Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин
Молчун сам хотел туда записаться, но постеснялся — в отряде подняли бы на смех. Да и времени было жалко. К тому же взрослых там учили платно, только детей задаром.
А старшина, похоже, крепко на Студента обозлился. Причем из-за ерунды: ему показалось, что тот на него неправильно смотрит.
Богодул достал пистолет Стечкина и положил на стол. Начал протирать тряпочкой. Это у него шутки были такие.
— Иди-иди сюда, дятел, пока не впендюрил тебе.
«Халдей», как обычно звал Дядька весь обслуживающий персонал мужского пола, скованной механической походкой подошёл. Чем вызвал порцию хохота наёмников. Но его дискомфорт было легко понять — свора пьяных красномордых бритоголовых жлобов выглядела не очень дружелюбно.
Абрамыч своих холопов неплохо вышколил. Полотенце перекинуто через руку, в другой блокнот, в нагрудном кармане ручка, белый фартук, форменная кепка…. В глазах на секунду промелькнуло что-то похожее на испуг, но тут же на лицо вернулась обычная маска угодливости. Борька явно держался за эту работу. Оно и понятно: лучше уж здесь, чем чистить выгребные ямы, копать канавы или солить в рыбных сараях привозимые рыбаками дары моря.
«Мон-дюк» — это было любимое обращение Дядьки Богодула к обслуживающему персоналу. Он говорил, что это не ругательство, а означает по-французски «мой герцог». Впрочем, даже он был не настолько отморожен, чтобы обращаться так к тем, кто мог ответить. К настоящим «князьям» и «герцогам». Но официант был человеком подневольным. Причём в прямом смысле. Он был в долговой кабале у Абрамыча.
Спас бармена звонок, который вызвал его на кухню. Когда надо было носить много тяжёлых подносов, его привлекали на помощь.
Подали вяленую рыбу, ещё закусок, и сладкое — пироги с морковкой и пирожки с ревенем. И даже с импортным повидлом.
— На хрена нужна эта трава? Где свежие яблоки-фуяблоки? — ворчал Богодул. Когда он был бухой, у него случались необычные пищевые запросы. Один раз ананасов потребовал. Но даже в оранжереях Острова они не росли.
— Не сезон-с, — отвечал официант. — Могу принести мочёных.
— Да я сам на них помочусь… Хотя ладно, тащи.
Официант притащил поднос с яблоками. Наёмники начали жрать. Огрызки кидали в корзинку, иногда промахиваясь.
— Ничё, подберут.
Молчуна поднимали на смех, когда он рассказывал, что в деревнях едят почти столько же видов дикорастущих трав, сколько зайцы или коровы. Чаще не в сыром виде, конечно. Черемша, папоротник, одуванчик, крапива. Когда он говорил про супы, салаты и пирожки с этим гербарием, над ним угорали. А после его рассказа, как он лечился настойкой из дохлых пчёл, все окончательно уверились, что он дикарь.
— Эй, девка. Когда, блин, мясо принесёшь?
Наёмники начали стучать по столу. Оказывается, кто-то раскошелился и дополнительно заказал мясо в горшочках.
Просили крольчатину, томлёную с картошкой, но принесли курятину с гречкой (она называлась тут «кура с гречей»). Мясо грызунов имелось, но других, а его наёмники не хотели. Сегодня кроличьих тушек в холодильнике не было.
Кроме Прокопы и Заринска, Молчун редко где встречал большие кроличьи фермы. И только в Питере их оказалось много. Но он не хотел тратиться на такой деликатес. Кролятина дороже говядины. Капризные и прожорливые зверьки, упрямее любого барана, − очень хилые. Они опровергали популярное мнение о том, что человек слаб, а животным ничего не страшно. Любая инфекция выкашивала длинноухое стадо под ноль, не говоря уже о ястребах, лисах и голодных соседях.
— Эй, Чёрный, подай мяса своему господину, — свистнул Богодул, приподнимаясь на стуле.
— Да пошёл ты, Дядя, — беззлобно ответил ему сидевший рядом капрал. Это у них было как ритуал.
Вообще-то Чёрный — совсем не чёрный и даже не кофейный; кожа у него только чуть темнее, чем у остальных. Но то, что у него кто-то из предков был иностранцем, причём из далёких краёв — всем известный факт. Говорили, что его дед и бабка — из братского народа Венесуэлы, переехали сюда накануне всеобщего карачуна. То ли бежали из родной страны, то ли учиться собирались здесь в университете, то ли в каком-то консульстве работать. Теперь уже не выяснишь. А консульство — это что-то вроде посольства, только меньше. Раньше через них страны между собой сообщались.
«Интересно, как там сейчас, в этой ихней Венесуэле?».
Саша даже не представлял, где это, хотя над картами иногда в детстве подолгу сидел. Наверное, в Африке или в Америке. Он там вряд ли побывает.
Чёрный смугл, довольно кучеряв, нос у него чуть приплюснут. Чуркой его никто не называл, в отличие от среднеазиатских работяг, которые на Острове жили плотной кучкой — человек триста в одном дворе, похожем на колодец.
— Я сказа-а-ал… мя-я-яса!
— Да отвали ты, — не прогнулся мулат. — Ещё неизвестно, кто чей господин.
— Чего? Да ваши всегда были шестёрками у белых людей.
— Каких ещё белых? Ты жёлтый, как китаец, блин.
Богодул действительно имел цвет лица нездоровый и желтушный. Что-то у него с печенью. Иногда он загибался, кривясь от боли. Но старался, чтобы этого никто не видел. Ведь он, типа, крутой.
— Зато я от более культурных облезян произошёл. А ты — от диких-диких, ха-ха!
Александр в который раз поразился, как, встретив противодействие, Богодул не полез в бутылку, а обратил всё в шутку. Перебранка завершилась сама собой, когда принесли ещё выпивки, а заодно и минералки. Через подобные наблюдения Младший учил, мотая на ус, законы функционирования социума. Они были совсем не такие, как в книжках. Они были сложные, их было много. Но что-то основное Саша для себя выделил. И снова это подтверждало его выводы, что главное преступление — быть мягким и слабым.
Принесённое было за рамками того, что заказывал Младший на вечер.
На этот раз заказ принёс сам Абрамыч в заплатанном фартуке. На него они уже бочку катить не посмели. Он был персоной неприкосновенной. Ближайшим помощником Червонца. А тот — курой, которая золотые яйца для господ несёт.
Оказывается, дополнительные напитки заказал старшина.
— Только у нас... это... средства закончились, — Богодул демонстративно вывернул карманы и показал
