Сорные травы - Дмитрий Дзыговбродский
Это я знаю, что патронов в барабане нет. А ему знать не обязательно. Попробует не поверить – двину тем же пистолетом промеж глаз, шестьсот граммов железа по переносице утихомирят кого угодно.
Отогнала паскудную мыслишку: в квартире с водой и какой-никакой жратвой было бы всяко удобней, а без этого небритого типа мир определенно станет лучше. Хлопнула дверь. Еще пара ударов рукояткой добили замок, и я забралась наверх. Что-то частенько в последнее время приходится лазить по чердакам и бояться. Хорошо хоть, в этот раз Студента рядом нет. Парень так и не позвонил – оно и к лучшему. Возись тут с ним, дитятком неразумным. Одной хотя бы не приходится тратить силы на показное спокойствие. Да, страшно. Практически до мокрых штанов. И что?
Пара эсэмэсок мужу, потом газ добрался и до чердака, так что пришлось закрыть глаза и ждать, когда все это кончится. Или кончусь я. Потом я все же уснула – и проснулась уже от звонка.
Вопрос на миллион баксов: тот кошмар – это сон или галлюцинации? Разница принципиальна. Если я просто отключилась – а попробуй не отключиться, лежа с закрытыми глазами, бесконечно ожидая незнамо чего, – одно дело. Совсем другое – если я хватанула слишком много хлора. В том, что я его таки хватанула, сомневаться не приходится. Тогда удушье случилось на самом деле, следом – кратковременная потеря сознания. Может, и с галлюцинациями, отчего нет? Потом восстановление дыхания, как сейчас, светлый промежуток до суток – и отек легких. Прогноз неблагоприятный даже в условиях ИВЛ. Веселенькая перспектива, ничего не скажешь. Воистину многие знания – много печали. Не изучи я в свое время военную токсикологию, сидела бы сейчас и радовалась тому, что жива. Впрочем, не изучай я в свое время токсикологию... Ив как-то рассказывал: понял, что не зря потратил две недели на «военку», после того как пришлось вытаскивать бомжа едва ли не с того света. Бедолага решил вывести вшей, облившись дихлофосом. Результат оказался закономерен – а «скорую» вызвали товарищи по теплотрассе. Я, правда, от всей души надеялась, что никогда в жизни не доведется вспоминать первую помощь при отравлении боевыми ОВ[45]. Зря. Не Vi-газы, прославленные Голливудом, конечно, но тоже ничего хорошего. Кстати, сколько мне еще тут торчать? Еды нет, воды тоже – не считать же водой раствор кальцинированной соды, – скоро станет совсем невесело и без размышлений о возможной скорой кончине.
Откуда-то сверху спланировал голубь, уселся на ограждении крыши. Я с любопытством уставилась на него – вот и лабораторная крыска пожаловала. Говорят, когда-то в шахтах держали клетки с канарейками – маленькие птички реагировали на снижение количества кислорода куда раньше, чем люди начинали чувствовать недомогание. За неимением канарейки сойдет и голубь. Ну?
Голубь, нахохлившись, таращился в пространство и подавать какие-либо очевидные признаки нормального (или ненормального) самочувствия не собирался. Навскидку увидеть, насколько ровное дыхание у такого тельца, – задачка для экстрасенса, от идеи поймать и прощупать пульс я отказалась после полутора секунд размышлений. Еще не хватало сверзиться с крыши – у меня-то крыльев нет.
Голубь сидел. Молча и неподвижно. Я сидела не менее неподвижно и смотрела на него. Как себя ведут птицы при недомогании – падают? Дурдом, честное слово. Готова поспорить, не было бы у меня высшего медицинского образования – не придумывала бы сейчас идиотские вопросы. Раз не падает – значит, живой, и незачем создавать проблемы на ровном месте.
Я поерзала затекшей задницей по крыше, плюнув, выпрямилась. Голубь сорвался с насеста и спланировал вниз. Так, значит, здесь дышать можно, а дальше? Я осторожно подобралась к краю, вцепилась в ограждение. Кашель одолел, как всегда, совсем не вовремя, птица исчезла из поля зрения. Наконец, отдышавшись, я обвела взглядом двор, стараясь не замечать человеческих тел. Голубь подошел к буханке, выпавшей из старушечьей авоськи, и начал клевать. Я ждала. Голубь насыщался. Вскоре откуда-то с неба спустилась еще стайка, налетела на хлеб, толкаясь и ругаясь по-своему. Все как у людей. Я стащила с лица ветошь, попыталась принюхаться. Ничего. Ни запаха хлора, ни ощущения свежего воздуха. Какое-то время придется пожить без обоняния, если вообще имеет смысл говорить о «пожить». Что ж, сегодня-завтра будет видно, а пока я не собиралась паниковать из-за того, что все равно не смогу изменить. Страшно, чего уж там, – и очень хочется надеяться, что пронесет. Но портить последние – если они и в самом деле последние – часы жизни истерикой просто глупо. Отчаянно зачесались щеки, я потерла сухую, шелушащуюся кожу. Снявши голову, по волосам не плачут, но в зеркало, пожалуй, смотреться не стоит.
Я достала телефон.
«Внизу, похоже, можно дышать. У тебя как?»
«Пока не знаю. Ты не на себе проверяла?»
«Нет. Там голуби».
«Оливковую ветвь не принесли?»
Черт, жаль, не голосом общаемся. Хотела бы я сейчас услышать его смешок, и чтобы муж знал, а не догадывался, что я улыбаюсь. Смайлик – не то. Совсем не то.
«Я что, похожа на праведного старца? Спускаюсь, надоело на крыше штаны просиживать».
«Хорошо. Сейчас приеду».
«Уверен, что у тебя чисто?»
«Должно быть. На мусорных контейнерах воробьи сидят. Жди меня».
«Осторожней, в машине может сохраниться опасная концентрация».
«Не дурак. В подъезде тоже, имей в виду».
«Помню. Лови адрес».
«ОК. Сейчас буду».
Я спустилась вниз, старательно задерживая дыхание и кое-как контролируя кашель. Сложилась, едва оказавшись на свежем воздухе. Продышавшись, огляделась.
Мир выцвел. Вместо солнечного, почти летнего дня вокруг простиралось нечто, смахивающее на выгоревшие кадры старой пленки. Сухая желтая трава, словно только-только из-под снега. Вялые буро-зеленые кроны. Линялые стены домов. Ветер прошелся по деревьям, зашуршал сухими листьями, затих, словно сам испугался. И только голуби, хлопая крыльями, толкались вокруг буханки хлеба. Я отвела взгляд от неподвижных глаз лежавшей на земле старухи и зашагала к дороге. Встречу мужа на въезде, чтобы ему по дворам не плутать: здешние пятиэтажки все одинаковые, а большая улица одна.
Несколько остановившихся машин – внутрь я не заглядывала. Стая бродячих собак, лежащих на земле с раскрытыми пастями. Открытая дверь ларька на остановке – продавщица, молодая девчонка с выжженными перекисью волосами, выйти успела, а убежать нет. Я отодвинула тело, шагнула внутрь ларька. Чтобы найти среди разнообразного спиртного пару бутылок минералки, пришлось повозиться. Я оставила на столе купюру – бессмысленно и глупо, но чувствовать себя мародером не хотелось. Уселась на лавочке и запоздало вспомнила,
