Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин
Проходили дни, и все меньше оставалось тех, кто продолжал надеяться. Да и они напоминали того человека из анекдота, который во время землетрясения успокаивал остальных: «Не волнуйтесь, все утрясется».
На первый взгляд, многое оставалось по-прежнему. Так же выстраивались бесконечные очереди, и так же патрулировали улицы наряды бывших милиционеров. Но коечто изменилось.
Призрак голода уже бродил по лагерю. Его присутствие ощущал на себе каждый, но все считали своим долгом этого не замечать. Один за другим заканчивались продукты на складах, и пайки становились все скуднее и скуднее, пока, наконец, беженцев не стали кормить одной похлебкой, по виду да и по вкусу похожей на обойный клейстер. Но и ее порции с каждым днем становились все меньше и жиже.
Только теперь Саша понял, что быть голодным и голодать — не одно и то же. Он не ел досыта с того самого часа, но только теперь почувствовал первый симптом истощения — нарастающую слабость во всем теле.
И не только он. Беседы на отвлеченные темы стали редки. Если люди о чемто и заговаривали, то только о хлебе насущном. Разговоры эти были страшны, в них сквозил уже не страх, а опустошение. Как будто обитатели лагеря уже смирились со своей судьбой и просто тянули время. Почти все беженцы теперь пребывали только в двух состояниях — мрачной апатии или истерического буйства, когда попасть под горячую руку мог любой встречный.
Подобно многим, Данилов избегал общества соседей и почти все время проводил в своем углу в странной полудреме, словно замерзающая рептилия. Пустые глаза, взгляд в потолок и наушники, надетые скорее для вида. Часто он пропускал момент, когда музыка заканчивалась.
И уж конечно, он никому не рассказывал о ядерной зиме. В этом больше не было необходимости. С каждым днем становилось все холоднее и темнее. Небо от края до края давно было затянуто темными облаками, которые становились все менее прозрачными даже в полдень. Все, что осталось от солнца, — это бледный контур, изредка проступавший светлым пятном на фоне свинцово-серых туч. Все реже и реже оно проглядывало сквозь их плотный покров, чтобы на девятый день от начала катастрофы окончательно скрыться за черной пеленой.
Теперь «темное» и «светлое» времена суток можно стало различить лишь по температуре. Ночи были особенно морозными. В класс с превеликим трудом затащили печкубуржуйку, а старые окна без стеклопакетов заклеили плотной бумагой.
Ледяное дыхание надвигающейся зимы вселяло ужас, вместе с ним менялось и настроение толпы. Безразличие сменялось озлобленностью, равнодушие — бешенством. То и дело вспыхивали стычки, выраставшие из самых мелочных споров и заканчивавшиеся неожиданно острыми конфликтами. В лучшем случае все сводилось к грязной ругани, в худшем дело доходило до кулаков. Хотя нет. В самом худшем — наверняка до поножовщины и стрельбы. К счастью, Данилову повезло с соседями. Но почему-то, слыша, как люди, еще недавно бывшие культурными и вежливыми, осыпают друг друга матерной бранью и выбивают соседу зубы за косой взгляд в сторону чужой сумки, именно он чувствовал жгучий стыд.
В отличие от остальных, Александр не просто лежал и ждал развязки. Он думал. И какими бы вялыми и путаными ни были его мысли, они развивались в правильном направлении. Он размышлял о выживании, хотя сам еще не до конца понял, хочет ли жить.
Надо взглянуть правде в глаза. Он слаб и беспомощен, да еще и безоружен. Но даже если бы был вооружен, то чем компенсировать нехватку навыков владения стреляющими штуковинами? Как и любых других навыков, кроме узкоспециальных, академических.
В конце концов, в нем пятьдесят семь килограмм весу. А если рацион и дальше останется так же беден, то будет и того меньше. Он не умеет ориентироваться даже в незнакомом здании, чего уж говорить о городе или — кошмар — о лесе! Он не умеет готовить, если речь не идет о сублимированной лапше, он с трудом может забить гвоздь в доску, не загнав его перед этим в свою ладонь. Черт, да он и в походе ни разу не был, за грибами не ездил в сознательном возрасте.
Да, он лингвист, а не десантник. Его шансы стремятся не к нулю, а к минус бесконечности. Был такой старый фильм, запомнившийся Саше по фразе «Счастье — это когда тебя понимают». Назывался он «Доживем до понедельника». Так вот, это не про него. У него мало шансов дотянуть даже до воскресенья.
Хотя зачем так прибедняться? Есть у него свои тузы в рукавах. Большинство нормальных людей даже сейчас, через полторы недели после всего, надеются, что все рассосется, утрясется, перемелется и они заживут как раньше. Снова будут жить в квартире с центральным отоплением, смотреть сериалы и дурацкие шоу по телевизору, сорить в блогах и на форумах, покупать в магазинах ненужные прибамбасы или шмотки, чтоб все как у людей, пересекать на самолете океан, отдыхать в жарких странах... Какие еще там блага предоставляла наша цивилизация?
Они надеются. Он — нет. Александр давно готовил себя к худшему. Не неделями — годами. Последние несколько лет он ждал именно апокалипсиса, неважно, в какой форме. Парень верил, что в один прекрасный день все рухнет и он останется один. И то, что другим показалось бы паранойей, он считал здравой логикой.
Остальные не могли оставить прежнюю жизнь позади, а ему это далось сравнительно легко. У него не осталось никаких иллюзий по поводу будущего — ближайшего и далекого. Отчасти помогли прочитанные книги, живописавшие глобальную катастрофу. Этот опыт послужил ему какимникаким источником знаний о жизни «после». Данилов примерно знал, как поведут себя люди, что станет с их средой обитания, с городами и дорогами, моралью и поведением. Он догадывался, что потеряет цену человеческая жизнь, а еда и патроны, наоборот, станут на вес золота.
Конечно, это была ученость из серии «молодец среди овец». По сравнению с настоящим профи выживания Саше оставалось только курить в сторонке. Даже те, кому довелось побывать в местах не столь отдаленных, с их невиданным на воле знанием человеческой природы, дали бы ему сто очков вперед. Но рядом с таким же болееменее интеллигентным учителем, менеджером по продажам и тому подобными людьми Данилов «рулил». Ведь он, в конце концов, — какое емкое выражение!
