На грани выживания - Кайла Стоун
Будет ли это через десять лет, пятьдесят или сто, для Генерала не имело особого значения. Как скажет вам любой стоящий историк, историю пишут победители.
И Генерал намеревался стать победителем. Это будет его версия истории, которую запомнит будущее, воссозданная по его видению.
Вошел Бакстер, опустив голову, с книгой в кожаном переплете, зажатой в длинных тонких пальцах. Генерал махнул рукой, чтобы тот занял привычное место у окна.
Он откинулся в кожаном кресле и сделал еще один глоток коньяка. Лед звякнул о бокал.
— Начнем?
Когда скрежет пера по бумаге заполнил комнату, взгляд Генерала обратился к спутниковому телефону, примостившемуся на краю стола.
Она все еще не звонила. И у него не нашлось никого поблизости, кто мог бы ее проверить.
Он делал по несколько звонков в день, поддерживая связь с командирами своих групп, размещенных по всему штату. Его ближайшие военизированные подразделения находились в Гранд-Рапидс. Они занимались войной между бандами и лагерем агентства, страдающим от вспышек дизентерии из-за отсутствия надлежащих санитарных условий.
Генерала кольнуло беспокойство. Он закрыл и открыл глаза. Все осталось прежним — письменный стол, кожаное кресло, книжные шкафы от пола до потолка, большое окно с видом на некогда позолоченную территорию богато украшенного столичного здания через дорогу.
Он сделал еще глоток спиртного, но это его не успокоило.
Тревога закралась в его сознание. Что-то произошло.
Большинство людей можно заменить, но не всех. Не ее.
Возможно, он говорил с ней не более двух раз за десятилетие, но продолжал следить за ее жизнью. Он все знал.
Теперь он не знает, и это незнание становится неприемлемым.
Внезапно у него пропало настроение разбирать свое наследие.
— Оставь меня! — гаркнул он на Бакстера.
Не говоря ни слова, маленький человек бросил ручку, положил книгу в кожаном переплете на приставной столик и вскочил с кресла. Генерал не стал смотреть ему вслед, когда тот поспешил из комнаты и закрыл за собой дверь.
Генерал взял трубку спутникового телефона и снова позвонил дочери.
И снова Розамонд не ответила.
Глава 23
Квинн
День восемьдесят девятый
Утром в День торговли Квинн бродила по территории молодежной ярмарки округа Берриен, Майло шел позади нее, осматривая каждый стенд, а Призрак рысил рядом с ним.
Перед ними возвышалось несколько белых прямоугольных зданий, построенных из металла, с бетонными полами и большими открытыми дверями с обеих сторон.
В прошлые годы в этих зданиях размещались тысячи художественных проектов, студенческих картин, фотографий и поделок, а в выставочных зданиях местные предприятия рекламировали свои товары, предлагая прохожим листовки и леденцы.
Несколько сотен человек прогуливались от здания к зданию и собирались в небольшие группы, чтобы поболтать и узнать новости и слухи.
— Куда дальше пойдем? — спросила она с напускной бодростью.
Майло сделал вид, что изучает все здания, затем указал на последнее в ряду, самое дальнее.
— Вон туда.
— Конечно, — пробормотала она.
Квинн присматривала за Майло днем. Обычно она не возражала. Майло стал ей как младший брат, которого у нее никогда не было, и она его обожала.
В последнее время, когда она смотрела на бледное лицо и грустные глаза Майло, она видела Ноа. Он напоминал ей о той ночи, обо всем, что произошло.
Сегодня она впервые за две недели проводила время с Майло. Они оба чувствовали это — неловкость, дистанцию, кружили друг вокруг друга, как незнакомцы.
Майло был тих и замкнут, Квинн поглощена своими мрачными мыслями, не понимая, что делать или говорить.
Они спешили по грязной траве, пригнув лица от прохладного ветра. Небо оставалось серым и пасмурным, температура — около минус одного градуса.
Выстрелы эхом разносились над гулом разговоров и криками детей. Рейносо и несколько офицеров Фолл-Крик устроили импровизированный полигон из тюков сена, чтобы проводить занятия по стрельбе в течение дня. Любой желающий со своими патронами мог потренироваться.
Обычно ярмарочные аттракционы находились в западной части комплекса. Сейчас там только пустое, заросшее сорняками коричневое поле, сугробы снега навалены тут и там.
Куда делись огромные металлические чудовища — колесо обозрения, гравитрон, карусель, бамперные машинки, маятниковый пиратский корабль, башня падения? Наверное, пылятся на каком-нибудь огромном складе, и никогда больше не будут использоваться.
По крайней мере, не в ближайшее десятилетие, может быть, два. А может быть, и навсегда.
Такие вещи, как окружные ярмарки, на долгое время перестанут быть чьим-либо приоритетом.
С каждым шагом на нее накатывали воспоминания. Ежегодные визиты к бабушке и дедушке, чтобы посмотреть на кроликов, кур и коз, на конные соревнования, такие как выездка, на красивых лошадей, скачущих по рингу с заплетенными гривами, упругой блестящей шерстью и ниспадающими хвостами.
И, конечно, полакомиться «слоновьими ушами» величиной с ее голову, пальцы в сахарной пудре, рот липкий от сахарной ваты, карамельных яблок и гигантских индюшачьих ножек, капающих жиром.
В семь лет ее стошнило на круге «Тилт-О-Вирл». В девять лет она заняла первое место по искусству, нарисовав принцессу Ариадну, сражающуюся с Минотавром вместо Тесея. Голубая ленточка до сих пор хранится у нее в ящике для носков.
Другое, более мрачное воспоминание ворвалось в ее сознание. Когда ей было десять лет, она ждала Октавию, чтобы та забрала ее с ярмарки после того, как мать подруги отвезла их в то утро.
Один за другим родители ее друзей приезжали, чтобы забрать своих драгоценных детей в безопасные, теплые, уютные дома. Пока Квинн не осталась одна.
Наступил вечер, ярмарка закрылась, турникеты заскрипели, когда сотни гостей в спешке покинули ее, а затем работники закрылись и ушли, не обращая внимания на маленькую девочку, сидящую на тюке сена сбоку от входа, слизывающую мороженое с пальцев и старающуюся не плакать.
После нескольких отчаянных телефонных звонков и выяснения, что Октавия в запое и не в состоянии никого нянчить, в конце концов приехал дедушка.
«Я здесь, — сказал он, подъезжая на потрепанном оранжевом Форде 1978 года, и редкая вспышка гнева на его лице, когда он увидел ее, одинокую и дрожащую, вскоре сменилась беспокойством и облегчением. — Я с тобой».
По дороге домой они не разговаривали, но как же ей понравился «Оранж Джулиус» в тот вечер, гул двигателя, вибрирующий на ее потертом сиденье, знакомый запах дедушки, его крепкая, надежная фигура в тусклом свете фар.
Так много воспоминаний. Одни хорошие. Некоторые плохие. Это время ушло навсегда, как бы сильно Квинн ни хотела его вернуть. Со смертью дедушки, с ЭМИ, который украл так много в одном, тихом, невидимом дыхании.
Она потерла кольцо на брови и ускорила шаг, вытесняя
