Исход - Александр Цзи
Лифт мягко тронулся, и я не распознал, куда мы едем — вверх или вниз. Понял, когда кабина остановилась и слегка дернулась. Верно, мы ехали вниз.
Возникло чувство, словно я добровольно иду в ловушку. Впрочем, немедля с раздражением отогнал параноидальные мысли. У многих зданий есть несколько подземных этажей, а я вовсе не герой фильма ужасов, чтобы угождать в зловещие ловушки.
Створки раздвинулись, и перед нами открылся короткий белый коридор, освещенный лампами дневного света. По обе стороны шли двери — все заперты. В воздухе висел запах от кварцевых ламп и какой-то химии.
В пяти метрах от лифта в коридоре стоял высокий и плечистый мужик в белом халате и медицинском колпаке. Явно ждал нас. Наверное, именно ему-то охранник и доложился по телефону.
Халат мужика не был испачкан брызгами крови, и в руках доктор не держал вырванный человеческий глаз. Но на ученого он как-то был не похож… Хотя много ли я знаю ученых? Этому мужику, как по мне, больше подошел бы военный китель. Или черный костюм с наушником на пружинистом проводе в ухе…
Клятая паранойя!
Или это трусость? У страха, как известно, воображение богатое!
— Здравствуйте, Тарас Игнатьич, — сказал Димон.
— Доброе утро, Дмитрий, — отозвался доктор. Смерил меня взглядом — не нагло, но цепко, наметанным глазом. — Это он?
Значит, Димон успел поведать этому типу обо мне?
— Да, познакомьтесь, это мой сокурсник, Олесь Панов. Мы учились в одном институте, но на разных факультетах.
Доктор кивнул и улыбнулся. Но руку не протянул.
— Тарас Игнатьич Пономарев, старший научный сотрудник. Прошу ко мне в кабинет.
Мы прошли в одну из дверей, но за ней оказался не совсем кабинет, а длиннющее белое помещение, забитое неведомым оборудованием с многочисленными экранами, индикаторами, кнопками и регуляторами. Вдоль одной из стен тянулся ряд медицинских коек с ширмочками, на каждой койке лежали пучки разноцветных проводов. Видимо, и мне здесь придется полежать… За двумя терминалами сгорбились еще два типа в халатах и шапочках, таращились в мониторы компов, щелкали клавиатурой. На наше появление почти не отвлеклись, только метнули быстрые взгляды и снова уткнулись в экраны.
В уголке, за ширмой, обнаружился “кабинет” доктора Пономарева: стол с ноутбуком и грудой каких-то бумаг, эргономическое кресло из экокожи и низкий диванчик напротив. За креслом притулился трубчатый бэг с клюшками для гольфа. Тарас Игнатьич указал на диван, и мы с Димоном уселись. Сам доктор стал расхаживать перед нами, как препод в институте, и рассказывать о сути эксперимента. Излагал ясно и четко, без слов-паразитов, по существу, будто заучил лекцию.
— Ситуация такова. Наш НИИ, точнее, моя лаборатория, занимается разработкой субклеточного когнитивного нейромодулятора, который в теории способен купировать и нивелировать патологические процессы от болезней Паркинсона, Альцгеймера, старческого маразма, усилить способности к запоминанию, когнитивные и прочие ментальные функции. Если все пройдет как надо, мы рассчитываем получить еще более впечатляющие результаты… Речь идет о развитии у человека сил и способностей психофизического характера, которые вообще не свойственны современному хомо сапиенсу…
— Это какие силы? — спросил я. — Телепатия и телекинез?
Димон поджал губы, а Тарас Игнатьич хохотнул.
— До такого вряд ли дойдет. А вот добиться феноменальной памяти очень даже просто. Человек с СКН — субклеточным когнитивным нейромодулятором — сможет за считанные дни выучить любой язык и усвоить образовательную программу университета. Такому человеку не понадобятся записные книжки. Он никогда не забудет о дне рождения близкого или родного… Но это все в перспективе. Сейчас проходит этап клинических испытаний на добровольцах.
— И сколько добровольцев?
— Недостаточно. Проблема в том, что на данной стадии разработки СКН подойдет не всем людям без разбора. Нужны добровольцы с определенными особенностями психики.
— Такие, кто видит картинки?
— Верно. Но это еще не все. Нам нужно провести дополнительный небольшой тест. Он безопасен для здоровья. Вы не против? Если вы полностью подходите для наших испытаний, мы подпишем договор на полгода. В течение этого периода вы будете получать денежное пособие и медицинскую помощь, если таковая понадобится… Зубы подлечите за счет государственного гранта.
Мне захотелось узнать размер денежного пособия, но я воздержался, чтобы не выглядеть мелочным крохобором. Хотя всем ясно, что я сюда приперся не из любви к нейрофизиологии и страстного желания помочь всем страдающим от Альцгеймера и Паркинсона. Я согласился пройти еще один тест, полагая, что мне снова предложат опознать какую-нибудь картинку, но на сей раз вышло иначе. Меня уложили на койку, двое ассистентов прицепили к голове и груди липкие электроды и попросили смотреть на маленький экранчик, нависающий над койкой.
Было неуютно. Будто в больницу попал и мне сейчас сделают болючий укол. Или клизму. Пахло химией и озоном, приборы жужжали, прикосновение электродов было неприятным. Ассистенты, кстати, не поздоровались, молча работали, смотрели на меня без интереса, как на скучный объект научных исследований. По всей видимости, через них прошло немало добровольцев, и им все надоело.
Экранчик показывал что-то похожее на снимок земли со спутника. Так мне, во всяком случае, почудилось. Снимок медленно менялся, перетекал в иные формы, но в целом как не было ни хрена не понятно, так и осталось. Из невидимого динамика негромко играла музыка — странная, тягучая, но с ритмом, от которого тянуло в сон.
Пока я смотрел на “карту” и слушал дебильные рулады, доктор с ассистентами химичили у приборов. Снимали показания, наверное. Димон остался в “кабинете”.
Тест длился и длился, и меня реально потянуло в сон. Да так сильно, точно я неделю до этого не спал. Я пытался бороться с сонливостью, и некоторое время это удавалось.
А потом, вероятно, я все-таки заснул, и начал сниться сон.
Будто бы я не лежу, а стою возле койки. Нет, не стою, а вишу прямо в пространстве, в полуметре над кафельным полом, и наблюдаю за работающими научными сотрудниками. Димон трется тут же, ждет результатов. И меня никто не видит, как если б я был невидимым.
— Это он, — громким и гулким голосом, совершенно без выражения говорит Тарас Игнатьич. — Мы его нашли.
— Это хорошо, — отзывается Димон. У него тоже громкий и гулкий голос. И тоже без выражения. — Это супер-экселлент.
— Мы теперь сможем его использовать.
— Да, мы сможем его использовать. Во славу нашей расы.
Они начинают смеятся, то ли не замечая меня, то ли игнорируя. Смех странный, ненормальный, отрывистый. “Ха-ха-ха-ха…” Они точно копируют человеческий смех, но сам он чужд им…
Внезапно Тарас Игнатьич обрывает свой ненатуральный смех и приказывает ассистентам:
— Сделайте ему укол. Усыпите его,
