Мастер для эльфийки, или приключения странствующего электрика - Игорь Владимирович Осипов

Тем временем Киса залезла в сумку и достала свёрнутую в несколько раз карту. Карта была не эльфийская, а человеческая. Во всяком случае, все надписи были выполнены на русском, да и обозначения привычны, да и делали длинноухие совсем другие бумаги.

Девушка развернула карту, опустила на траву и принялась водить по ней пальцем.

— Вот, это одинокая скала.

Киса остановила палец у жирной точки, обведённой красным карандашом. Рядом имелись надписи на эльфийском. Как-то залез в русско-эльфийский словарь, но через три минуты заболела голова, и захлопнул книжку. Мало того, что у длинноухих четыре наречия, и северные гайю не понимают сумеречных найфо, так ещё и совмещают иероглифы со слоговой азбукой. Говорят, у японцев похоже.

Скала была не единственной обведённой карандашом точкой. Таких много, а чуть севернее ещё и целый город заключён в кружок.

— Здесь отмечены все случаи, когда монстры убили или пытались убить искателей, пояснила Киса.

— Значит, там всё давно разграблено, — улыбнулся я и откусил от пряника.

— Это не значит, что мы должны обойти стороной. Вдруг нам повезёт.

Девушка замерла. Послышалось урчание голодного желудка.

— А это что у тебя? — чуть не даваясь слюной, протянула эльфийка. Её взгляд был прикован к прянику, как у кота к миске со сметаной на хозяйском столе.

Я ухмыльнулся, отломил половину и протянул девушке. Киса вгрызлась в печатный пряник с незамысловатой надписью «Мёд и клюква», а когда проглотила большой кусок, хотя я думал, что подавится, то протянула:

— Дага-а-арц.

— «Дага́рц» это что? — с любопытством спросил я, ловя каждое эльфийское слово.

Девушка зажмурилась и проглотила ещё один кусок.

— Не дагарц. А дага-а-арц. Долгое второе «А». Это значит божественно.

— Дагаа́рц, — пробормотал я.

— Нет. Опять неправильно. Ты «А» два раза произносишь, а надо одно долгое.

Я тряхнул головой, отгоняя этот бред. Впрочем, у меня были хорошие учителя, и они много рассказывали о других народах земли, живших с нами задолго до прихода эльфов, гномов, орков и гоблинов. Народов, живущих и ныне, но далеко-далеко. У китайцев тоже разное звучание одной и той буквы меняло смысл слова.

— А что значит дага́рц с короткими звуками?

— Само по себе ничего. Но дага́рцат — значит большой.

— Ладно, пойдём, длинноухая госпожа, — произнёс я и смерил тощую девушку взглядом с ног до головы.

— Даже не думай, — покраснела как варёный рак Киса, прижав ладонью ткань платьица так, чтоб нельзя было заглянуть в вырез. — Я не отдамся тебе.

— Не сильно-то и хотелось, — усмехнулся я, подхватил за поводья Гнедыша и повёл к руинам.

Через час мы встали у самой границы. Красноватый кирпич торчал из земли сточенными от времени обломками там, где когда-то стоял забор. Сразу за ним к небу, словно пытаясь заслонить собой скалу, тянулись вверх клёны и берёзки, создавая небольшой лесок.

— Гнедыш, ты за старшего, — произнёс я и привязал мерина к низкой ветке. Конь фыркнул, мол, опять я главный, надоело.

— Пойдём, — я скинул с плеча ружьё и снял с предохранителя.

— Никто не уведёт коня?

— Шансов меньше, чем сгубить его в руинах. Тем более мы ненадолго. Глянем одним глазком и обратно.

Эльфийка быстро оглянулась в мою сторону, а следом суетливо вытащила из сумки бластер. Она стиснула его в пальцах, аж костяшки побелели. На лице появилась решимость идти до конца.

Я слегка улыбнулся. Так и хотелось быстро наклониться к девушке и прокричать: «Бу!» Но как бы с перепугу не сделала во мне обгорелую дырку.

Идти было легко, так как в тени деревьев, кроме толстого слоя сухих листьев, перемешанных с трухлявым хворостом, и чахлой травы на пару со спелой костяникой, ничего не росло. Под ногами хрустели палые ветки. То там, то здесь попадались большие, поросшие мхом и лишайником блоки с торчащими из них ржавыми огрызками железных прутьев. Таких блоков нынче не делают. А прутья явно обрезали почти под корень охотники за железом.

Вскоре земля под ногами пошла вверх с хорошо заметным уклоном.

Ещё полчаса, и я остановился у уходящей вверх скалы, а блоки стали складываться в лабиринт. Судя по всем у здесь было когда-то громадное здание. Но сейчас остался только фундамент. Но даже он поражал воображение. Дом размером с целую деревню.

Не, я видел и ныне здравствующие высоченные сооружения, например, башни струн, прозванных с лёгкой руки знатоков старинных книг, башнями кланов. Но цитадели, уходящие на километр вверх и пронзающие облака, словно копья — мишень из соломы, держала магия. Пропади она, и башни рухнут.

Эх, одним бы глазком увидеть хоть одну струну. Говорят, они состоят из чистейшего света, натянутого между землёй и куполом башни, как струны гитары. Потому и зовутся струнами.

— Там лестница, — произнесла Киса. Я поглядел в сторону каменного лабиринта.

Действительно, лестница. И она уходила вниз. Воображение сразу нарисовало глубокий-глубокий подпол, не уступающий по своей грандиозности норам гномов, но потом пол провалился, образовав самую настоящую пропасть глубиной в несколько десятков метров.

Я подошёл к краю. Лестница через пять ступеней обрывалась, а внизу блестела вода, отчего пропасть приобрела сходство с колодцем. Из каменных стен то там, то здесь росли чахлые ростки клёнов, цепляющиеся корнями за малейшие выступы в отчаянной борьбе за жизнь.

Не хотелось бы свалиться, мало того что костей не соберёшь, так ещё и утонешь.

— Здесь все выгребли до нас более торопливые искатели, — произнёс я, отходя от края.

— А тебе разве не интересно посмотреть на всё это? — спросила Киса, с восторженным взглядом рассматривая уходящую вверх скалу, в тени которой была приятная прохлада. — Это просто чудо.

— Это не чудо. Это огромная могила, — пробурчал я в ответ и пошёл вдоль провала. Двигаться пришлось по узкому участку между скалой и пропастью. Ширина такая, что две телеги уже не разойдутся.

Минут десять шли в полной тишине, и везде был этот лабиринт из блоков. За одним провалом нашёлся и другой, но не такой глубокий, как первый, потому на его дне лишь листья, желтоватая трава и мох. И нигде даже намёка на обломки мебели или инструментов. Лишь кирпичи и трава.

Когда пискнул амулет, я замер и огляделся, но ничего не увидел.

Зато подала голос Киса:

— Гадость.

— Ты всё рыбу вспоминаешь?

— Нет. Стряхни гадость с себя.

Я опустил взгляд и выматерился. По рубахе ползло нечто похожее на