Камни Рун - Александр Якубович
Путая следы и стараясь затеряться в низкорослой толпе — что было для Хранительницы почти невозможно — Геора отправилась к северной стене. Оттуда Эдриасом буквально «воняло», если так можно было сказать.
В какой-то момент Хранительница поверила, что ей повезло. Так иногда бывает — находишь, где не ждешь. Присутствие отступника было тут так сильно, что женщине показалось, что она может найти Эдриаса или того, кто стал его вместилищем, еще до захода солнца. Если этот город, Шамоград, еще не лежит в руинах, значит, Эдриас затаился, набирается сил или ищет способ сбежать из-под призматических щитов.
Ноги сами вывели Геору к какому-то зданию, похожему то ли на бойцовскую арену, то ли на ипподром. Тут присутствие Эдриаса стало просто нестерпимым.
Словно в тумане, она проследовала туда, где, как ей казалось, находился сейчас отступник. Вот этот небольшой двухэтажный дом на соседней улице, недалеко от очередных городских ворот…
Геора подошла к дому и, пытаясь унять тяжелое дыхание, взялась за рукоять меча и толкнула входную дверь.
К ее удивлению, та распахнулась, показывая ей темный проем пыльного и давно нежилого помещения. А наваждение, что вело ее к цели, тотчас же схлынуло.
Эдриас был тут, и долго, но сейчас дом пустовал.
Отступник куда-то скрылся.
Если бы Геора обернулась, то увидела бы скользнувшую в переулок тень. Но Хранительница была слишком занята собственными мыслями, чтобы обращать внимание на туземцев.
Соглядатай же Асана, что был на всякий случай приставлен к дому Рея и Витати, сейчас спешил к своему нанимателю с докладом о странной рослой северянке в серых одеждах Трибунала, которая, несомненно, искала беглого магика.
Глава 9. Исход
Я не знаю, на какой день они ушли. Витати и Отавия. Помню только, что проснулся, толкнул пальцами потухшую и холодную курительницу с остатками прогоревшей пыльцы желтоцвета, встал с кровати и понял, что что-то изменилось.
В комнате девушек было пусто. Не осталось вещей, припасов, даже клочка бумаги с запиской. Как давно они ушли? С моей последней вылазки за пыльцой прошло минимум несколько дней. За это время я выходил из комнаты лишь однажды, взять у трактирщика кусок холодного копченого окорока, кувшин с пивом и буханку хлеба, после чего опять заперся у себя.
Пыльца желтоцвета окончательно помутила мой рассудок. Я потерял счет дням и волю к жизни. Единственное, что я делал — изредка выходил из своей комнаты, чтобы купить еще дурмана, вот и все.
В редкие моменты, когда ясность ума возвращалась ко мне, я думал о том, что не смог разгадать послание Осиора. Сначала это меня гложило, но в какой-то момент в моей груди поднялась обида на наставника. Давно забытая, замятая, но так и не пережитая до конца, она пустила свои ядовитые плети в мой разум, постепенно отравляя мою память об учителе. Почему он не взял меня с собой? Почему бросил в Шамограде? Почему он вообще решил подобрать меня с улицы, спасти, обучить? Лучше бы сдал страже, чтобы мне отрубили руку за воровство, после чего я бы сгинул на улицах этого грязного, мелкого городишки. Вот о чем я думал в перерывах между сладостной дремой и яркими, почти материальными снами, наполненными магией, чудовищами и местами, которых я никогда не видел.
А потом пришел шторм. Я это понял по стуку ставень, что прикрывали мелкую дыру в стене, которую кто-то по недоразумению посмел назвать окном. Так, мелкая отдушина и способ пустить чуть свежего воздуха и солнечного света. Я не услышал — почувствовал его. Поднялся на ноги, и, споткнувшись о разбросанные по полу вещи, припал к ставням в поисках простенькой задвижки. Толкнув деревяшки наружу, я впустил в комнату бурю.
Небо над Нипсом было фиолетово-синим, а воронка бури закручивалась в один гигантский глаз, который, казалось, вот-вот рухнет с небес и погребет под собой не только мой родной город, но и весь мир.
Я заглянул в глаз бури и вскрикнул: в движении туч мне померещились чудища, что преследовали меня во снах все это время. Видения были столь реальными, столь ощутимыми, что я, рухнув на пол, рефлекторно, даже не задумываясь, попытался поднять вокруг себя щиты.
И… ничего.
Передо мной не поднялась привычная оранжево-прозрачная пелена щитов Ур, что стали уже продолжением меня самого. Вместо этого доски подо мной заходили ходуном, да с такой силой, что меня стало подбрасывать на месте, а в том радиусе, где должен был подняться мой щит, появилось радужное свечение.
Зачарованно, я смотрел на магическое пламя, что сейчас окружало меня, не понимая, что происходит. Я было потянулся к радужному пламени, чтобы убедиться в его реальности, как в мою голову ворвался торжествующий крик Эдриаса:
«Да! Вот оно!»
— Что за оно?.. — пробормотал я, обращаясь к мертвому магу.
«Оно! Оно! Возможность… И этот… Этот разлом! Встань и смотри, юнец!» — буквально проорал колдун.
Не смея ослушаться приказа, я поднялся, и на ватных ногах подошел к амбразуре окошка, за пределами которого на меня смотрело чудовище бури.
Еще раз заглянув в око шторма, я почувствовал, как всего меня стало буквально выворачивать и тянуть ему навстречу.
«Найди его! Найди его для меня!»
— Кого найти?
«Вперед! К центру шторма! Живо!»
— Прекрати! — вяло попытался я протестовать, но вдруг, все мои жилы скрутило о боли.
«Выполняй, щенок!», — прорычал Эдриас внутри моей головы.
Прямо сейчас мертвый маг будто бы потрошил меня изнутри. Пошли прахом все его слова и наши договоренности. Сейчас Эдриас, будто бы сидящий внутри меня кукловод, дергал за созданные им же магические каналы, как за ниточки, доставляя мне невероятные страдания.
Наверное, именно это чувствовал учитель, когда использовал синие, фиолетовые или белые руны, да? Если так, то любые мои обиды, любые мои проклятья в адрес Осиора — лишь бессмысленный писк мелкой вши, что пытается оспорить главенство человека над ее ничтожностью. То, что я ощущал сейчас, сводило с ума и вызывало только одно желание — сделать что угодно, лишь бы эта боль ушла.
Мне пришлось подчиниться. Эдриас меня вынудил. Позже, вспоминая события того вечера, я не раз повторял себе это, словно универсальное заклинание. Если бы я не подчинился, я бы погиб. Вот что меня ждало.
Но я хотел жить. Так что пришлось послушаться. Едва не скатившись по лестнице, я вывалился на первый этаж постоялого двора
