Дмитрий Колесов - Гололед (Черновик)
Так, что в конце сентября мне дали на ознакомление приказ переводе на должность слесаря 4-го разряда. Прописали в общаге, как лимиту и зачислили на первый курс вечернего отделения института. Пока с Москвой у нас была ничья — 1:1. А учитывая прописку по лимиту, так я еще и вел в счете.
Однако жизнь в комнате общаги вместе с тремя лимитчиками в комнате, мне не понравилась. Постоянная гульба, комната в клубах дыма от папирос "Беломорканал", запущенность временного пристанища и такие тараканы… Денежные сбережения у меня наличествовали, зарплату я получал нормальную (оформили меня еще и как слесаря-механика электронного оборудования по научно-исследовательской теме Валентины Ивановны), Генерал не обижал.
По роду работ, Валентина Ивановна пробивала мне талоны на трехразовое спецпитание в нашей столовке. Денег хватало и я решил снять жилье, что и сделал.
Комната в коммунальной квартире на три семьи, которая находилась в капитальном доме сталинской постройки. Коммуналка была с огромной кухней и прихожей, вот только "удобства" были на всех одни. Зато не на дворе и не с постоянно промерзающей колонкой, как на Сахалине. Где в обиходе были горшки и ведра, а так же канистры заполненные водой и навесные умывальники промерзающие в прихожей. Цивилизация в полный рост, а еще и до работы всего 20 минут пешком.
Комнату сына сдавали его родители, Анна Ивановна и Петр Леонидович, проживающих в этой же коммуналке. Сын с семьей уехал по пятилетнему контракту (с сохранением жилплощади) в Тюмень, на нефть. В третьей комнате проживала еще молодая женщина лет тридцати, разведенка, работавшая в министерстве. Как многозначительно она говорила заинтересованным лицам.
Таким образом моя жизнь "вошла в меридиан", как говорят штурмАна. Что удостоверили приехавший на контроль батя, а затем и тетушка с Семенычем. Батя привез черноморскую камбалу с колесо газона размером, копчушку ставридку, канистру сухого вина типа Каберне и за общим застольем стал душою общества коммуналки. Я боялся, что обзаведусь мачехой, но отец был как кремень. Галантен и тверд…духом. Уважаю.
Ну, а сахалинцы с дарами путины, были восприняты посланцами богов обрушившими свою щедрость на верующих. Нужно ли говорить, что теперь их каждый год ожидали с радостью и нетерпением. В общем, я стал своим человеком в коммуналке. Со всеми хорошими и не очень сторонами почти семейных отношений. Соседи совали свой нос во все мои дела, правда по доброму.
В отпуск приезжала и семья владельца комнаты из Тюмени (из троих человек, вместе с шестилетней Натой) и меня тут же спроваживали в комнату к тете Ане и дяде Пете. По семейному, так сказать. Одним словом, на хороших людей мне везло.
Кстати стрелялки я так и оставил в захоронке на Сахалине, проведя полную консервацию. А вот подаренные корешами барачниками, финку и гладкие кастеты на обе руки зековской выделки, привез с собой. Все-таки был пацан, пацаном. "Вооружен и очень опасен", блин. Смешно. А тем не менее как-то пригодилось.
Кроме радости от приезда родных, последовал и вообще королевский подарок от Семеныча. Он отправил малой скоростью контейнер с цундапиком, вместе с оформленными на меня документами. Мотоцикл я и получил в конце сентября, вместе с мотоциклетным шлемом "Каска", черной курткой с капюшоном для пилотов палубной авиации США — "Аляска" и самопальными широкими брюками на ватине из брезентухи. Были в наличии и хитро упрятанные дары моря, в очень приличном количестве. На Сахалине нет такой тары — баночка. Есть литровые банки или трехлитровые бутыли. С помощью командира товарища Борельской, я достаточно быстро получил права и зарегистрировал мотоцикл. Она же разрешила держать его в теплом гараже института, где размещал свой служебный ЗИС-111 сам Генерал. Места там хватало, но я понимал, что теперь любое поручение Валентины Ивановны будет для меня законом.
Поэтому когда, в середине октября, она попросила меня съездить узнать почему ее лаборантка Аня третий день не выходит на работу. Я сразу прихватил москвича Серегу из студентов полставочников и рванул по выданному адресу в Кузьминки. Правда я заметил, что Серега погрустнел, когда я сказал ему куда мы едем. Но я тогда не обратил на это внимания. А его гонор героя-пограничника самых южных рубежей нашей Родины, не позволил ему рассказать мне об этом очень криминогенном районе Москвы.
С работой штурмана Серега справился на отлично. Я оставил его охранять мотоцикл и поднялся на второй этаж двухэтажного восьмиквартирного дома. И совершенно не обратил внимания на трех парней, куривших на лестничной площадке. В коммунальной квартире гуляли, дым стоял коромыслом и чувствовалось, что скоро заспивают или подерутся. Однако до "мордой в салат" было далеко. Аня была на недельном больничном листе по уходу за ребенком и как сказал ее муж, обреталась у тещи вместе с детьми. Я знал, что ей девятнадцать, но не знал, что у нее двое детей погодков. Вопрос был прояснен и я вышел во двор, а там начиналась драчка. Серега отбивался от троих парней, оттеснявших его от цундапика. "Картина маслом" — пограничник на посту. В куртке "Аляска" имелась впереди парочка высоких карманов и в одном укромно находился один из даренных кастетов. Одел я его в секунду, прямо на перчатку. Все таки десять лет жизни через пустырь от жилых бараков настоящих каторжников, из расформированного в 1954 году Сахалинлага, оставляет след. Шустряк который рванул ко мне на перехват, получил сапогом в голень, кастетом по голове и ушел в аут. Самый малый, ну а кто бы еще, достал нож. Ну да и ладненько, мне пришлось взять шлем в левую руку и из правосторонней стойки сбить его удар ножом, а кастетом пробить в скулу, этого хватило. Серега, с оставшимся третьим участником сшибки, следили друг за другом. Ожидая дальнейшего развития событий. Обстоятельства сложились не в пользу третьего урки. Поэтому и руки он из кармана не вытащил, а отступил к выбывшим из строя приятелям. Не обращая внимания на угрозы типа, да ты знаешь на кого…, быстренько моторизовано слиняли с места происшествия. И тут меня достал отходняк, ведь та мелкая падаль, пытался ткнуть меня ножом в печень. И этот гад, был очень быстр и уверен в своем умении владеть финкой. Ведь эта тварь била на поражение.
Я остановился у обочины, переждать заколотившую меня дрожь. Серега был не в лучшем состоянии. Почти попали.
Через пару дней вместе с Аней, закрывшей больничный, пришел ее муж, позвавший меня переговорить. В курилке он доходчиво разъяснил мне сложившуюся ситуацию. Мол те бакланы, в общем сущая мелкота. А вот главарем у них был серьезный дядя, имеющий авторитет в преступном мире Москвы. Поэтому мне нужно оглядываться. То, что я работаю вместе с Аней, известно уже многим.
Аня уже доложила обо всем произошедшем своей начальнице и та меня вызвала для разговора. Я пробовал прикинуться фуфайкой, но это не прошло, пришлось "признаться", что бил гаечным ключом. Как оказалось это недостойно комсомольца. Женщины…
Меня срочно "вступили" в комсомол перед отъездом с Сахалина, для повышения рейтинга абитуриента. И вот сейчас это аукнулось у Валентины Ивановны.
Ситуацию с уголовниками нужно было разруливать и поэтому в воскресный день я напросился в гости к Ане, точнее к ее мужу. Ее муж в свое время отбывал срок и не один, по малолетке. Но резко завязал с уголовным прошлым, женившись на Ане. А в своих сыновьях души не чаял, но…иногда срывался в загул с бывшими дружками.
Дома Аня накрыла стол на общей кухне и не успели мы поднести ко рту вилку, после первой (я вообще то почти пил и не курил, но мог), как народец и заявился. Страдальцы остались во дворе. А на кухню вошли двое мужчин, один лет тридцати пяти с волчьим взглядом, другой седой и морщинистый с полным ртом нержавейки. Типичный Акела. Они вдвоем по хозяйски прошли к столу. На столе стояло три бутылки на пятерых, пришедшим налили по три четверти стакана, нам по сто грамм и на третьем заходе водка закончилась. Я залез в сумку и достал еще три бутылки и сахалинскую закусочку. Народ повеселел. Закончив и эту троицу бутылок, меня попросили выйти перекурить. Вышел под тревожным взглядом Ани и виноватым взглядом ее мужа.
— Мужичок, ты каковских и чего такой отмороженный, что валишь людей в их доме? — спросил Акела.
Пришлось излагать свою биографию с Сахалина и упоминание о месте жительства в городе Южно-Сахалинск. Вызвало не поддельный интерес старика. Он сам оказывается жил в тех бараках на ул. Рабочей и вполне возможно мы с ним там пересекались. Хотя бы взглядами. Нашли много общих знакомых. Он уехал на материк лет пять назад, поэтому спрашивал с интересом о барачниках и изменениях на районе. Оказывается он многих знал и в корейском поселке. А когда я упомянул Семеныча, то старик сразу насторожился.
— Семеныч — кореец, который работал в депо бригадиром? — спросил он.
