Полное погружение 2.0 - Алекс Го
— Если я поранюсь собственным мечом, то боюсь, мой учитель придет сюда лично, чтобы добить меня, дабы не позорила его славное мастерство.
И вспоминает царь те неосознанные, текучие движения чужеземки, когда она быстрым рывком вскакивала на ноги, или оборачивалась на резкий звук, они ведь, действительно, могли принадлежать ученику мечника. Или ученице, раз уж северяне и девам дозволяют изучение этого искусства.
Но кому бы то ни было запрещено находиться в одном помещении с царем, держа при себе оружие, даже стражники у дверей не имеют мечей, а всех посетителей тщательно обыскивают перед входом. Единственное место, где повелитель может видеть клинки в чьих-то руках — это внутренний двор, где стража упражняется во владении оружием.
Однако слово уже дано, и властитель не может забрать его обратно. Поэтому он соглашается, хоть это и против всех правил и традиций.
— Хорошо, Виалль. Но для чего они тебе здесь?
— Я хочу показать вам мой Танец, повелитель.
И вновь властитель поражен, и не может ни слова сказать от удивления. Он еще никогда не слышал о танце с мечами, и уже загораются нетерпением его глаза, ведь что бы ни делала девушка, все выходит у нее изумительно и поражает до глубины сердца.
Он уже знает, что подарит невольнице. Клинки, которым не было равных в оружейных складах дворца — идеальные, отлично сбалансированные, но для самого царя они слишком короткие и легкие, а Виалль подойдут прекрасно.
Глава 19
Обучение
Страсть, как Меджнуном и Лейли, повелевает мною снова.
Нет сил у неба и земли, чтобы разбить ее оковы.
Я научила соловья влюбляться в розу. Это я
Послала мотылька, шутя, сжигать себя в огне багровом.
Я только с виду так бледна, кровь у меня красней вина,
Никто не знает, что она испепелить меня готова.
Мне трудный груз дала судьба, и я согбенна, как раба.
Тяжел мой груз, еда груба, одежда траурно-лилова.
Я шаха дочь, но в нищете. Что мне в моей же красоте?
Зовут меня Зебуннисо* — все объясняет это слово.
* Зебуннисо (тадж.) — «красота женщины».
Зебуннисо
Когда наша жажда немного утолена, царь смотрит на меня с веселым удивлением, смеется, целует и говорит, что теперь будет сразу звать меня в свои покои, чтобы и в следующий раз не делать это на полу.
Первые несколько ночей я только и могу, что изучать его тело, открывать для себя все, что ему нравится. Повелитель мягко направляет меня, показывая и рассказывая. Честно говоря, я сделала бы абсолютно все, что бы он ни попросил. Мне просто до безумия нравится прикасаться к нему руками и губами, его смуглая кожа даже на вид кажется невероятно вкусной, и у меня появилась цель покрыть поцелуями все тело — с головы до ног — моего повелителя.
Масляные светильники горят до самого рассвета, испуская легкий сладко пахнущий дым, до тех пор, пока мы оба, крайне утомленные, не засыпаем. Сначала мы даже почти не разговаривали, и только через несколько дней, когда я уже могу держать себя в руках и связно мыслить в присутствии властителя, мы начинаем беседовать. То есть не совсем так, повелитель изначально попросил меня рассказать о своей родине. Я не знаю, как объяснить, что нас разделяют сотни лет, и как вообще можно рассказать о далеком технологическом будущем человеку, который даже автомобиля не видел?
Заметив мое замешательство, царь произносит:
— Ты не в силах об этом говорить?
Я обрадовано киваю и, и царь разрешает мне поведать о других странах. Я впервые радуюсь, что училась в гимназии, и такие предметы как история и риторика не являются для меня чем-то непостижимым.
Я сажусь так, чтобы видеть лицо повелителя, опираюсь на подушки, и начинаю рассказывать. Сейчас я не отвечаю домашнее задание на уроке, а стараюсь, чтобы история ожила, увлекла и очаровала. У меня всегда были неплохие оценки, но в этот раз, кажется, я превосхожу саму себя. Я смешиваю все свои знания — все, что прочла в учебниках или книгах, видела в фильмах, чувствовала сама, и творю из них повествование, почти легенду. Во время рассказа я держу руку повелителя в своих ладонях и изредка, чтобы перевести дыхание и дать себе небольшой отдых, прижимаюсь к ней щекой, или касаюсь губами. Не знаю, как так получалось, но к концу повествования я, незаметно для себя, поднимаюсь поцелуями вверх по его руке и приникаю к губам. И царь отвечает мне.
А еще он просто осыпает меня подарками. Браслеты, ожерелья, подвески, кольца. Я не говорю ему, что они мне не нужны, все равно их с собой отсюда никак не забрать, вместо этого постоянно хожу увешанная драгоценностями, раз уж они радуют взгляд повелителя. Хотя, если честно, иногда мне и самой нравится перебирать драгоценности, любоваться переливом камней и блеском золота.
Среди всего этого великолепия есть перстень, который я ношу постоянно. Властитель снял его со своей руки и подарил мне. Но он мне безнадежно велик, и приходилось носить его на большом пальце — огромный бриллиант в золотой оправе. Иногда я задумываюсь, сколько такой камень мог бы стоить, но даже представить не могу точную сумму. Наверняка, какое-нибудь заоблачное число вышло бы.
Дни в гареме текут скучно, невольницам там особо нечем заняться, кроме как сплетничать и прохлаждаться в саду. Но мне слухи обсуждать не с кем, потому что остальные девушки меня недолюбливают из-за благосклонности повелителя. Ну и завидуют, что у меня отдельное жилье и много драгоценностей, а у них только общежитие и стандартные гаремные платья. Наверное, если бы не Раджа, сопровождавший меня повсюду, мне бы уже устроили «темную», загнав куда-нибудь в угол и расцарапав лицо. Как я поняла, это чуть ли не самое страшное, что может случиться в гареме. Однажды я собственными ушами слышала, как откуда-то неподалеку раздался такой горестный плач, словно кто-то умер.
Мой менеджер, посланный на разведку, быстро вернулся и доложил, что две девушки подрались и поцарапали друг друга, а теперь обе страдают. После этого почти каждый день их стенания то и дело раздавались на весь гарем, так что все желающие и нежелающие были в курсе развития событий. Иногда эти двое снова сцеплялись, а один раз и вовсе втянули третью девушку, но та легко отделалась, лишилась лишь пряди волос, а лицо смогла уберечь. Так как
