Мийол-алхимик - Анатолий Михайлович Нейтак
Тем временем отпущенные коллеги разбрелись, оставив в аудитории лишь двоих.
— Ученик, подойди.
Призыватель повиновался. И обнаружил с некоторым удивлением, переходящим в лёгкое напряжение, что в кармашке на поясе адвансара заработала Сфера Тайны Ригетта.
'По какому поводу столь сильные средства?
В прошлый раз она озаботилась таким прикрытием для беседы о причинах безвременных и слишком частых смертей мастеров магии…'
— Ты отсутствовал половину месяца, — констатировала Никасси негромко. — Почему? Хотя нет. Садись и расскажи об итогах полёта всё, с самого начала.
'Ой-ой… а ведь придётся рассказать… раз уж взял курс на откровенность.
Ну и ладно'.
Спустя время:
— И как ты оцениваешь визит в Хуран?
— В основном — как даром потраченное время. Или лучше сказать, — поправился Мийол, — потраченное недостаточно плодотворно. Впрочем, главный урок усвоен успешно.
— Главный?
— Незначительные и малозначительные дела лучше перепоручать третьим лицам. И вообще надо почаще делегировать полномочия.
Адвансар едва заметно кивнула.
— А что насчёт этого… Эрима ил-Стахор? — спросила она.
— Ничего.
— Ты простил его?
— Я даже не вспоминал о его существовании.
— Это не ответ.
— А по-моему — как раз ответ. Если бы я регулярно вспоминал про него и его поступок, со всем прилежанием и в мельчайших деталях рисовал в своём воображении сцены отмщения и так далее… тогда — да. Тогда вопрос, простил ли я его, имел бы какой-то смысл.
— А ты, значит, не простил. Ты его забыл, — мэтр Никасси на секунду прикрыла свои прозрачные льдисто-серые глаза с почти чёрной каймой.
И добавила, снова открывая их:
— Жестоко.
Мийол нахмурился. Сам-то он оценивал свои действия, мягко говоря, иначе. Он вообще не ассоциировал со своим характером такое свойство, как жестокость.
А раз уж взял курс на откровенность — спросил, почти не промедлив:
— Почему это?
— Не понимаешь?
— Нет.
— Ихелава со варми асетава… — обнаружив, что поговорка ученику неизвестна, адвансар тихо вздохнула и перевела. — Буквально: «Наказание отворяет шлюзы искупления». Почитай собрание крылатых фраз мергилов.
— При всём уважении, учитель, это бред. Наказание — это всего лишь наказание и не более того. Инструмент насилия, законного и не очень. Искупления оно никому дать не может.
— Вот как?
— Именно так. Связь между наказанием и искуплением — типичная ложная ассоциация.
Разговор неожиданно заинтересовал мэтра. Настолько, что даже мимика отморозилась:
— Каков же тогда путь искупления?
— Через осознание, раскаяние и действие. А в каком-то смысле искупление и вовсе лишняя категория. Иллюзия ума, мираж.
— Вот как…
— А разве нет? Убийца может сколько угодно осознавать, что он преступник, может сколь угодно горячо раскаиваться, пытаться искупить неправедное деяние праведной жизнью: жертвуя бедным и голодным, исцеляя страждущих, спасая попавших в беду и так далее. Всё это, может быть, хорошо как мотивация… однако даже сотня добрых дел не исправят одного злого. Может быть, уравновесят, и даже с запасом, да; но не исправят. Ибо тот, кто был убит — не воскреснет. И никакие кары для убийцы тут тоже не помогут.
— Снова пересказываешь премудрость своего отца?
— Нет, — обронил Мийол. — Я…
«Курс на откровенность!»
—…когда я узнал, что Килиш изнасиловал мою сестру, — продолжил он с усилием, глухо, — то судил его и приговорил к жизни безногого калеки. Но я совершенно не собирался давать ему шанс что-то там осознать, претерпеть и раскаяться. Я просто хотел сделать ему больно. И сделал. А раскаялся он там или нет, искупает ли свой поступок и как именно искупает — плевать. Пусть хоть вовсе сдохнет! Если бы мог, я б и его постарался забыть… только вот не выходит.
— Значит, наказание и искупление не связаны…
— Почему? Связаны. Только внешне, формально-юридически. Когда какой-нибудь вор, на своём проступке пойманный и осуждённый, возмещает стоимость украденного и выплачивает штраф — он с этого момента считается искупившим вину. Чист отныне он перед законом и не может быть повторно осуждён за то же деяние. Но такое вот общественно приемлемое искупление не делает его менее вором — и совершенно ничего не говорит о том, раскаялся он или нет. Может, он жалеет, что пошёл на воровство… а может, жалеет единственно о том, что попался.
— Значит, слова ихелава со варми асетава описывают формальное, внешнее условие? Если дурной поступок не наказан, его нельзя и простить?
— В целом, да. Хотя связь всё равно шаткая. Если ребёнок разбил тарелку, а его простили даже без упрёка на словах — может ли это считаться прощением? Если голодный украл половину каравая, а ему за это отрубили кисть — будет ли столь жестокая кара уравновешена, если судье, что вынес приговор, отрубят четыре пальца из пяти? Если проступок совершён втайне, но при этом совершивший его искренне раскаивается — можно ли простить этот проступок из-за раскаяния, в особенности подкреплённого ещё и благодеяниями?
— Хорошая риторика, — заметила Никасси, причём губ её коснулся слабый отсвет улыбки. — Но не думай, что я забыла об изначальной теме. Куда вы направились из Хурана?
— В диколесье, забрать Суку. Ну, то есть Бронированную Волчицу Паники. Правильное название — Бронированная Демоническая Волчица Паники, но это слишком длинно, так что я зову её Сукой… а Васаре и ещё кое-кто — Улыбакой. Её призвал и подчинил мой второй учитель, Старик Хит, мне она перешла по наследству.
— Живой зверодемон?
— Да. Живых магических зверей я тоже использую, что в этом такого?
Словно в порядке иллюстрации, из-за ворота Мийола высунулась плоская чешуйчатая голова Оливкового Полоза. Попробовав воздух быстрым раздвоенным язычком раз и другой, змея снова скрылась из виду.
— И где сейчас эта… Улыбака? — поинтересовалась Никасси. — Надеюсь, не в Лагоре?
— Нет, конечно!
— Тогда где?
— Под приглядом ребят и девчат Лерату, в укреплённом лагере гильдии.
— То есть этот зверодемон жив.
— Да. Я, можно сказать, сдал Суку в аренду. Но… — призыватель тихо вздохнул, вновь напоминая себе о необходимости искренности, — это уже перед возвращением. До того мы с девчонками завернули ещё в Сорок Пятый Гранит. И… в Лагерь-под-Холмом.
— Зачем?
— Уладить дела с гномами. Мой второй учитель имел среднее гражданство в Сорок Пятом Граните, ну и я унаследовал кое-какие связи… хотя гражданство моё там пока только малое.
— С кем конкретно ты связан?
— Гортуном Третьим… — новый тихий вздох, —…из Косиртолута.
— Вот как, — Никасси моментально построжела. — Ты хотя бы в курсе, что это за контора?
— Внешняя разведка Гранита.
— Значит, в курсе. Ученик… ты понимаешь, что о таких вещах при посторонних лучше даже не заикаться?
Мийол встретился взглядом с адвансаром.
— Вы — мой куратор и третий учитель. Знать о «таких вещах» — ваше право и обязанность.
— А если узнает кто-то ещё?
— Ваша Сфера Тайны Ригетта работает, моя сенсорика тоже, причём усилена Оливковым Полозом. На эту тему мы уже как-то говорили.
Никасси вздохнула.
— Отныне и впредь я запрещаю рассказывать что-либо о… ваших делах с Косиртолутом. А лучше и про дела с гномами лишний раз не упоминать. Никаких подробностей, кроме факта торговли. Я ничего об этом не знаю. Вообще ничего.
— Но если…
— Я сказала, ты услышал.
— Хм… Я услышал.
— Хорошо. Что там с этим… Лагерем?
Мийол и об этом рассказал. Не вдаваясь в детали, но и не таясь.
Про появление нагхаас, осаду, разведрейд, прорыв обороны змеелюдами, необъяснимое в своей нелогичности предательство Сираму ори-Тамарен (если это вообще предательство… но чем ещё могло быть то, чему они стали свидетелями⁈), про бегство втроём на одном призывном Льве. И, конечно же, про чудесное спасение благодаря инициативе Санхан, которая использовала свой талисман сигнальной кроны не как средство связи, а как узел на тонкой путеводной нити — замену резонансного уловителя Акрата для ближних и средних, до полусуток полёта, дистанций.
На протяжении всего рассказа Никасси молчала.
Более того: с самого упоминания осады нагхаас она сидела так неподвижно и ровно, что призыватель обоснованно заподозрил её во впадении в транс. Причём по глубине — не менее чем средний. Ни дать, ни взять — глыба живого льда.
—…а потом мы перевезли Суку в лагерь, как я уже говорил, и вчера вернулись в Лагор. Я, Шак, Санхан и Герея. Пока что инь-Шелетидйид гостит в моём мезонете.
—…
— Учитель?
Адвансар слабо шевельнулась.
— Мне нужно переварить всё это, — сказала она тихо. — И ещё нужно…
Пауза.
Когда мраморному, неподвижному молчанию Никасси пошла третья минута, призыватель не выдержал,
