Ассасин (СИ) - Гоблин (MeXXanik)

Ассасин

Предыстория

"Сказки бывают добрые и злые, и какими покажутся вам наши сказки – не знаем. Если сказочные существа вас к чему-то призывают – не ведитесь, если вам кажется, что этот материал содержит запрещенную пропаганду – завязывайте его читать. Не давайте этого детям и сами не увлекайтесь. Помните основное правило: будь осторожен со сказками, они учат хорошему и плохому, а чему именно – сразу определить трудно".

Djonny. "Сказки Темного Леса".

- Сегодня последнее посещение. И все время, вы не произнесли ни слова. Можно поинтересоваться...?

Я подбросил резиновый мячик, взмывший к потолку, а затем приземлившийся в мою раскрытую ладонь. И лениво скосил глаза в сторону психоаналитика. Она сидела напротив меня в мягком кресле, закинув ногу на ногу. На коленях у неё лежала открытая папка с моим именем на корешке. Надо отметить, девочка была симпатичной. Длинные каштановые волосы, собранные в хвост, большие зеленые глаза, чуточку пухловатые губы, аккуратный носик с россыпью веснушек. Очки в тонкой металлической оправе, которые доктор сдвинула ближе к кончику носа.

- Что вы так на меня смотрите? - чуточку смущенно произнесла она, заметив пристальный взгляд. Я смехнулся в ответ, оценив про себя, что легкий румянец на пухлых щеках ей чертовски идет...

- Жду вашего вопроса, - охотно подсказал я ей. - Можно поинтересоваться?

Я замолк, склонив голову набок и с любопытством ожидая продолжения.

- Зачем вы ко мне ходите? Я не смогу помочь вам, пока сами этого не захотите, понимаете?

Я поерзал на кушетке, устраиваясь поудобнее. Скрестил руки на груди и вытянул ноги.

- У вас здесь хорошо. Тихо. Мебель удобная. А ещё вы симпатичная, доктор. Давайте переспим?

- Я замужем, - спокойно ответила девушка.

Я удивленно поднял брови:

- И что? Кого и когда это останавливало?

- Вы в курсе, кто мой муж? - как-то недобро поинтересовалась доктор.

- Эх, кабы вы знали, сколько раз за свою жизнь я слышал этот вопрос, - притворно вздохнул я. - Какая разница, кто он? Не с ним же я спать собираюсь, в конце концов? А с вами. Кушетка, к слову, очень удобная.

- Об этом не может быть и речи, - холодно отрезала психоаналитик.

Я притворно вздохнул:

- Эх! А так хотелось. Даже сиськи не покажете?

Последняя фраза была произнесена мною с нескрываемым любопытством.

- В личном деле отмечено, что вы ограниченный хам и грубиян, - ответила девушка. - Так что этим вам меня спровоцировать не удастся.

- Что, так прямо и написано? - не на шутку развеселился я. - Ограниченный хам? Это, мадам, полное враньё. Хам я неограниченный. А ещё редкостный, коллекционный мудак, мразь и редкая скотина. Впрочем, это очевидно. Никогда не скрывал своих положительных качеств. А еще мерзавец и негодяй, склонный к употреблению алкоголя. Непросто же так я оказался в этой клинике. Почитайте, что там ещё написано. Страсть хочу послушать краткую характеристику.

- Вы - склонный к насилию и беспочвенной агрессии, крайне вспыльчивый человек. Необщительный социопат.

Я молчал, глядя на своё отражение в зеркале. Короткие русые волосы, длинный, сломанный в двух местах нос, бледное скуластое лицо с большими синяками под запавшими в череп глазами. Задумчиво почесал острый подбородок, заросший трехнедельной щетиной. Двойник в зеркале в точности повторил моё движение.

- Крайне непорядочный, опасный для общества индивид. Льстите мне, леди. Столько комплиментов от такой красивой девочки. Неужели передумали и подкатываете ко мне?

- Для многих людей вышеперечисленное - повод задуматься.

- Никогда не хотел быть похожим на остальных. Знаете, за что я угодил в эту клинику?

- Бросились с отверткой на одного из сотрудников офиса, который находился в вашем подчинении. До этого две недели вы были в глубоком запое.

- Пффф, - презрительно скривился я. - Тоже мне запой. На работу я ходил, и выпитое никак не мешало исполнять мои задачи. В своё оправдание скажу то же, что говорил на суде: этот подчинённый был редкостным дебилом. От его глупости я и перекинулся. Вот и результат. Судья, к слову, приняла факт умственной отсталости потерпевшего во внимание и зачла как смягчающее обстоятельство. Поэтому я попал в реабилитационный центр, а не поехал на тюрьму.

- Это не оправдывает того, что вы хотели убить человека, - ответила девушка.

Я равнодушно пожал плечами:

- Ну не убил же.

- Вас с трудом оттащили трое сотрудников. У парня, на которого вы напали, к слову, тяжелая моральная травма. Пытались его убить, а потом ещё и оскорбили в здании суда.

- Какие все нежные. Высказал при общественности факт, который он тщательно скрывал. Как вы там, мозгоправы, говорите: признание проблемы — это первый шаг к её решению?

- То есть, вы не испытываете раскаяния?

Я вздохнул:

- Очень, очень раскаиваюсь. Ночами не сплю. Места себе не нахожу от горя. До того я подавлен этим поступком.

- По вам не скажешь.

- Стараюсь скрывать свои настоящие чувства. Это я с виду такой хам. А в душе обливаюсь слезами и мысленно прошу прощения. Впрочем, внешне я вряд ли смогу это показать. Образ может разрушить.

- Что сделало вас таким? - с внезапным интересом спросила девушка.

- Вы точно хотите это знать? - усмехнулся я.

- Да.

Доктор с готовностью схватила ручку и глаза её жадно заблестели.

Я тяжело вздохнул:

- Ну слушайте, коли уж интересно. Сам я не местный. Так уж сложилось, что из родного города пришлось мне бежать. Очень красивое, к слову, место. Знаете, он расположен на слиянии двух рек. Одна делит город пополам, вторая - отрезает окраину от области. Которая так и называется: Заречье. Но не о том речь. Так вот: река словно прокладывает незримую черту между двумя мирами. Даже названия улиц сами за себя говорят. Верхняя сторона сплошь названа в честь писателей, художников, композиторов и прочей интеллигенции. Нижняя часть изобилует названиями в честь вождей революции и других видных деятелей флешмоба, устроенного в тысяча девятьсот семнадцатом году. Это когда Зимний дворец захватили. Там одних только улиц да проспектов Ильича несколько. Так, я опять не о том. Люди по обе стороны реки тоже живут разные. В верхней части-те, что побогаче. В нижней же - простой народ. Там раньше было много предприятий, вокруг которых образовывались рабочие районы. Но когда грянул кризис, все пошло по одному месту. И детки с тех улиц все как на подбор: простые парни со сбитыми костяшками, мягкие в общении как наждак. Уровень преступности там тоже оставляет желать лучшего. Знаете, целые микрорайоны есть, где даже днём появляться не стоит. А уж ночью там порой совсем паскудные истории творятся. Туда полиция не приезжает, представляете? С утра могут. Только чтобы протоколы составить, и трупы увезти. Угадайте, в какой части города я родился?

- Судя по тому, что ваш отец оплатил вам реабилитацию - в верхней, - сухо ответила девушка.

- Неее, - с ехидной усмешкой протянул я. - Это сейчас папка богат. А тогда мы жили в нижней части. Не на окраинах, конечно, в центре. Рядом с площадью первого вождя революции. Потом в семье появились деньги и мы переехали в верхнюю часть, в элитный район. Но родился и прожил долгое время я именно в нижней. Не трущобы, конечно, но жизнь в подобных районах подталкивает человека к весьма интересным поступкам. Да таким, что порой, ложась спать не поймёшь, проснёшься ли ты поутру. Тяга к грабежам и кровавому блудняку захлёстывают тебя, с головой погружая в омут насилия и погромов.

Так случилось и со мной. Совершив первое преступление, будучи ещё подростком, я уже не мог остановиться. Эти поступки меняют тебя. Неуловимо, незаметно, делают другим. Я рос крайне беспокойным ребенком. Мачехе и батеньке было плевать на моё воспитание. Они не были запойными алкоголиками, наркоманами и не вели асоциальный и привокзальный образ жизни. Вовсе нет. Просто они были заняты работой и собой, а до меня им не было ни времени, ни дела. Родная мать лежала в психиатрическом стационаре специализированного типа. Суд признал её невменяемой и заменил колонию общего режима по совокупности совершенных ей особо тяжких преступлений, на дурку. Где через три года интенсивной терапии она под действием аминазина превратилась в овоща. Отношения с мачехой не сложились с самого начала, так что дома царил вооруженный нейтралитет. Она не обращала внимания на меня, я - на неё. Отец с утра до вечера пропадал на работе. По иронии судьбы он был президентом адвокатской палаты города. И жаждал, чтобы сын пошёл по его стопам, да только я этого не желал. С детства я был предоставлен сам себе, бродя по заколоченным чердакам и темным, сырым подвалам. Компании в таких местах попадались весьма подходящие, так что к семнадцати годам приводов у меня было больше, чем иные люди раз в метро спускались. Поэтому махнув рукой на мою карьеру, отец забросил свои надежды. К тому времени я на пару с моим приятелем Чумой, работал то на Лёшу Большакова, то на Паука, и абсолютно не понимал, зачем вести адвокатскую практику, когда за один вечер можно получить двухмесячную зарплату среднего юриста города. К слову, Чума - весьма своеобразный тип. Он бы вам понравился. С него можно готовую диссертацию писать о многочисленных отклонениях в психике.