Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин
Где-то далеко, на пределе слышимости, то и дело раздавалось дробное стаккато пулеметного огня. Надо же, он уже научился это различать. За углом послышался топот десятка ног. Чума на оба ваши дома, дайте уйти по-хорошему! Приближавшиеся люди явно не совершали вечерний променад, и последние сомнения — не проверить ли перед уходом разгромленный склад? — как ветром сдуло. Жизнь дороже.
Александр выключил фонарик и убрал его в карман. В нем не было надобности. Его глаза притерпелись к темноте. Над поселком поднимался дым, но не костров, а пожаров. Горело трехэтажное здание комендатуры, бывший ОВД. Горело здание администрации, смердя ядовитым зловонием пластика. Несколько соседних жилых домов тоже занимались, но вяло и медленно. Зато весело полыхали несколько автомобилей, причем не заметно было никаких попыток их потушить.
Пригибаясь как можно ниже к земле, стараясь держаться темных закоулков и идти по стеночке, Данилов кратчайшим путем достиг лесопосадок на окраине поселка. Там он перевел дух, отряхнулся, еще раз проверил все свои вещи и тронулся в путь. В школе он не оставил ничего, так что можно было выбираться из лагеря подобру-поздорову. Там, где не будет людей, у него появятся шансы прожить немного дольше.
Глава 5. Сволочи
Данилов все шел, и перед его глазами грязный снег дороги превращался в серую бездонную пропасть. Ноги переставали ощущать прикосновение к твердой земле, и Саше начинало чудиться, что он парит на невообразимой высоте над мглистым провалом. «In the middle of nowhere» — так определял свое местонахождение Александр.
Нормальной подробной карты он так и не нашел, а атлас областных автодорог не всегда мог ему помочь. В этом тоненьком буклете на отрезке между Прокудским и Толмачево не было отмечено вообще ничего, а ему уже раз пять попадались на пути островки гибнущей цивилизации. Это были даже не деревни, а дачные поселки разной величины.
Парень старался держаться от них подальше, а те, в которых обнаруживались признаки присутствия людей, обходил на максимальном расстоянии. Таким признаком мог быть тщательно расчищенный проезд или ровный постоянный свет, которого никогда не дает пожар. И это не говоря уже о голосах и рокоте моторов. Свободу маневра сковывала только сама магистраль, которую он избрал путеводной нитью. Транссиб был единственным стабильным ориентиром в погружающемся в хаос мире, без которого Данилов давно бы уже сгинул. Каждый раз, удаляясь от него даже на пятьдесят метров, он чувствовал себя не в своей тарелке и с тревогой думал о том, что рано или поздно их пути разойдутся.
Железная дорога обладала одним преимуществом — шанс встретить на ней человека за пределами населенных пунктов стремился к нулю. Поэтому она идеально подходила для дальних путешествий. Хотя вряд ли, думал Александр, на свете нашелся бы второй идиот, которому не сиделось на месте в такие дни.
Он шел, а его мысль, как заключенный, запертый в тюремном дворе, снова и снова пускалась кружиться по проторенной колее. Он вспоминал свою жизнь, восстанавливал ее по фрагментам, словно готовясь записать для потомков. Могло показаться, что над всем Сашиным недолгим существованием тяготел необъяснимый рок. Точно проклятый от рождения, он в одиночку нес бремя Кассандры, знание страшной истины, которую нельзя открыть никому.
Посреди людского моря Саша был так далек от всех, как если бы был не человеком, а только его подобием, кибернетическим организмом или пришельцем из другой галактики. Он вроде бы делал все так же, как и другие, нормальные люди. Он разговаривал, спал, пил и ел, ездил на работу и смотрел телевизор, но временами ему казалось, что он лишь подражает действиям настоящих людей, а сам живет чемто иным, в другом измерении, куда нет доступа больше никому. Так же и ему не было доступа в мир, где обитают обычные люди. На их беззаботном празднике жизни Данилов ощущал себя незваным гостем, кругом был ледяной вакуум отторжения, который следовал за ним повсюду. Ни одно слово, ни один взгляд не могли проникнуть за этот невидимый кокон. Миллионный мегаполис был для Александра пустыней Сахарой, да и любой город на Земле стал бы чужим ему, отгороженному от мира персональным железным занавесом.
С самого раннего детства он носил в себе мрачную тайну, которую не мог доверить никому. Не один скелет в шкафу, а целый некрополь. Он слишком рано понял, что все когданибудь заканчивается. Вспоминая наивные размышления о гибели вселенной, еще в пять лет не дававшие ему спать, Данилов подозревал, что уже в том нежном возрасте догадывался, какой подарок готовит ему судьба, видел сквозь мутную толщу времени себя, одиноко бредущего по опустошенной земле. Потом все забылось, затянулось подростковыми комплексами и проблемами, чтобы ожить две недели назад, от пламени вспышки.
Он едва ли удивился, увидев в тот августовский день зарево над городом. Одной секунды ему хватило, чтобы понять, что это всетаки произошло. Уже давно праздник жизни казался Саше пиром во время чумы, где за разукрашенными фасадами скрываются призраки войны, мора и глада. В гоготе пьяной толпы, для которой шуты, кривляясь, в тысячный раз повторяли старые, как сам проклятый мир, анекдоты, Саше слышался злорадный хохот Сатаны, потирающего руки в предвкушении богатого урожая.
И вот пришло время жатвы. Рано или поздно это должно было случиться. Ружье на стене никогда не висит для интерьера. В один прекрасный день оно обязано было выстрелить. Люди всегда умели считать деньги, по крайней мере по другую сторону океана. Никто не стал бы делать оружие стоимостью в миллиарды долларов только для того, чтоб оно ржавело в ракетных шахтах. А жалкий лепет про сдерживание даже не заслуживает внимания. Сдерживание — это лишь передышка. Подготовка к атаке.
Нет, оружие создавали, чтобы рано или поздно пустить его в ход. Вопрос не в том, почему это случилось, а в том, почему этого не произошло раньше.