Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин
Еще были выпуски новостей. Хоть и не такие зрелищные, они были пострашнее любого фильма ужасов, особенно если уметь читать между строк. Но Машенька не смотрела их принципиально. Нельзя сказать, что в своем оптимизме она была слепа. Иногда она чувствовала, что с миром, который ее окружает, чтото происходит. Он меняется, и не всегда в лучшую сторону. Но все это было далеко и неправда. Все это не могло затронуть ее спокойный и надежный мирок.
Чернышева вышла из полутемного подъезда на улицу и окунулась в теплый океан летнего воздуха, согретого лучами августовского солнца. Если еще вчера от жары плавился асфальт и мозги у редких прохожих, а на капоте автомобиля, оставленного на солнце на часок, можно было изжарить шашлык, то сегодня температура была оптимальной. За день она упала градусов на десять. Похоже, осень наконец вступала в свои права, и уже не за горами были слякоть, первые заморозки, гололед, а там и суровая сибирская зима с метровыми сугробами, которой не страшно никакое глобальное потепление.
Дышалось легко. Маше казалось, что она перенеслась на средиземноморский курорт, гдето там, за домами, плескалось теплое море с пальмами по берегам. Если бы не серые девятиэтажки, которые еще не успели снести и заменить модерновыми высотками, то иллюзия была бы полной.
Маша шла по залитым солнцем улицам города, который уже успел стать для нее родным и привык к ней так же, как она привыкла к нему. Она переехала в Новосибирск шесть лет назад, чтобы учиться в медицинской академии, и теперь чувствовала себя здесь как дома.
Тот, кто повстречал бы ее этим августовским полднем, увидел бы перед собой очень симпатичную девушку, на которой хочется задержать взгляд подольше, но которую трудно запомнить. Потому что подобных ей в тот же день увидишь не одну. Не мимолетное виденье, не блоковскую Незнакомку, а вполне реальную девчонку из плоти и крови, двадцати трех лет от роду, довольно крупную и явно находящуюся в хорошем настроении. На загорелой шее висел маленький кулончик с оберегом из оникса. Предписанный зодиаком камешек должен был «приносить удачу и защищать от воздействия темных сил». Пока эти силы девушку не беспокоили.
Ее волосы, от природы темнорусые, были осветлены на три тона, завиты совсем недавно и свободно спадали на плечи. Таким образом, Маша стала блондинкой не по капризу генов, а добровольно.
В кокетливой белой маечке, в синих джинсах с бахромой, которые сидели довольно плотно, Машенька смотрелась эффектно. Впрочем, обаяние молодости позволило бы девушке смотреться так даже в телогрейке, не говоря уже о вечерних платьях от кутюр, которых ей не приходилось надевать. Да и юбки она, надо сказать, не носила, предпочитая джинсы. В тот день у нее на лице был минимум косметики, но в ее возрасте надо постараться, чтобы выглядеть непривлекательно.
Солнце находилось в зените, когда Маша достигла перекрестка. С солнцем в эти дни творилось чтото странное. На нем действительно были пятна. Его активность била все рекорды, удивляя астрономов и обывателей. Двадцать первого числа полярное сияние наблюдали в Москве.
Вспышкой на далеком светиле, выбросившем из своих недр гигантские протуберанцы, теперь пытались объяснить все: и феноменальную жару в Сибири, и нового маньяка в Самаре, и скачки котировок на товарносырьевой бирже, не говоря уже о недавних трениях с правительством самостийной Украины.
Машенька шла по проспекту. Это был чудесный день. Солнце казалось ей похожим на огромный апельсин из рекламы сока. И никакой «висящей в воздухе угрозы», никакого смутного предчувствия, ничего из того, что так любят журналисты, не было. Никаких знаков приближения чего-то неотвратимого она не ощутила.
Да и не только она. Никто в Новосибирске, в Москве, в любом другом городе по всему земному шару не мог предполагать, что этот августовский полдень будет ознаменован событием, выходящим за рамки трагедий, на которые они привыкли спокойно взирать через телевизионный экран, попивая пиво, хрустя орешками и пребывая в твердой уверенности, что с ними подобного не произойдет.
Город жил своей жизнью, не ведая, что далеко-далеко — за дремучими лесами, за Уральскими горами, за солеными морями и океанами последние доводы разума разбились о стену упрямства. Последнее решение было принято. Начался отсчет.
Может, и к лучшему, что люди на улицах ничего не знали. Если бы их предупредили — что бы они могли изменить?
В этот день в нескольких храмах страны замироточили иконы. На не по-человечески одухотворенных ликах проступили густые капельки смолы, похожие на кровавые слезы. Все можно было объяснить и без поповской метафизики — изменением температуры, влажности и давления. В понедельник про это должны были написать газеты: не на первой полосе, естественно, и даже не на второй. Для них в мире, где каждый день чтонибудь взрывалось или сгорало, существовали новости поважнее.
Время Ч — 4
Пока Сергей Борисович генералил, вычищая из убежища хлам, пролежавший нетронутым целую пятилетку, вынося неубранные строителями кирпичи, куски цемента и штукатурки, вываливая целые ведра песка и грязи, мысли его невольно перешли на сферу, занимавшую его все больше и больше в последние годы. На геополитику.
Для монотонной работы требовались только механические усилия мышц, голова была свободна, и он думал о настоящем и будущем своей страны.
Он думал о том, что для постсоветской России — стервятника о двух головах, выкормленного трупом великой державы, — наступают нелегкие времена. Потому что даже у тех, кто питается падалью, иногда заканчивается кормовая база.
Тридцать лет распродажи давали о себе знать. Нефть, редкоземельные металлы, уран грозились со дня на день перейти из категории экспорта в разряд импорта.
Газ? Но одним газом сыт не будешь. Уголь? Так его еще надо добыть и довезти до потребителя. Синтетический бензин из него дорог, а разворачивать его производство влетит в копеечку.
Так что близился день, когда сырьевой империи самой пришлось бы закупать важнейшее сырье у соседей. Плохо быть «банановой республикой», на большей части территории которой не то что бананы — картошка не растет. А новые высокотехнологичные заводы — не картошка. Их за год не
