьем и по-звериному скалится на меня, показывая ряд острых треугольных зубов.
Сжимаю зубы и бью сходу гравимолотом, направляя его перпендикулярно стене, даже не вставая на ноги. Маны под завязку, но она последняя, все эссенции потрачены. Всё, что было сверх необходимого для регена, ушло в общее поднятие уровня.
Монстр такого подвоха от лежащего на земле человека, видимо, не ожидал, потому что исчезнуть не успевает. Сила навыка протаскивает его по стене и впечатывает в башню. Та дрожит, брызжет каменная крошка, но ничего, устояла.
Этого явления хватает, чтобы военные наконец заметили, что происходит что-то нештатное. Поднимаются крики, кто-то выбегает в ворота, кто-то наоборот. Но я не отвлекаюсь, у меня другая забота.
Голлум медленно стекает со стены и плашмя шмякается на землю как мешок с дерьмом. Но я не обольщаюсь, помня, что эти твари крайне живучи. Гравимолот откатывается, я поднимаюсь и повторно бью по монстру, максимально уменьшая радиус воздействия, чтобы не зацепить кого-нибудь лишнего. Но за секунду до того, как разрушившаяся башня брызнула камнями и пылью, голлум со своего места исчезает.
— А вот хрен, не угадал…
Но я могу угадать другое — что эта тварь сейчас сделает. Его излюбленная манера мне уже стала понятна, так что выдёргиваю клинок, в движении трансформирую его в меч и падаю на колени, свободной рукой делая упор в землю, а преобразованным длинным мечом рассекаю воздух за своей спиной. Здоровенное лезвие встречает на своём пути материализовавшуюся там плоть, и я с удовольствием слышу рёв голлума, лишившегося обеих ног разом. Уверен, его морда в этот момент была очень удивлённой.
Разворачиваюсь вслед за мечом, готовый покрошить врага в капусту, голлум падает назад, но не телепортируется, а падает на кровавые обрубки. Тут же отклоняется, заваливается на спину и пытается от меня отползти, из его ран струйками брызжет тёмная кровь.
Скалюсь в улыбке не хуже этой твари и опускаю руку, командуя гравимолоту прикончить падаль. Навык расплющивает тело по твёрдой земле, размазывая его тонким слоем.
— Надеюсь, у наших планет разные котлы в аду, — сплевываю горькую слюну. — И мы не встретимся.
Пошатываюсь, болезненно морщась, внезапно замечая, что земля вокруг меня начинает кружиться. Пытаюсь выровняться, поднять руки, но они слишком тяжёлые и безвольно повисают вдоль тела, меч выпадает из разжавшихся ослабших пальцев. Ноги подламываются, я падаю на колени, а затем заваливаюсь на спину. Перед глазами теперь только закрытое серыми тучами небо с редкими прорывающимися сквозь них лучами солнца. Сознание заволакивает туман, звуки проходят как сквозь вату.
— Странно, — вроде и через силу шевелю губами, а звука своего голоса не слышу. — Регенерация уже должна была поставить меня на ноги. Почему так…
Голова сама собой поворачивается на бок, как будто даже шея устала её держать прямо. На глаза попадается зубец стены, будто в средневековом замке, заметил эту странность еще в первое посещение. Он призван быть укрытием для защитников. На нём стоит хрупкая полупрозрачная фигурка в светлом платье, колыхающееся на ветру, который я не ощущаю, как ни пытаюсь сосредоточиться.
— Сиана, — выдыхаю перед тем, как полностью погрузиться в забытье.
* * *
— Он ранен? — раздаётся строгий голос, явно привыкший получать чёткие ответы на поставленные вопросы.
— Внешних повреждений уже нет, — интонации собеседника выдают его растерянность.
— Тогда, внутренние? — слышится раздражение.
— Не совсем…
— А что тогда с ним, чёрт побери, происходит⁈ — вопрошающий срывается на рык.
— Он… Он инфицирован… — голос говорящего дрожит.
Возникает долгая пауза.
— Этого не мо-о-оже-е-е… — слова растягиваются, звуки сливаются в один, я отключаюсь, так и не сумев понять ни того, кто говорил, ни того, о чём происходил разговор.
* * *
Я открываю глаза и вижу маму. Её мягкие черты лица, слегка вьющиеся тёмные волосы, бледные губы. Она что-то говорит, но я не улавливаю слов, лишь общую интонацию. Она успокаивает меня, убаюкивает, давая ощущение безмятежности и безопасности. Гладит по щеке, я чувствую её нежные тёплые пальцы.
Но вот картинка перед глазами меняется, лицо мамы плывёт, постепенно трансформируясь, и вот на меня уже смотрит отец. Строго, с характерным прищуром, как будто собирается отдать мне какой-то приказ, который я должен незамедлительно выполнить. И снова всё подёргивается туманом, по лицу Рэда идёт рябь, как по глади воды, и я вижу Лиз. Её белозубую улыбку, беззаботные глаза. А следом ко мне приходит Сиана. Я хочу её обнять, дотянуться, но совершенно не чувствую остального тела. Её маленькие пальчики пробегают по моей шее, рождая мурашки.
Образы вновь меняются, смешиваются, растворяясь один в другом. Мама с глазами отца, Лиз, тянущаяся за поцелуем и вдруг превращающаяся в Сиану…
Я прихожу в себя рывком. Меня просто выбрасывает на поверхность без промежуточных состояний. Судорожно хватаю ртом воздух, чувствуя лёгкий озноб от того, что всё тело покрыто липким потом.
— Кха… кха… — горло саднит, оно пересохло от жажды, во рту как будто разверзлась пустыня.
Наконец осознаю то, что у меня перед глазами: белый потолок. Нос наполняется странными запахами, смутно знакомыми. Мозг пусть и не сразу, но находит подходящее воспоминание, и я понимаю, где нахожусь — в больничной палате или что-то вроде того.
Постепенно начинаю воспринимать всё своё тело целиком и осознаю, что лежу в одной лишь больничной рубахе на голое тело на чём-то довольно жёстком — то ли операционный стол, то ли какая-то медицинская кушетка. Почему-то не могу повернуть голову, её как будто что-то сжимает. Через мгновение понимаю, что лоб обхватывает нечто холодное и металлическое, типа обруча, он и не даёт шевелиться. Пытаюсь поднять руку, но могу это сделать лишь сантиметров на десять, потом срабатывает стопор. Причём так на обеих руках и ногах. Судя по раздающемуся металлическому звону, я прикован к кушетке цепями.
— Кажется, мне забыли сказать стоп-слово, — хриплю, чтобы услышать собственный голос, а то от тишины уже в ушах начинается писк.
Слегка повожу плечами, разгоняя кровь. Они же не думали, что меня всерьёз можно удержать вот этим? Подтягиваю к себе правую руку, напрягаюсь и с удовлетворением ощущаю, как начинаю гнуться звенья цепи. Но тут раздаётся звук открываемой двери, я замираю, испытывая крайнее неудобство от того, что не могу увидеть вошедших.
Но они довольно быстро сами себя выдают, потому что почти сразу раздаётся возмущенный голос Калума:
— Зачем вы его связали⁈ — белобрысый появляется в зоне моего виденья и вдруг как-то стремительно бледнеет с лица, открывая и закрывая рот, как рыба, выброшенная на берег. — Босс…
— Что там? — дёргаюсь и ещё раз проверяю, всё ли на месте. Но конечности я свои ощущаю все, достоинство тоже, что не так?
— Да всё в поря-адке, — протягивает Калум неуверенно. — Выглядите как огурчик… Всё будет хорошо… Скоро поправитесь… Наверное…
— Прекращай мямлить и дай зеркало! — не выдерживаю и дёргаю на себя правую руку так, что цепь с треском лопается.
— Спокойно, босс, не нервничайте! — тут же выставляет ладони Калум.
Рядом появляется Олдон и молча активирует монитор, висящий надо мной. Пара нажатий на каком-то пульте сбоку, и я вижу себя, лежащего на кушетке. Да, всё в целом было в порядке, если бы не одно но: по всему видимому телу шли чёрные полосы. Присмотревшись, я понимаю, что они то ли дублируют крупные кровяные сосуды моего тела, то ли окрасили их часть, но создаётся ощущение, что все ближайшие к коже сосуды приняли в себя укол чернил. Я в каком-то остервенении свободной рукой с куском цепи сорвал с себя тонкую больничную рубашку, разрывая её надвое. Чёрные вены были везде: лицо, руки, ноги, торс — всё было в них.
Перед глазами сама собой встала увиденная около сидящего в грунте обелиска картина с его чёрными побегами, распростертыми по земле и обволакивающими животных.
Мне стало откровенно нехорошо, к горлу подкатил ком, а где-то в животе похолодело. Я прикрыл глаза изгибом локтя свободной руки.
— Пить… — попросил сипло.
— А вы меня не укусите, босс? — Калум был в своём амплуа. Но я слышал, что он послушно отправился искать воду.
— Ты ядовитый, боюсь отравиться, — хмыкаю с явным оттенком горечи.
Через
