Ищущий во мраке - Богдан Костяной
Спустившись по лестнице, я оказался в коридоре первого этажа. Букет из омерзительных ароматов крысиной шерсти, мочи и кала, что были приправлены тяжестью сырого воздуха, вновь ударил по моему самочувствию.
Мракоборцы не были неуязвимыми. Всё, что отличало нас от прочих людей – иммунитет к серой гнили и притупленные чувства, чтобы было легче выполнять свою работу, связанную со смертями и, порой, очень, очень жестокими.
Должно быть, я просто слишком постарел. Когда свет погас, мне было чуть за двадцать пять, сейчас же, наверно, перевалило за полвека. И я, человек, что два десятилетия провёл в сражениях с еретиками, и неоднократно бывал в их логовах, просто не смог сдержать рвотного позыва.
Но всё оказалось ещё хуже – мне было нечем блевать. Мышцы горла сжимались и разжимались, причиняя колющую боль, словно мой кадык вот-вот должен был провалится в глотку. В желудке не нашлось места даже лишней капли воды.
«Надо идти дальше!» – дал себе мысленную пощёчину.
Ориентироваться в этом месте на нюх было не только невозможно, но и опасно для здоровья. Натянув воротник рубашки на нос, я прошёлся по коридору до дверей приёмного отделения. Они были заставлены шкафом, убрав который, я обнаружил вытекающую из щели лужу… чего-то. Некая жидкость, тошнотворный смрад от которой, едва не отправил меня в обморок.
Толкнув дверь, и сделав пару вдохов, я едва не свалился с ног, а в глазах резко помутнело. «Вот он, воздух нового мира, другого мы не заслужили».
Во время восстаний, сюда свозили пострадавших городских жителей, солдат, мракоборцев, членов эклизеархии, – да, в общем-то, всех нуждающихся. И это отделение, если память не изменяла, было предназначено для самых тяжёлых случаев. Сюда поступали люди, которых едва ли не полностью разорвали толпы еретиков.
Окровавленные, испражняющиеся под себя, стонущие и молящие о милосердной смерти, они покрыли нечистотами даже потолки. Когда мы отступили из этого района к церкви, ворвавшиеся дикари жестоко расправились с раненными прямо в постели.
Будто в морге, вдоль стен, в два ряда расположились мертвецы, лежащие, однако, не в гробах, а на пропитанных трупной чёрной жижей простынях. Свет от лампы затерялся в рое мух, под ногами хрустела засохшая кровь и лопались личинки опарышей. Вонь с новой силой ударила по носу, «воздух нового мира» комом встал мне поперёк горла и единственное, что ему сопротивлялось – подступающая с другой стороны рвота.
Ещё один вдох – и я бы потерял сознание, уснув на холодном полу в вязком болоте запёкшейся крови. Боль в рёбрах перестала для меня существовать, задержав дыхание, я быстрым шагом добрался до двери в конце отделения и вылетел в коридор.
Отголоски смрада тут присутствовали, но, по крайней мере, можно было спокойно дышать, хоть и не всей грудью. Преодолев несколько десятков шагов, я почувствовал лёгкий холодок, а до ушей донеслось завывание ветра и тоскующий плач скрипящих петель.
Вскоре под ногами, вместо скрипа дряхлых половиц, захрустела раздробленная плитка главного холла. Входные ворота были снесены, и на заржавелых петлях, в такт сквозняку, покачивались небольшие дощечки. «Здесь, как будто армия прошлась».
Помещение выглядело обгоревшим, осколки плитки покрывала застывшая в два слоя кровь, вперемешку с камнями хрустели обугленные косточки. Однако следы огня останавливались где-то вдоль левой стены, правая пострадала только от времени. «Значит, ливень остановил пожар… но не еретиков».
Преодолев холл, я, наконец-то, перешагнул порог больницы и оказался на ступеньках перед внутренним двором, где когда-то гуляли пациенты в перерывах между процедурами.
После того, как свет О погас, растительность в городах практически исчезла. Деревья и цветы из лесу научились получать энергию из лунного света. Хищники и травоядные теперь шастали в одно время, но куда тише, чтобы не выдать своё присутствие друг другу. Однако городские флора и фауна не имели ни малейшего шанса на выживание. Высокие дома и смог загораживали даже слабый лунный свет, а кошки и собаки были сожраны в числе первых.
Сад при больнице опустел. На месте живописных лабиринтов зелени, что благотворно сказывалась на здоровье больных, раскинулись безжизненные пустыри. Остроконечный забор порос плющом, что не нуждался в большом количестве энергии.
Ноздри обожгло холодным воздухом. «Это не осень и не зима. Просто мир без О. Ничего не поменялось за двадцать с лишним лет».
«Возможно, я последний разумный человек во всей столице… Куда мне идти? Какую дорогу не выбрать, везде поджидают только холод, мрак и трупы…» – эта мысль навила мне ещё одно воспоминание.
***
Когда до моего пятого дня рождения оставалось не так много, матушка позволила мне выйти с ней на улицу, но строго-настрого запретила отпускать её руку, и ни в коем случае не трогать туго затянутый на лице, мешающий говорить шарф.
Момент истины, которого я ждал всю свою недолгую жизнь, наконец, свершился. Мама открыла дверь и мне впервые довелось увидеть лестничную площадку. Напротив нашей квартиры стояла дверь, и ещё одна находилась справа, напротив спуска. Ступеньки были мокрыми и скользкими из-за растаявшего снега, вдобавок к этому, на лестнице не нашлось даже малейшего источника света.
Одной рукой держась за мамину руку, а другой
