Тепло твоих рук - Иван Алексин
— Угощайся, — подвинула мама к спасённому тарелку. — Вряд ли у вас в городе таким кормят, — сухо добавила она, вооружившись большим кухонным ножом и потянув к себе хлеб. Ловко порезала ароматную буханку на толстые ломти, не забыв бросить пару кусков Сержу. — А ты чего уставилась? — недовольно бросила уже ей. — Детей позови. А то так и будут до вечера голодные бегать!
Ната вышла на улицу, загнала детей в дом, задавив на корню попытки бунта, начавшего было под девизом «Мы ещё немного поиграем» и, всмотревшись вдаль, радостно замахала рукой.
Отец!
* * *
Это было не просто вкусно. Это было восхитительно!
Собственно говоря, Серж и за стол то сел, только для того, чтобы соблюсти приличия. Какая уж тут еда, когда внутри бесчинствует смертельный вирус, а «радушные хозяева» мысленно желают тебе подавиться первым же куском? А что? Если бы не страх перед городом, то и отравили бы! Но попробовав из чистого упрямства ложку, остановится уже не смог.
— Спасибо, — доев пшённую кашу с котлетой, Серж блаженно вздохнул и потянулся к большой фаянсовой кружке с ароматным ромашковым чаем. — Вроде обычная еда, а необычайно вкусно, — признался он, делая осторожный глоток. Напиток был обжигающе горячим и ароматным до головокружения.
— Просто всё, что вы едите, перед тем как попасть в рот, дезинфицируется генером, — в комнату вошёл высокий, полностью седой, но ещё крепкий старик в синей футболке и полосатых шортах. — Герас, конечно, таким образом уничтожается, но и на вкусовые качества пищи это влияет ощутимо.
— Папа! — радостно завизжавшая малышня потянулась было из-за стола, но под строгим маминым взглядом, тут же вернулась на место.
Тим, Оля и Миша как представили Сержу этих шалопаев, пока они весело брызгались в ванной комнате.
Тим, худощавый, шустрый десятилетний мальчуган с лукавыми глазами библейского бесенёнка явно был в этой компании вожаком и заводилой. Оля, полненькая, весёлая девочка восьми лет с закрученными в пёструю ленту косичками, выполнявшая при нём обязанности адъютанта и верного соратника. Пятилетний Миша, с восторженным испугом не сводящий глаз со страшного «консервы», числившийся в местной ватаге в ранге юнги, являясь по совместительству особо опекаемой персоной.
Вошедший весело растрепал волосы на взлохмаченный головёнках, чмокнул в щёку Анастасию и, развернувшись к Сержу, протянул руку: — Геннадий.
Тот отшатнулся, едва не расплескав чай.
— Извини, — Геннадий, убрав руку, криво усмехнулся. — Это я по привычке. Совсем забыл, что у вас даже это не принято.
— У них много чего не принято, — саркастически заметила, вошедшая следом, Ната и, усевшись за стол, придвинула к себе тарелку. — Неудивительно, что они с нами так поступают. Если даже друг от друга шарахаются!
— Герас никуда не делся, — примирительно заметил Серж. Какой смысл спорить с дикими? Ему бы спасателей дождаться и убраться отсюда подобру-поздорову. Договор договором, но всякое может случиться. Вон как Геннадий на него нехорошо смотрит. Да и остальные…. — Меня зовут Серж, — добавил он, кивнув хозяину. — Так это ты меня спас?
— Ну, спас, это сильно сказано, — пожал плечами тот, направляясь к умывальнику. — На берег ты сам как-то вылез. Я лишь подобрал и привёз сюда. Ну, и в город о тебе сообщил, — добавил он, оглянувшись через плечо. — Хотя у тебя же датчик вживлён. За тобой и так бы приехали.
«Потому и подобрал, что датчик», — мысленно усмехнулся моряк. — «А иначе могло бы выяснится, что я до берега и не доплыл вовсе».
— А зачем вы оболочки носите? — неожиданно спросил Миша, раскрыв рот в ожидании ответа. Малыш даже о своём страхе перед страшным консервой забыл, так ему любопытно было.
— Отец же рассказывал об эпидемии! Ты что забыл? — толкнул малыша локтем Тим.
— Это когда, Герас появился и начал всех превращать в стариков! — страшно вытаращив глаза, начала объяснять малышу Оля. — И от него нельзя было спастись!
— И убежать тоже было нельзя?
— И убежать тоже! — кивнула девочка и, понизив голос до зловещего, продолжила: — От него нигде не спрячешься. Обязательно найдёт, вселится в тебя и начнёт пожирать твою жизнь изнутри. Он и сейчас где-то рядом бродит!
— Ольга! Хватит Мишу пугать! — погрозила девочке пальцем Анастасия.
— Вот тогда в городе и придумали генер, — погладил Мишу по голове Геннадий, севший за стол. — Это такое невидимое поле, плотно облегающее тело человека, которое защищает его от любой внешней заразы. И никакой Герас не страшен.
— А почему у нас такого поля нет?
Серж почувствовал, как на нём скрестились три пары детских глаз.
* * *
Ната со скрытым злорадством смотрела, как стушевался горожанин.
Что, стыдно стало? Видимо не все они там под куполом такие бесчувственные. Чувство стыда некоторым консервам по крайней мере знакомо.
— Потому что горожане делиться ни с кем не хотят, — не удержалась она от соблазна бросить камень в сторону ошеломлённого «врага». — Как только изобрели свою скорлупу, так с тех пор к куполу и близко никого не подпускают.
— Ната?! — укоризненно покачала головой Анастасия.
— А что, разве не правда?! — вскинулась девушка. — Попробуй ближе чем на десять километров к куполу подойти. Враз испепелят и даже разговаривать не будут.
— Это просто карантинная зона, чтобы дики… — Серж запнулся и, чувствуя, как внутри поднимается злость, твёрдо посмотрел в глаза Геннадию. — Ты же сам знаешь, сколько в прошлом было нападений.
— А почему бы просто не пустить их к себе? Вы просто присвоили гинеры и не хотите ни с кем делится! — Ната уткнулась в тарелку и яростно вцепилась зубами в котлету, словно вымещая на ней всю скопившуюся злость на жмотов из-под купола.
— Мы ни не хотим. Мы не можем, — мягко поправил её Серж, поставив на стол пустую кружку. — Энергия, выделяемая куполом, строго ограниченна и может поддержать нормальную работу опять же ограниченного количества генеров. Нас в городе 36837 человек и никогда не будет больше.
— А правда, что вы бессмертны? — прервал затянувшееся молчание Тим.
— Я проживу довольно долго, но я не бессмертен. Бессмертно моё имя. Как только я умру, из инкубатора заберут зародыш с частичкой моего ДНК и на свете появится новый Серж Горовский.
— Бедный малыш, — фыркнула из своего угла Ната. — Ни имени ему своего не полагается, ни чувств.
— Ты не совсем права, девочка моя, — устало повернулся к ней отец, потерев
