Хозяин бабочек (ЛП) - Олейник Тата
— Видал тварей, а? Я сразу почувствовал, что дело нечисто.
— Да ну?
— Точно тебе говорю! Ежели девка спину не показывает и сиськи щупать не дает, то точно оборотень.
— Учту.
* * *На мои робкие расспросы о ночлеге Сакаяма ворчливо ответил, что как на гору поднимемся, там и заночуем. По всем подсчетам я уже должен был лежать поперек вернувшейся тропы с десятком травм и прочих дебаффов, но чувствовал я себя, как ни странно, довольно прилично, хотя мы и продолжали передвигаться бодрой трусцой по не самому пологому склону. Чудеса как они есть. Сакаяма как-то быстро малость протрезвел: то ли у барсуков их наколдованное вино было некачественным, то ли схватка выветрила из командира часть градусов. Иногда он даже запевал
'Эй вы, умники губернской управы, Чьи халаты обгажены сзади, Выньте вату из ушей. С вами говорю я — Первый на деревне'Или
'Буду я спать с торговкой маслом, Она вся гладкая и спереди, и сзади, Где бы колышек найти, Чтоб удержаться за нее, Пока светят луны Полночные над Окаямой'Под эти жуткие звуки мы-таки добрались до плато, на котором Сакаяма милостиво разрешил мне соорудить привал. Под его руководством я в неверном свете лун набрал старых сосновых сучьев, нарвал несколько охапок сухой травы, и вскоре Сакаяма уже храпел, растянувшись на тощем травяном ложе, а я все еще сидел на походном коврике, глядя на красные угли, позволял ночному ветру играть с бусинами на моей шапке и размышлял о том, почему мне после всех сегодняшних трудов и испытаний совершенно не хочется спать.
Глава 10
Я посмотрел на почтовые уведомления — две штуки. Одно точно от Евы, второе… наверное, тоже от нее. Вот интересно, почему у меня до сих пор нет своего почтового ящика? Полагаю, о причинах этого можно серьезный психологический или, скорее, психиатрический трактат написать. Я точно помню, что собирался первым делом купить его, когда выходил из банка в Ноблисе, когда золото на счету разжигало аппетиты и фантазию. Первым же делом! Ну, и что, ну, и где? Может быть, я подсознательно боюсь писем? Точнее, содержащихся в них новостей? Когда дома ждали очередных извещений о результатах анализов, там всегда нервяк такой был, что аж посуда на полках звенела, и ни разу не помню, чтобы в этих извещениях было что-то хорошее.
Впрочем, почтовый ящик сейчас вряд ли бы сильно прояснил ситуацию. Ева и без моих писем, полагаю, догадывается, что я болтаюсь неизвестно где в сомнительном обществе Сакаямы, а сверх того я ничего бы нового ей сообщить не мог.
Никаких планов дальнейших действий тоже не имелось, разве что расслабиться и плыть по течению. Но это в реальной жизни хорошо быть фаталистом, когда ты понятия не имеешь, как все устроено, и можешь питать иллюзии относительно добрых намерений и вменяемости высшего разума. В Альтрауме же все эти самогенерирующиеся квесты, ошметки легенд, мифов и сказок, искины с непредсказуемым развитием и инициативные неписи могли укатить тебя в такое болото, что потом навеки заречешься на фатализм рассчитывать.
Има и Рома сияли сегодня вовсю, превращая ночной пейзаж в картину исключительной красоты — сине-черные горы, звездные хороводы, густой бархат деревьев внизу, силуэты одиноких сосен на вершинах.
Очень красиво тут, на Таосань. Но — не мое. Внутри меня словно компас маленький дрожал стрелкой: «Домой, домой!», указывая на Мантис. Почему-то именно там я чувствовал себя на своем месте. Никакие замки и столицы не нужны, надоели приключения, хочу возвращаться утром с рыбалки по любимым улицам, кивать знакомым, сидеть в саду. Пусть бы Лукась и Акимыч грызлись, Ева колдовала у алхимического стола, а вечером мы бы ходили в театр или, скажем, в ресторан. И чтобы никаких поганых чудес, никакого дурацкого волшебства, чтобы все вещи были самими собой, и чайники не кусались, когда ты их берешь, и полотенца не пытались с тобой флиртовать, и чтобы все было надежно и предсказуемо. Ну, иногда совсем чуточку чудесного, если вдруг скучно станет — но не более того!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Хорошо бы еще, конечно, чтобы некоторые бессовестные лисы вдруг поняли, как много они потеряли, и… стоп, эти мысли уже из области запретного.
Я вздохнул и поворошил угли, они пыхнули снопом огненных искр, одна из которых сделала пару витков над костром и подлетела ко мне.
— Вы по ночам не летаете, — сказал я бабочке. — И вообще передай своей хозяйке, что это присматривание немного смахивает на шпионаж. И, мне сдается, иногда даже на вредительство. У нее что, других игрушек нет?
Бабочка помахала крылышками, подлетела совсем близко, скользнула по моим векам, пробежалась по ресницам…
* * *…Юноши сражались весело и жестоко. Взлетали в воздух мускулистые стройные икры, напрягались спины, заламывались шеи.
— Вот, вот победитель! Амиз вышел за черту!
— Он не вышел, его выбросили!
— Сплетите кто-нибудь гирлянду из цветов, одарим ею победителя!
— Пока вы тут дурака валяете, у вас овцы разбежались! Молодые пастухи подняли на плечи победителя сражения, с гоготом потащили вокруг поля.
— Славься, великий воин! Потом бросили его в ручей, возопив, что после битвы потребно священное омовение. Победитель — черноволосый, лохматый, плечистый — хохотал, ударяя ладонями по воде.
— Мать воды благословляет ваши чумазые рожи!
Только я видел фигуру призрачной старухи, идущей по воде. Время застыло, брызги повисли в воздухе, бесконечный остановившийся смех искажал юные лица.
Я видел, как женские фигуры скользили над травой. Длинные накидки, кудри до земли, все — ко мне спиной, лиц не разглядеть.
— Вот вам судья, великий воин, победитель сильных!
— Этот смертный мальчишка-пастух? Ты оскорбить нас хочешь, мать раздора, могила радостей?
— На мальчишках-пастухах стоит этот мир. Ну же, мальчик, отринь страх! Выбери из этих дурных кобылиц прекраснейшую, и она оделит тебя своими дарами. Юноша идет, вглядываясь в образы, смаргивая обманы, вытряхивая из ушей посулы, …власть, страсть, золото, много золота, оно блеском скроет тебя от всех несчастий жизни, выбери же меня, глупец!… останавливается возле той, которая молчит. Нет, не молчит — смеется.
Это было не яблоко — персик. И не золотой, обычный. Просто очень розовый и сочный.
* * *Я очнулся возле потухшего костра. Очнулся от того, что Сакаяма тыкал меня граблями. Доброе утро!
Без завтрака, без утреннего кофе, без попыток если не умыться, то хотя бы причесаться, я трусил за ним вниз по каменистой, то и дело осыпающейся тропинке. Периодически падая и расшибая колени, обдирая ладони и ненавидя весь мир. Который совершенно не заслуживает того, чтобы в нем жил такой прекрасный я! И, между прочим, если подкараулить момент и пнуть эту мерзкую свинью в зад, то она при удачном стечении обстоятельств пролетит кубарем до самого низа горы. Вот сейчас, на этом повороте…
— Погодите! — сказал я — Что-то не то! Послушайте, не бегите так! Что-то не в порядке!
— Чего ты хнычешь? — спросил Сакаяма, остановившись и повернув свою отвратительную харю, по которой так и хотелось вмазать кулаком. А еще лучше ножом!
— Я очень злюсь, — сказал я, — и хочу вас убить. А это не совсем в моем характере. Такое впечатление, что кто-то пытается думать за меня.
— А… — сказал Сакаяма. — Это черти носатые, небось, мутят. Сами трусливы, как мыши, из нор колдуют.
С этим словами он неожиданно двинул меня ручкой граблей по виску, и я успел заметить, как гора кувыркнулась в небо, а потом все закрыла мгла.
