Адмирал Империи – 38 (СИ) - Коровников Дмитрий
— Отлично, тогда вызовите весь комсостав объединенной эскадры на мой линкор! — бросил Зубов помощнику. — Я желаю видеть их не по локальному каналу связи, а лично…
Несколькими точными касаниями сенсорных экранов адмирал вызвал нужный код-сигнал и замер в ожидании. В этот момент на гигантском голографическом дисплее над пультом одно за другим начали появляться объемные изображения людей в военной форме — командующих дивизиями Черноморского флота…
Авторитет Зубова среди военных объединенной эскадры Самсонова, как мы уже говорили, был сейчас крайне высок, возможно даже выше, чем даже у самого Иван Федоровича, если учесть тот факт, что адмирал-регент последнее время полностью отстранился от дел. Причину столь глубокого уважения к Демиду Александровичу понять было несложно. В отличие от диктатора, погрязшего в оргиях и прожигающего жизнь в бесконечных увеселениях, Зубов был настоящим космофлотоводцем, не мыслящим себя без космоса и сражений. Он всегда находился в расположении флота, разделяя со своими людьми все тяготы военной службы. Демид постоянно был рядом со своими космоморяками — на учениях, в ремонтных доках, в казармах и кают-компаниях. Он знал каждого капитана и старшего офицера в лицо, помнил их имена и биографии, не оставаясь равнодушным, если у его подчиненных возникали какие-либо проблемы и нужды.
А Самсонов… Он лишь изредка, в минуты царственной милости снисходил до личного общения, и то только с высшим командным составом, как правило, ограничиваясь адмиралами–«черноморцами», игнорируя остальных командиров своего невероятно разросшегося космофлота.
При этом, если такая «честь» и выпадала на долю кого-то из военачальников, то общение это носило крайне специфический характер. Самсонов упивался собственным величием и не упускал случая унизить или оскорбить подчиненных, указать им на их место. Многие офицеры — гордые и достойные люди, принадлежащие к аристократическим родам Империи, прошедшие не один десяток кровопролитных кампаний, с трудом сносили подобное пренебрежительное отношение регента. Конечно, они были верны присяге и безропотно подчинялись главнокомандующему, но в душе многие проклинали высокомерного временщика.
Зубов же напротив, несмотря на свой непререкаемый авторитет и высокое положение, оставался истинным рыцарем, примером благородства и достоинства. Он был вежлив и корректен со всеми без исключения подчиненными, от адмиралов до последних матросов. Нет, Демид вовсе не был добряком или либералом, отнюдь. Его требовательность и умение жестко взыскать за малейшую провинность вошли в легенды космофлота. Но его строгость никогда не переходила грань оскорбления личности, унижения человеческого достоинства. За это Зубова и уважали, ему верили, за ним готовы были идти в огонь и воду.
И сейчас, глядя в лица офицеров и адмиралов, прибывших по его приказу на лейб-линкор, Демид Александрович видел в их глазах готовность выполнить любой, самый безумный приказ своего командующего. И всем им ведь сейчас, несмотря на то, что они этого еще не знали, предстояло сделать нелегкий выбор. Но Зубов надеялся — нет, он был твердо уверен, что совесть и честь возьмут верх над слепым подчинением официальной власти. Оставалось лишь озвучить то, что витало в воздухе.
— Господа, я собрал вас на этом корабле, чтобы открыто заявить о своих дальнейших действиях, — торжественно произнес Демид Зубов, обводя взглядом обступивших его адмиралов и старших офицеров, которых собралось в конференц-зале линкора «Москва» почти с сотню человек. Его голос, усиленный динамиками, разносился под сводами огромного помещения, вызывая легкую вибрацию переборок. В полной тишине, нарушаемой лишь гудением механизмов и ровным дыханием собравшихся, слова Зубова звучали как приговор.
— Я больше не намерен служить диктатору Самсонову, и в связи с этим немедленно покидаю нашу объединенную эскадру вместе с двумя своими гвардейскими дивизиями…
Это заявление, сделанное без малейших колебаний, прозвучало как гром среди ясного неба. На суровых, закаленных в боях лицах космофлотоводцев появилось недоумение, но они продолжали молчать, ожидая, что контр-адмирал Зубов объяснит свои слова. В воздухе повисло напряжение, почти осязаемое, словно перед грозой. Каждый из присутствующих понимал — то, что прозвучит сейчас, может полностью перевернуть их жизни и судьбу всей Российской Империи.
Демид Александрович, казалось, ощущал эту звенящую тишину всем своим существом. Он сделал короткую паузу, окидывая цепким взглядом лица соратников. В некоторых читалось замешательство, в других — робкая надежда, в третьих — мрачная решимость. Но ни на одном пока не было видно осуждения или несогласия. Это придало Зубову сил. Он глубоко вздохнул и продолжил, с каждым словом все больше распаляясь праведным гневом:
— Я обвиняю этого недостойного человека в жестокости и кровожадности по отношению к мирному колониальному населению Российской Империи! Наш долг — защищать гражданских, а не убивать их и разорять их дома. Но посмотрите, во что превратились наши «умиротворяющие» рейды по приказу диктатора… В бессмысленную бойню, в кровавый кошмар! Самсонов упивается властью и ведет нас к пропасти!
Голос Демида креп, наливаясь металлом. Казалось, он бросает обвинения не просто человеку — самой судьбе, само̆й истории.
— Я также обвиняю диктатора в мародерстве и грабежах чужого имущества, в том числе и государственного, во время так называемой эвакуации из «Новой Москвы». Эти бесчинства творились на ваших глазах. Это не достойно имперского офицера, это низко и подло!
Зубов на мгновение умолк, переводя дыхание. В зале стояла гробовая тишина. Демид чувствовал, что его слова попадают точно в цель, находят отклик в душах боевых товарищей.
— А еще я обвиняю Ивана Федоровича Самсонова в многочисленных смертях невинных мирных жителей. В том, что он утопил в крови Новую Москву и другие наши колонии, подавляя малейшее инакомыслие. В том, что он превратил цвет нации, наших лучших воинов — в безжалостных карателей и палачей! Я уже не говорю, что именно по его прямому указанию был жестоко убит наследник престола — Великий Князь Артемий Константинович и офицеры, поддерживающие его, там, во дворце Императора на Новой Москве-3…
При упоминании цареубийства по рядам прокатился гневный ропот. Преступление против Государя, сколь бы юн и неопытен он ни был — это святотатство, немыслимое кощунство для любого русского офицеров.
Уж кому-кому, а не Демиду, нужно было включать данный пункт в свою обвинительную речь, после того, как он самолично смертельно ранил Императора Константина Александровича. Но сейчас Зубов, впрочем, как и остальные собравшиеся, заворожено слушающие речь своего командующего, об этом инциденте не вспоминали. Потому, как их больше волновало ближайшее будущее, которое после слов контр-адмирала Зубова грозило кардинально поменяться.
— Ну, и наконец, я обвиняю адмирала Самсонова в неумелом управлении нашей Империей, которая, как мы все видим, катится в пропасть, — между тем продолжал свою яркую речь Демид Зубов. Его голос гремел под сводами конференц-зала, отражаясь от стен и порождая гулкое эхо. Казалось, сама обшивка могучего линкора вторит словам своего командира, подтверждая их весомость и правоту.
— За все эти деяния он должен понести суровое наказание…
В этот момент Зубов сделал эффектную паузу, обведя притихший зал тяжелым взглядом. Его глаза, обычно холодные и спокойные, сейчас пылали жарким огнем праведного гнева. Подбородок был решительно вздернут, губы сжаты в тонкую линию. Вся его поза, каждый жест излучали непреклонную волю и уверенность в своей правоте.
В конференц-зале линкора сейчас стояла гробовая тишина, адмиралы и капитаны как завороженные слушали и не отводили глаз от этого высокого статного гвардейца, возвышавшегося над ними на помосте, взгляд которого прожигал их насквозь. Казалось, время остановилось, замерло, подчиняясь магнетической силе личности контр-адмирала.
Собравшиеся затаили дыхание, боясь пропустить хоть слово. На их лицах застыло выражение напряженного ожидания.
