Прожорливое терпение (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович

А затем…

— Оябууууууун! — дружным хором взвыли мужики, начиная бестолково и припадочно суетиться вокруг продолжавшего стоять с независимым видом старика Тсучиноко, — Оябууууун-сама!

— Оябун, вы целы?

— Вы здоровы?!

— Что они с вами сделали?!

— Убьем их, братья!

— Порежем на ленточки!

— Стойте, сначала нужно узнать, не отравили ли они оябуна! Не упускайте их из виду, братья!

У Матильды от такого поворота судьбы аж Саяка из рук выпала. Со стуком. Я, слегка окосев, наблюдал, как целая орава японской расписной гопоты, выполняет все возможные поклоны и приседания по сторонам от гордо смотрящего вдаль дедана. Наконец, выполнив, что ему там по-оябунски взбрело в голову, или просто надоев вкушать свежий воздух с носа лодки, Тсучиноко Одай подал голос, рявкнув:

— Дурачьё!!

И пошёл разносить своих полуголых верноподданных бандюг, так как никого другого татуированные якудза оябуном (боссом) не назовут. За торопливость, косность мысли, поспешность выводов и даже, кажется, за плохой стиль плаванья, от чего у мужиков натурально случился экстаз. Он же видел, как они плывут! Он смотрел! Отдельно досталось за нас — мол, как можно было подумать, что он у нас в плену, когда стоит свободно, а оружия ни у кого нет?

Отара разноцветных овец радостно и униженно блеяла в ответ на вполне обоснованную критику, елозя голыми задами на занозистых досках и порываясь устроить нам троим харакири. Почему? Да уже просто так, от избытка чуйств и энтузиазма, за что старик Одай чуть не охрип, называя их дурачьем. В конечном итоге, когда голос его рассудка достучался до пустых голов подчиненных, которые чисто в порыве дурной мощи три часа бегом неслись от деревни вверх по течению, дабы поскорее встретить любимого босса, мужики всё-таки вняли, выстроились в две шеренги, а затем хором сообщили нам троим, что извиняются, не признали, и вообще больше такого не повторится.

Только я хотел принять их извинения с помощью профессионального лексикона из прошлой жизни, как некто за моей спиной решил внести в происходящее свою лепту. Очень весомую лепту. Сначала оно крикнуло обиженным саякиным голосом, в котором слышались слёзы и злость:

- Ведьминская кишечная бомба!

… ну а потом, в общем-то, всем стало не до общения. К деревне Мурамунэ баржа подплыла, оставляя за кормой пенящийся коричневый след, а заодно и изумляя немногочисленных свидетелей обрамлением из голых задов, свесившихся по бортам.

Так мы и попали в гости к Тсучи-гуми, насквозь правильной по всем понятиям криминальной диаспоре якудза, держащей в страхе и ужасе деревеньку Мурамунэ.

С утра я проснулся как настоящий самурай — на тощем матраце-футоне на деревяном полу, бумажная жалюзя одной из стенок чахлого домика отодвинута, от чего у меня полное хлебало лепестков сакуры и слегка подмерзло всё, что высовывалось из-под двух гейш. В раздвинутой жалюзе жопой к природе и лицом ко мне сидит на коленках местная женщина, излучая своим неподвижным лицом бурю чернейшей зависти. Всё было почти настоящим, кроме гейш — их роль выполняли Саяка и Матильда, а последняя еще и служила катализатором чуйств наблюдавшей за нашей сном аборигенки. Выглянувшие из-под короткого спального кимоно достоинства жрицы были велики, обильны и небрежно разбросаны по мне и постели.

Поднявшись, я жестом изгнал наблюдательницу, а затем, сев на порожке того же деревянного домика, начал вспоминать, как же оно всё так получилось?

А получилось самым простым образом. После того, как обвешенная трудящимися жопами баржа умудрилась кое-как пристать к родной гавани, мы, владельцы этих самых седалищ, уже чувствовали глубокую и тесную связь между собой. Всё-таки одну реку засрали, да еще и как! Дальше больше — испытывающим общее телесное недомогание якудзам и унесенному сердобольными гражданами в дом деду Тсучиноко требовалась небольшая помощь в разгрузке дров. Эти самые деревянные чурки оказались на самом деле полыми, хитро замаскированными резервуарами, в которых плескался высококлассный спиртной напиток, который точно был не сакэ, но, когда вокруг тебя полсотни мужиков на голубом глазу утверждают, что это сакэ, поневоле забудешь, что это было нечто другое.

В общем, мы выпили, потом выпили еще, потом простили Саяку, налив бывшей ведьме штрафную. А потом даже развязали. Потом уже пришел старик Одай, и мы выпили со всем уважением к нему, потом с его уважением к нам, потом за приезд, потом за удачный сплав, потом за работающие кишечники…

В общем, хорошо посидели. Душевно. Голова как жестяное ведро, в котором лениво перекатывается кирпич, а всё остальное ощущается ватным и обессиленным.

Выползя на белый свет из тьмы бумажного скворечника, я обнаружил под той сакурой, что щедро кормила меня своими лепестками, небольшой прудик с чем-то вроде помостков. В прудик я и заглянул, передавая привет сидящим там красным и белым карпам. Рыбы были ручные, даже не покусали, поэтому вышло вполне пристойно освежиться, после чего я выполз, как далекие предки, из воды на сушу, а потом вновь отыграл самурая, прильнув спиной к старой мутировавшей вишне, столь сильно запавшей японцам в душу.

Насчет последних… Местные представители преступного мира валялись повсюду, как будто бы во дворе их родной крепости произошла схватка ни на жизнь, а на смерть с другой бандой. Вся Тсучи-гуми была повержена и не подавала признаков жизнедеятельности. Еще бы! После такой мощной диареи, еще и нажраться явно высокоградусным пойлом. Я-то себя более-менее нормально чувствую, но так потому, что почти 160 выносливости!

Пришлось вносить свою лепту. Отловив несколько сумрачно-печальных женщин, скорбными тенями скользивших по огромному поместью, я заставил их отвести себя на кухню, где мы начали готовить чудо-снадобье. Понятное дело, что рассола в таком месте не встретишь, но можно быстренько сверстать его плохонький заменитель. Собрав кислые фрукты, что были в наличии, мы надавили их в ведра, куда я затем щедро сыпанул соли. Размешав получившийся нектар до однообразной массы, женщины начали его разносить, отпаивая проснувшихся страдальцев и тех, кто еще был без сознания. Я и сам употребил внутрь почти литр, от чего мир еще сильнее засиял свежими красками.

Воскресить девчонок оказалось сложнее, чем представлялось. Куда более опытные и битые жизнью мужики, которым подносили влагу ко рту, тут же начинали её жадно пить, а вот мои всё пытались захлебнуться, одновременно с этим сопротивляясь ногами и руками. Причем, даже глаз не открывая! Не беда. Терпение и труд, а также хорошая фиксация от опытного специалиста, кого хочешь похмелят.

Хм… странно было, что после успешной операции девчонки засопели дальше, даже не моргнув глазом, но мне это было лишь на руку. Меньше проблем. А Чапаю сейчас нужно думу додумать, маршрут утвердить, может даже запасов каких прикупить в столь хлебосольной деревушке. А еще есть одна идейка. Усевшись под полюбившейся мне сакурой, я извлек Книгу Всего из инвентаря и скомандовал ей стать самым свежим номером газеты «Новости Эригасты».

На главной странице большими черными буквами было:

«КНЯЗЬ ТЬМЫ ПОХИТИЛ КНИГУ ВСЕГО!»

Э?

Колонки пестрели страшными словами. Князь Тьмы, остающийся на данный момент неизвестным, но предположительно женского пола (на что указывают оставленные на месте похищенной Книги улики), разыскивается всеми силами континента. Кроме воровства ему вменяется в вину саботаж, приведший к многочисленным разрушениям внутри самого здания, натравливание монстров на мирных жителей, похищение и возможное убийство Героя, Великого Мудреца и невинной (это подчеркивалось особо) жрицы. Наша судьба (молодых, но подающих огромные надежды всему миру), волновала Библиотекарей очень сильно, поэтому, если кому-то станет известно о местонахождении Героя Мача Крайма и Великого Мудреца Саяки Такамацури, просьба тут же связаться за большое вознаграждение с Великой Библиотекой.

А где велик… тьфу! Где Матильда, эй!! Она же у вас выше по тексту тоже надежды всему миру подавала!