Александр Зорич - Завтра война
– Товарищ эскадр-капитан, но ведь освоить новый истребитель за пять дней невозможно! – не сдержался Цапко.
– Невозможно. Если истребитель этот – не «Дюрандаль». Я уже имел удовольствие трижды пилотировать эту машину – во время закрытого совещания комсостава москитного флота в Тушине, в ноябре прошлого года. И должен вам сказать, что новый истребитель принципиально проще всех известных аналогов. Количество параметров управления «Дюрандалем», изменяемых пилотом, уменьшено до предела. Это сделано именно для того, чтобы можно было в кратчайшие сроки переучить летный состав на новую машину.
Цапко, однако, не отступался:
– Но если уменьшается количество человекозависимых параметров, значит, снижается свобода пилотирования, верно? Попросту говоря, у «Дюрандаля» должна быть низкая маневренность. И вероятно, проблемы с фигурами высшего пилотажа.
– Это верно, – кивнул эскадр-капитан. – Тактическая специализация «Дюрандаля» – борьба с ударными флуггерами противника и батареями ближней обороны. Как истребитель завоевания превосходства в кубатуре боевых действий он малопригоден. Но возле Фелиции мы не ожидаем встречи с серьезной группировкой неприятельских истребителей. Не исключено даже, что для «Дюрандалей» не найдется никакой работы, кроме демонстративных действий.
– Спасибо, товарищ эскадр-капитан, – сказал Цапко. – Я думаю, ребята, – он обвел глазами сидящих вокруг него пилотов, – мы уступим это чудо-оружие нашему молодому пополнению. Я еще этого чудо-истребителя в глаза не видел, но мне мой латаный-перелатаный «Горыныч» по-любому милее, пусть и без защитного поля.
Тут и Бабакулов наконец созрел на типично бабакуловский вопросец.
– Скажите, товарищ эскадр-капитан, а Дворецкая… Дворецкая там? – с придыханием спросил он.
– Не понял, – отрывисто сказал Шубин.
– Ну как же? – Бабакулов обиженно вздернул брови. Да что там обиженно – он был просто-таки обескуражен! – Агриппина Дворецкая, прима Императорского балета.
На лице Шубина брезгливое недоумение стремительно сменилось командирским всезнанием.
– Ну какой же балет без примы, лейтенант? Балет без примы – как флуггер без пилота! Правильно, товарищи?
Шубин снова был на коне!
* * *Что сказать?
Инициатива снизу была. Вся третья эскадра рвалась в бой, спасать Императорский балет из цепких когтей конкордианских разбойников.
Командиры авианосца «Три Святителя», линкора «Кавказ», фрегатов «Лихой», «Удалой», «Ловкий» и «Норовистый», 19-го авиакрыла и 254-й отдельной роты осназа один за другим рапортовали штабу флота, что личный состав единодушно желает исправить ошибочку с яхтой. Штаб флота благословил третью эскадру на бой, выписал со складов все необходимое и ласково напомнил, что в случае провала операции ответственность ляжет на исполнителей, то есть на пилотов, экипажи кораблей и хваленый осназ.
После чего наступили дни содома.
Все полученные «Дюрандали» пилоты-ветераны, согласившись с Цапко, передали младшим лейтенантам, то есть нам. Неестественно веселенький пилот-инструктор Фернандо Гомез и угрюмый представитель конструкторского бюро инженер Андрей Грузинский дрючили нас по восемнадцать часов в сутки.
Ранним утром нам вкалывали лошадиную дозу стимуляторов, поздним вечером – бычью порцию снотворного.
У «Дюрандаля», на котором летал Переверзев, во время первого же учебного вылета отказал генератор защитного поля. У моего – только с пятого раза выпустилось шасси. Один парень (по фамилии не то Ступка, не то Дупко) в аналогичной ситуации шасси выпустить не смог, посадил свой «Дюрандаль» на брюхо и от полетов был отстранен.
Все машины, на которых обнаруживались неисправности (кроме убитого борта-десять, на котором летал Ступка-Дупко), тут же ремонтировались – чего-чего, а запчастей техбригада «Дитерхази и Родригес» привезла с собой предостаточно.
Грузинский шипел и чертыхался. «Гений… гений, понимаешь ли… вот бы его самого сюда!»
Когда я не выдержал и осведомился, о каком гении идет речь, Грузинский ответил, что о главном конструкторе проекта, разумеется.
– Так он, наверное, сейчас над чем-то новеньким работает? – наивно предположил я.
– Угу. Над системой охлаждения адских котлов. – Грузинский невесело ухмыльнулся. – Создателя «Дюрандаля», друг мой, уже нет в живых.
– Жаль. Очень жаль, – смутился я.
– Послушайте, – глаза Грузинского вдруг лихорадочно блеснули, – а может российский флот взять меня на службу?
Я опешил.
– В качестве кого? Вы же гражданский!
– В качестве инженера, разумеется! Россия заказала целую армаду «Дюрандалей», я в курсе, и вам наверняка потребуются толковые начальники ремонтных бригад!
– Вот уж не знаю… А зачем вам, Андрей, это нужно? В действующем флоте сейчас очень опасно. Даже здесь, на Восемьсот Первом парсеке, может начаться страшная мясорубка. А уж наступательные операции авианосных групп…
– Опасно, опасно, я знаю, – нетерпеливо перебил Грузинский. – Но вы, Саша, наверное слабо представляете, что такое Боливар.
– А что такое Боливар?
– Тихо. Сюда идет Гомез, он стукач правления концерна. – Голос Грузинского спустился до шепота. – Так вот, младший лейтенант Пушкин, – нарочито громко сказал он, – как я уже объяснял вам, дополнительный отбор мощности от двигателей для питания генератора защитного поля приводит к тому, что…
Разговор о службе Грузинского в русском флоте продолжения не имел. Нам всем было не до того.
Но, видимо, рапорт он все-таки подал. И хотя на постоянную службу зачислить его не имели права – это нарушало бы условия контракта Грузинского с «Дитерхази и Родригес», – контр-адмирал Канатчиков, командир «Трех Святителей», с удовольствием взял инженера на операцию.
В самом деле, лишняя светлая голова среди палубных техников была ой как нужна. Правда, как позже выяснилось, самый полезный техник сыскался не на борту авианосца, а… на самой Фелиции!
День «Д» наступил. Пробил час «Ч». В минуту «М» шесть кораблей эскадры одновременно материализовались в системе Львиного Зева.
Благодаря филигранной работе астрографов и штурманов, эскадра вышла из Х-матрицы на расстоянии 42 тысяч километров от Вары-8. По космическим масштабам, мы подошли к цели вплотную.
Через несколько секунд радары и оптика выдали исчерпывающую картину оперативной обстановки.
«Яуза» находилась именно там, где и ожидалось: на одной из синхронных орбит. С нею были состыкованы фрегат «Балх» и конкордианский транспортный флуггер.
Рядом с яхтой висела дежурная пара истребителей «Абзу» с выключенными двигателями.
Тот факт, что «Балх» по-прежнему сопровождает яхту, был истолкован контр-адмиралом Канатчиковым совершенно правильно: поскольку космодром Вары-8 до ума не доведен, он пока что может принимать только флуггеры. И значит, «Балх» вынужден устранять повреждения, полученные от штурмовиков «Трех Святителей», прямо в космосе.
«Балх» и «Яуза» были нашим планом предусмотрены…
…А вот два конкордианских авианосца на правой раковине нашей эскадры стали полной неожиданностью.
Я просто представить себе не могу, что творилось на центральном боевом посту «Трех Святителей» в ту минуту, когда операторы радаров однозначно опознали эту сладкую парочку как ударные авианосцы «Атур-Гушнасп» и «Атур-Фарнбаг».
Кой черт занес их сюда?!
Что они делают здесь – без прикрытия?!
Два ударных авианосца – это двести боевых флуггеров!
Операция под угрозой срыва! Да что там операция?! Под угрозой – третья эскадра в полном составе! Двести флуггеров могут уничтожить все наши корабли за считанные секунды!
Оставалось только дождаться ответа на самые страшные вопросы: находятся ли авианосцы в боевой готовности? Стоят ли на катапультах заправленные торпедоносцы? А может, они уже взлетели и прячутся в тени надстроек?
Или… или мы все-таки застали мерзавцев врасплох?
Ведь, черт возьми, пресловутый информатор нашей разведки на Фелиции мог оказаться двойным агентом! Прекрасная ловушка: использовав яхту как приманку, завлечь сюда эскадру спасения и расправиться с ней одним массированным ударом!
Честно говоря, будь я Канатчиковым, немедленно приказал бы отступить. Никто не посмел бы упрекнуть контр-адмирала в трусости. Ведь два авианосца могли быть лишь частью конкордианских сил. За естественными спутниками Фелиции или за диском самой планеты могли прятаться еще авианосцы! Линкоры! Фрегаты! Да черт знает что!
Но окладистая борода, благовидные бакенбарды и мягкий взгляд Канатчикова, создававшие ему имидж доброго и даже слабохарактерного дедушки, могли ввести в заблуждение только писак из «Небесной гвардии». Руки контр-адмирала были руками превосходного мечника, а в его груди бились два сердца антроподевианта с планеты Махаон.
Я, конечно, этого видеть не мог – все мы от самого Города Полковников сидели в кабинах флуггеров, заранее поданных на элеваторы, – но отлично представляю себе, как, наполняясь взрывчатой смесью изумления, испуга и ярости, Канатчиков ахнул кулаком по ладони и рявкнул:
