Потерявшие сокровище. Книга 3. (СИ) - "Марион"
- Так желаете такой же жизни для своего сына? За спину ему драки между его сыновьями и дочерьми?
- Тенаар, этот разговор ни к чему. К тому же, стоит только заикнуться, что я болен, как вы тут же узнаете всю силу шакалов, что кружат вокруг. - Он усмехнулся, - и посмотрите, кто и что стоит.
- Тенанук должен знать. - Непримиримо заявил упрямый Тенаар.
- Узнает. - Кивнул головой император. - Вот когда я совсем сдам…
- Нет. Лично от меня все узнает, или вы все скажете сами. Выбирайте.
- Издеваешься, да? - сощурился император.
- Нет. - Тенаар выпрямил спину и осмотрел его с ног до головы. - Можете не верить, но это единственный человек из всего вашего семейства, за кого я могу сказать: любит отца, а не императора. И он должен знать не потому что я такая тварь, а потому что у него нет времени больше прохлаждаться. У него катастрофически нет больше времени.
- Не забывайте, он еще не оправился от травм. - Император усмехнулся, - или больше его решено не щадить?
- Его нервы - империя на голову как снежный ком. - Тенаар усмехнулся, - а то, что с его отцом происходит, он знать обязан, даже если вы от всего мира эту информацию до смертного одра хранить будете. И не волнуйтесь, он не барышня кисейная и в подушку реветь не будет. У вас день, потом я сам ему скажу. - Осмотрев ухмыляющегося старика, коим он сейчас и был, Тенаар вышел из кабинета. - Шагай за мной. - Рыкнул человеку, которого передали на его попечение.
Речнев подскочил на месте, вздрагивая и разворачиваясь в сторону хода движения Тенаара. Конечно до него дошло, кто этот человек, почему лицо было так знакомо и по какой причине он сейчас безропотно, не требуя объяснений, просто шагает за ним. Император сказал, что передает его, а его приказ не обсуждается. Они миновали длинный внутренний просторный коридор, куда никто из приходящих к императору никогда не входил. Да и вышел Тенаар не в двери, ведущие в общие залы, откуда на аудиенцию к правителю прибывают редкие посланники, а в другие, во внутренние, куда ходу этим просителям нет. Речнев, внутренне, оробел и шагал за спиной идущего и ворчащего себе под нос Тенаара, его приближенных слуг и начинал гадать - как ему будет служиться рядом с этим человеком?
Они вошли во внутренние покои Тенаара, прошли до его личных покоев, где Речнева остановила невидимая рука. Тенаар скрылся за дверью. Служанки вошли, но буквально через минуту вышли. Дверь прикрыли плотно и все же, из-за нее донесся рык. Как у зверя, только горлом человека, это хозяин покоев выражал свое негодование и не желал, чтобы его видели в таком состоянии. Речнева отодвинули от двери подальше, дабы он даже малейшего шороха не слышал. Служанки же остались стоять на месте, словно античные статуэтки, такие же холодные, но по-своему прекрасны.
Несколько минут была полнейшая тишина, слуги и стражи замерли в ожидании. Трио служанок стояло молча, как изваяние. Одна из них, из этих самых высокопоставленных слуг во всем дворце, та что вездесущая Саит, слегка дернула головой, слыша зовущий ее голос. Быстро развернувшись, женщина вошла, прикрывая дверь. Примерно десять минут полнейшей тишины и ожидания, и вот она вышла, посмотрела на Речнева и резко махнула рукой на себя, отступая от двери. Сдвинувшись с места, он прошел через приглашающе раскрытую дверь и остался с Тенааром наедине. Сам же хозяин покоев стоял перед кушеткой у дальней стены, вертел в руках тонкую кисть, пальцем играя с ее мягким кончиком.
- Проходи, раздевайся до кожи. - Сухо приказал Тенаар не глядя на него. - Речнев недоуменно замер. - Я повторить сколько раз должен? - рыкнул господин, подняв на него глаза. - Или у нас и дальше будет так - я сказал, а ты думать сутками? - Речнев ничего не ответил, он просто подошел и стал раздеваться. Рядом с кушеткой стояло два небольших стульчика, куда он сложил свои документы, одежду, белье, туфли поставил рядом и замер. - На живот ложись. - Все также не глядя на него, приказал Тенаар.
Мужчина выполнил приказ. Лег, замер, ожидая что будет дальше. Тенаар простоял рядом с кушеткой минут десять, молча и не двигаясь, лишь пальцы теребили мягкий кончик кисти. И эти минуты были последним, что Речнев мог назвать - реальность. Как только Тенаар сдвинулся с места и приблизившись коснулся влажной кистью кожи, мужчина потерялся в своих ощущениях. Его тело сковало, задеревенели руки и ноги, голова стала неподъемная, дыхание слышалось так, как будто ему на голову одели ведро. По телу, там, где его касалась кисть, одновременно и жарило нестерпимым огнем, и леденило нестерпимым холодом: пот не выделялся, словно все эти ощущения ему только мерещились. И вместе с тем, он не ощущал желания сбежать или как-то закрыться от этих ощущений, уйти из-под них, заставить его перестать делать это. Он даже не стонал, хотя должен был, если брать в расчет ощущения из-за кисти.
Тенаар медленно вырисовывал ритуальные знаки, используя всю спину. Самая большая площадь печати легла на лопатки, создавая замысловатый узор, который сужался к пояснице, укладываясь строго на позвоночник, уводя на копчик, затем видимая вязь прерывается, но сама печать идет до пяток и заканчивается под большими пальцами стоп обеих ног. Рисовал он это долго, часа четыре, после чего убрал кисть, плавно встал на ноги и достал свой кинжал, принялся читать завершающие слова для скрепления ритуала. Читал дольше, чем для Файдала, но не меньше, чем для Виталя. Лежавший мужчина на кушетке точно также к первому слову лишился чувств от непередаваемых фантомных ощущений. Когда слова были произнесены, палец уколот, кровь легла точно в основание шеи - писание вдоль позвоночника вспыхнуло багровыми символами имени того, на чью душу, опечатанную силой Храма, записывается эта физическая оболочка, как защищаемая и сохраняемая. Цвет и насыщенность были густыми, яркими и горели несколько минут, пока энергия ритуала исполняла договор. Затем все потухло, оставив замысловатый рисунок с обрывистыми линиями.
Как только линии погасли, Тенаар отошел к стене, где была ниша и положил туда "жидкие руны" и кисть. Затем он быстро прошел в сторону ванной комнаты. Раздевшись до гола, вошел в душевую и начал с остервенением мыть тело. У него было ощущение липкой пленки, маслянистой и мешающей телу дышать. Отмывался от этого ощущения минут сорок. Когда от него ни следа не осталось, выдохнул, просто стоя под струями достаточно горячей воды, наслаждаясь, ощущая ее потоки по чистому телу.
Речнев очнулся с ощущением гула в голове, сладковатом привкусе на языке и странной слабости. Медленно сев, осмотрелся. Он был в комнате один, Тенаар куда-то ушел, а его не побеспокоили даже слуги. Аккуратно встав, прислушался к себе - нигде ничего не болит, лечь от слабости не тянет, наоборот силы возвращаются. Про то, что ничего не болит, он подумал в двух вариантах - из-за ощущений нанесения печати и грешным делом, что Тенаар…ну в общем, дурные мысли. Даже тряхнув головой, подошел к стулу где лежали его вещи и стал планомерно одеваться. Когда на тело легла рубашка, уже имея одетые штаны и даже обутые стопы, в покои вошел Тенаар вытирая волосы махровым полотенцем. Он был в халате до пола, щеки розовые, глаза блестят. И когда он дошел до кушетки, жестом отменил намечающийся поклон Речнева и позволил дальше одеваться, а тот начал застегивать пуговицы на сорочке, входная дверь в спальню открылась. Классика!
Что предстало пред ревнивые очи любимого мужа? Полуодетый неизвестный мужик, замер посреди комнаты и без какого-либо стеснения или замешательства застегивает пуговицы на сорочке. А любимый супруг после душа, волосы влажные, щеки румяные, глаза искрятся, в халате и на голое тело - отсюда видны его стройные бедра, когда он идет. В комнате они одни. И тут ощущается странный аромат. А на тумбе, у кровати, что так хорошо видна, стоит тот самый синий флакончик. Занавес.
- Сато… - почти прорычал принц, которого поддерживал замерший Таро-Ван, - это что за блядство?! - дорычал он, метая молнии глазами.
Тенаар замер, Речнев обмер и оба стрельнули глазами на говорившего. На лице венценосного расплылась теплая любящая улыбка, на лице цербера и отданного императором воина застыло более понимающее выражение сложенной ситуации с виденным и ощущаемым моментом, и бешенство с болью на лице наследника имперского престола.
