Сорные травы - Дмитрий Дзыговбродский
– За халат? – поинтересовался я, занимая свое место.
– За всё.
– Сергей Васильевич, успокойтесь. Нам еще работать вместе.
– Мне уже предложили более достойное занятие.
– И кто же?
– Тимошенко! – с вызовом бросил он.
– Наш бывший пациент? Михаилу понадобился личный хирург?
– Я буду его полномочным свидетелем.
– Свидетелем? Он собирается жениться? – Я приподнял бровь.
– Идиот! Я свидетель его воскрешения!
Я невежливо фыркнул:
– Сергей Васильевич предлагаю вам консультацию Деменко. Ничем, кроме временного помешательства, я не могу объяснить такое заявление хирурга, получившего классическое образование и столько проработавшего в медицине.
– Пошел ты, – выплюнул Луканов. – Сам загибайся вместе с этой гребаной больницей, с этим долбанутым городом. Скоро вам всем конец. Я увольняюсь. Сегодня же.
– Не могу сказать, что меня это сильно опечалит, – я пожал плечами. – Заявление на стол – и можете быть свободны.
– Уже, – процедил он, указывая пальцем на столешницу.
Я не обратил внимания, когда садился, на большой белый конверт поверх моих бумаг с крупной надписью черным маркером.
«Сыну стукача и жополиза Ивану Игоревичу Корнилову».
Коротко и емко.
Даже слишком.
– Ясно, – тихо ответил я и пружиной вылетел из кресла.
Луканов издал звук, средний между тихим визгом и всхрапыванием, и со всех ног бросился к двери, которая по вселенским законам справедливости открылась прямо ему в лоб. Сергей Васильевич автоматически отпрыгнул назад, развернулся, вскидывая руки, но мой кулак благополучно миновал хлипкую защиту и четко впечатался в переносицу, отбросив скандалиста обратно. В проеме ошарашенно замер реаниматолог Павел. Он как раз набрал воздуха в легкие, чтобы поздороваться, но так и не решил, что именно нужно сказать в такой пикантной ситуации. Павел принял летящего Луканова в объятия и, видимо, рефлекторно оттолкнул его ко мне.
– Спасибо, – кивнул я. И смачно заехал склочному старикашке по ребрам правой, левой вскользь добавил по уху. Испытал я при этом ни с чем не сравнимое удовольствие – все же давно стоило осуществить операцию по принуждению к миру, как говорят натовские «войнотворцы».
И тогда Луканов заверещал во все горло:
– Помогите! Бьют! Помогите! Вызовите охрану!
– Ну что ты орешь? – весело сказал я ему на ухо, выкручивая руку и подталкивая к двери. – Что орешь-то?
– Э-э-э… – задумчиво протянул Павел, когда я провел скорчившегося Луканова мимо.
Склонившись к скандалисту, я проникновенно добавил:
– Дальше, Шура, ваши рыжие кудри примелькаются, и вас просто начнут бить.
Дембельским аккордом с ноги запустил Луканова по коридору. Крикнул вослед:
– Заявление принято.
Выдохнул.
И сразу полегчало.
Издалека за мной опасливо наблюдали Валентина Матвеевна и сестричка из манипульки. Я помахал им рукой и развернулся к Паше.
– Достал Сергеич? – сочувственно поинтересовался реаниматолог.
– Уволился. И громко хлопнул дверью. Заходи. Какими судьбами?
– Медицинскими.
Паша всмотрелся в мое лицо:
– Опа! А когда это он тебя?
Я пощупал вчерашний фингал и пробурчал:
– Это не он. Много чести. Жена постаралась.
– О, сочувствую. У меня тоже второй день скандалы – все на взводе. Особенно после вчерашнего.
– А… та авария?
– Угу. Еле отпрыска удержал, чтоб остался дома и не пошел на митинг. Даже жена порывалась – уж насколько она у меня тяжела на подъем, а все равно захотела поиграть в общественного деятеля.
– После аварии к тебе многих привезли?
– Да семеро лежат. Состояние стабильно тяжелое. Думаю, троих не вытянем. Попал бы тот мажористый урод ко мне, я бы сам ему все провода из аппаратуры повыдергивал. Твои молодцы – одного вчера хорошо прооперировали. Да и травматологи постарались – но с таким повреждениями… Эх, – Пашка махнул рукой. – Глянуть на своего хочешь?
Я задумчиво посмотрел на стол. После корриды с Лукановым адреналин бурлил в крови и совсем не хотелось заниматься нудной бумажной работой.
– Ну пошли, – вздохнул я. – Посмотрю, как мои потрудились. Кто оперировал, Диана?
– Она, – блаженно зажмурился реаниматолог. – Чудо, а не хирург. И как женщина просто конфетка!
– Не облизывайся, котяра, это мой прайд.
Павел хмыкнул. И пошел чуть впереди, на ходу рассказывая, в каком состоянии вчера привезли пострадавших.
Всего автомобиль перемолол под три десятка человек. Раньше такая толпа ни за что бы не скопилась, но теперь транспорт еле ходит, на остановках очереди. Большая часть людей попала в больницы в крайне тяжелом состоянии – их развезли по стационарам, где имелись более или менее оборудованные реанимации. У нас пока все живы, в других больницах дела похуже, есть уже первые умершие. На самой остановке, по слухам, остались пятеро. Кто бы мог подумать, что один дорогой автомобиль с бестолковым мажором за рулем может принести в мир столько горя.
Я прислушивался лишь краем уха. Перепалка с Лукановым всколыхнула воспоминания. Подумалось, что отец создал в больнице особую атмосферу, в которой только и могли вырасти хорошие специалисты. Даже вон Паша – пришел разгильдяй разгильдяем, которому лениво было не то что прочитать статью из медицинского журнала, но даже нормально заполнить историю болезни. А сейчас такого реаниматолога с радостью взяли бы и в столицу.
Со специалистами этого профиля вообще сложно. По ним да анестезиологам модернизация и реформы министра-экономиста проехались круче всего. Крепко взялся бухгалтер-недоучка за то, в чем вообще не разбирался. Обычному реаниматологу приходится работать практически со всем спектром критических состояний – к нему в руки попадают и после автомобильных аварий, и вследствие выпитой бутылки метилового спирта, и в результате хитро сделанного нелегального аборта, и после сложной операции. Если у врача много-много совести, то он будет всю жизнь пытаться объять необъятное – и учиться, учиться, учиться. Закапываться в толстенные медицинские книги и журналы, кататься по конференциям, чтобы если не узнавать последнее, то хотя бы частично догонять вчерашний день.
Но таких врачей очень мало. Больнице повезло – я покосился на бодро вышагивающего Пашку.
Я неожиданно даже для самого себя спросил:
– Паш, как у тебя в отделении народ? Держится?
Реаниматолог коротко глянул на меня, пожевал губами и раздраженно бросил:
– По-разному. Списываю все на шок от смертей в тот день. Но все равно жучу по-страшному за проколы. Что-то многовато их в последнее время. Представляешь, санитарка Марина Львовна двенадцать
