Время жить. Пенталогия (СИ) - Тарнавский Виктор Вадимович
Впрочем, чиновникам и положено сидеть в кабинетах. Гораздо хуже, что вкус к свободному полету утратило и большинство его коллег – генералов и маршалов космофлота. Но что гравикомпенсаторы, это только один симптом, причем не самый заметный и не самый главный. Империя больна, опасно больна. Она обленилась и обюрократилась, потеряла свой прежний дух первопроходца и покорителя, а верхушка больше занимается интрижками, гешефтами и межведомственными склоками, чем управлением государством.
Трагично, когда вместо подвигов и свершений на первое место выходит умение "крутиться". Империя потеряла веру в себя, и не зря ее военная мысль уже полтораста лет идет по пути создания все новых и новых монстров, напичканных электроникой и не требующих экипажа.
Одно время он пытался бороться с этим. И даже смог пробить штат и финансирование для одного инженера, конструирующего пилотируемые боевые летательные аппараты. Но его идеи были отвергнуты. "Вы представляете, сколько тогда понадобится пилотов? – сказали ему. – И во что обойдется их подготовка, при том, что нынешний военный бюджет Империи не отвечает всем потребностям космофлота? На те же деньги можно набрать сотню мальчишек-кадетов, посадить их перед компьютерами, а затем надеть им на головы шлемы. И кроме того, зачем бросать граждан Империи в горнило воздушных боев? Это может привести к неоправданным потерям…"
Маршал ни с кем не делился своими мыслями и переживаниями. Он привык к вечному одиночеству, и среди военной элиты Империи, к которой он принадлежал по праву рождения, у него не было ни друзей, ни единомышленников.
Даже Таорз, самый толковый из них, понимает филлинское завоевание как изящный оперативный этюд, как возможность прославиться и обогатиться, как способ набрать еще десяток очков в вечной борьбе космофлота с гражданской бюрократией и Службой Безопасности.
Для него же Филлина – это шанс. Возможно, последний и единственный в своем роде. Долгими ночами он часами просиживал в своем тесном кабинете, в пятый и десятый раз просматривая кадры хроники той безрассудно храброй атаки филитов на корабль Пээла. В этом мире не разучились сражаться и умирать. Здесь он найдет сотни и тысячи смелых воинов – мысленным взором он уже видел армады легких одноместных воздушно-космических истребителей, бросаемых в атаку впереди основных сил космического десанта. Он видел сотни филитов в имперской форме внутри грозных боевых машин, даже космические корабли-разведчики с филитскими экипажами…
Ради этой мечты с филитами стоило познакомиться поближе. Ради нее он настоял на своем участии в переговорах. Он не боялся оставить своих десантников накануне вторжения – его заместители, когда придет время, сделают все что нужно. Главное дело для маршала было здесь, внизу, где филитов любой ценой надо было превратить в союзников.
Только как посмотрит на это надсмотрщик из Канцелярии Совета Пятнадцати? Не посчитает ли он его стремление к союзу с филитами опасной слабостью? Или, как они выражаются, подрывом престижа Империи? Не воспрепятствует ли он его дальнейшему участию в переговорах? Трудно сказать. На его лице ничего нельзя прочитать, а за последние два часа он вообще не проронил ни единого слова…
Старший инструктор замечал те опасливые и осторожные взгляды, что время от времени бросал на него маршал, но не обращал на них особого внимания. За двадцать с лишним лет службы в Канцелярии Совета Пятнадцати он давно привык к тому, что даже большие и сильные люди – генералы, губернаторы, управители – относятся к нему с опаской и немного заискивающе. Он был ближе к власти, чем они, и это все объясняло. А еще – им всегда было, что скрывать и чего опасаться. Было и в этот раз, и старший инструктор знал или ему казалось, что знает, что именно.
Не секрет, что фельдмаршал Гдоод и флаг-маршал Таорз мечтают о том, чтобы завоевание Филлины было проведено силами одного космофлота. Нет, никто из здешних военных не посмеет открыто саботировать инструкции Совета Пятнадцати, но в таком тонком деле, как переговоры с филитами, и простое небрежение может стать причиной провала миссии. Он, конечно, будет сигнализировать, отразит это в своем рапорте, но… исправить положение уже будет нельзя.
Конечно, Гдоод тоже член Совета Пятнадцати и вообще второй человек в Империи, но его воля пока еще не есть воля всего Совета Пятнадцати. Канцелярия же Совета служит не отдельным лицам, а государству, и долг ее состоит не в том, чтобы только регистрировать ошибки и случаи неповиновения, а чтобы предотвращать их.
Старший инструктор принял решение. Его инструкции не запрещают ему принять активное участие в переговорах, и он примет в них участие. В конце концов, он не без оснований считал себя лучшим дипломатом, чем бесхитростный солдат Гдэаск или способный колониальный администратор Буонн. Он сам, конечно, никакой не оратор, но для того, чтобы оказать влияние на ход переговоров, не надо будет много говорить. Когда слов много, они только мешают друг другу и затрудняют понимание. Когда же человек, наделенный полномочиями и властью, молчит, каждое его слово будет услышано и понято.
Шаттл уже шел на посадку. В иллюминатор было видно, как желто-зеленая щетина леса все приближается, постепенно заполняя собой все поле зрения. И старший инструктор, повернувшись к советнику и маршалу, коротко бросил, как бы обращаясь к самому себе:
– Я думаю, мы договоримся с этими филитами.
В небольшом отсеке где-то глубоко в недрах флагманского корабля стоит тишина. И это не простая глупая тишина пустой комнаты. Нет, это тишина особая – рабочая, деловая, можно сказать, уверенная в своем достоинстве. Такую тишину производят только сосредоточенные, ответственные люди, занятые важным государственным делом.
Иными словами, цензоры.
Согласно закону, все частные послания подлежат обязательной цензуре. А с борта военного космического корабля… Притом, участвующего в боевой операции… О! О! О! Какая ответственность! И честь! И спрос с этой работы – совсем другой.
Главный цензор, уже пожилой, с нашивками старшего офицера первого ранга, учил жить молоденького практиканта.
– Ну куда ты торопишься, парень? У нас какая норма?
– Выявить двадцать четыре подозрительных послания за дюжину дней, господин старший офицер первого ранга!
– Причем, не на одного тебя, а на весь отдел. А ты сколько уже откопал?
– Де-евять.
– И это за первый день!
– А разве плохо перевыполнять норму? – вдруг наивно спросил практикант.
Главный аж поперхнулся.
– Ну, парень, чему тебя только учили?! Норму перевыполнять нужно, но делать это надо умеючи. Если приказано нам выявить двадцать четыре, так мы должны представить ровно двадцать пять, и ни одной штукой больше. Понял? А то найдем мы, скажем, тридцать, а с нас и в следующую декаду потребуют тридцать. А подозрительные письма – это, знаешь ли, штука редкая. Их еще найти надо. А ну-ка, покажи, что ты тут нарыл?
Снова немного тишины.
– Так, это ерунда, это тоже. Это, так и быть, отправим в резерв, это – снова туфта… О, а это ты молодец, верно заметил.
– Это подозрительный? – жадно спросил практикант.
– Это дурак. "Как поедешь к родителям, сходи сама знаешь, к кому, чтобы забрать у него сама знаешь, что. А если заартачится, напомни ему сама знаешь, о чем". Ну кто так пишет?
– А как пишут настоящие подозрительные? – поинтересовался практикант.
– Настоящие подозрительные вообще ничего не пишут. На то они и подозрительные. А есть еще такие, что пишут, а к ним ни разу и не придерешься. Наверняка что-то скрывают, хитрые сволочи!
– Выходит, настоящие подозрительные, получается, выглядят совсем не как подозрительные? – растерялся практикант.
– Точно! А самые хитрые среди них – это те, у кого все в меру! И пишут они не слишком много, но и не так, чтобы мало. И подозрительные письма у них случаются, но опять не много, а как у всех.
