Айзек Азимов - СООБЩЕСТВО И ЗЕМЛЯ

— Да? — сказал Тревиц.

Для того, чтобы уловить в этом односложном вопросе незнание и интерес, не требовалось ментальных способностей Дэнила. Он начал объяснять:

— Первый Закон гласит, сэры: "Робот не может причинить вред человеку, или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред". Второй Закон: "Робот должен повиноваться всем приказам, которые отдает человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому Закону". Третий Закон: "Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в какой это не противоречит Первому и Второму Законам". Естественно, я привел эти законы в приблизительной передаче посредством языка. В действительности, они представлены сложными математическими конфигурациями позитронных траекторий в наших мозгах.

— А вам не трудно следовать этим законам?

— Я не могу иначе, сэр. Первый закон имеет абсолютный приоритет и почти запрещает мне использовать ментальные возможности. От этого всегда могут пострадать какие-то люди, и роботу приходится выбирать минимальный вред. Возможностей так много и они так сложны, что выбор занимает очень много времени. И все равно потом остается неуверенность.

— Понятно, — сказал Тревиц.

— На протяжении всей истории Галактики я пытался смягчить самые страшные аспекты войн и разрушений. Возможно, до некоторой степени мне это иногда удавалось, но если вы знаете историю Галактики, вы поймете, что мои успехи не слишком велики.

— Настолько я знаю историю, — сказал Тревиц, иронически улыбаясь.

— Перед своим концом Жискар открыл закон роботехники, стоящий даже выше Первого. Мы назвали его "Нулевым Законом", не сумев придумать более подходящее название. Нулевой Закон гласит: "Робот не может причинить вред человечеству, или своим бездействием допустить, чтобы человечеству был причинен вред". Из-за этого Первый Закон надо было модифицировать так: "Робот не может причинить вред человеку, или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред, кроме тех случаев, когда это противоречит Нулевому Закону". Второй и Третий Законы модифицируются аналогично.

— Как же вы можете определить, — Тревиц нахмурился, — что причиняет, а что не причиняет вред человечеству в целом?

— Вот именно, сэр, — сказал Дэнил. — Теоретически Нулевой Закон решал все проблемы, практически ни одного решения мы не могли принять. Человек — объект конкретный. Вред, причиненный личности, можно определить и взвесить. Человечество — это абстракция, как с ним работать?

— Не знаю, — сказал Тревиц.

— Подождите, — сказал Пелорат, — можно превратить человечество в единый организм. В Гею.

— Я пытался, сэр. Я организовал создание Геи. Если бы удалось сделать человечество единым организмом, оно стало бы конкретным объектом, и с ним можно было бы работать. Однако, создать суперорганизм оказалось не так-то просто. Во-первых, это невозможно устроить, пока люди не начали ценить суперорганизм больше, чем свой индивидуальный. Мне пришлось искать склад ума, который это допускал. Далеко не сразу я подумал об использовании Законов роботехники в этой области.

— Так значит геяне все-таки роботы! Я с самого начала это подозревал.

— В таком случае, ваши подозрения ошибочны, сэр. Они люди, но в их мозги прочно внедрены эквиваленты Трех законов Роботехники. Они должны ценить жизнь, действительно ценить ее… Но даже после того, как это было организовано, остался серьезный порок. Суперорганизм, состоящий из одних людей, нестабилен. Его нельзя зафиксировать. Необходимо включить других животных, затем растения, затем неорганический мир. Простейший суперорганизм должен охватывать целую планету, достаточно большую и сложную, чтобы экология была стабильной. Мне потребовалось много времени, чтобы это понять. И только в этом веке Гея полностью развилась и утвердилась, и смогла двинуться в направлении Галаксии. Но и это, в свою очередь, заняло много времени, впрочем, не так много, как уже пройденная дорога, поскольку теперь мы знаем законы.

— И чтобы принять за вас решение, вам понадобился я, верно?

— Да, сэр. Закон Роботехники не позволял мне, как и Гее, принять решение с риском причинить вред человечеству. А между тем, пять веков назад, когда мне казалось, что трудности, мешавшие установлению Геи, я вообще не смогу преодолеть, не найду методики для этого, я обратился к менее привлекательному средству, помог созданию науки психоистории.

— Я мог бы догадаться, — пробормотал Тревиц. — Знаете, Дэнил, я начинаю верить, что вам двадцать тысяч лет.

— Благодарю вас, сэр.

— Подождите, — сказал Пелорат, — я, кажется, что-то понял. Вы ведь сами часть Геи, Дэнил? Иначе, как вы узнали о собаках на Авроре? Через Блисс?

— До некоторой степени вы правы, сэр, — сказал Дэнил. — Я ассоциирован с Геей, хотя не являюсь ее частью.

Тревиц поднял брови.

— Так называет себя Компореллон, — сказал он, — планета, на которой мы побывали сразу после Геи. Они говорят, что не являются членами Конфедерации Сообщества, а только ассоциированы с ней.

Дэнил медленно кивнул.

— Полагаю, что ваша аналогия уместна, сэр. Я могу как ассоциированный член Геи узнавать то, что знает Гея — хотя бы от Блисс. Однако, Гея не может узнать то, что знаю я, так что я сохраняю свободу действий. Свобода действий необходима, пока не будет установлена Галаксия.

Тревиц пристально посмотрел на робота и произнес:

— А вы не пользовались своей осведомленностью, чтобы через Блисс вмешиваться в события во время нашего путешествия сюда и направлять их в нужную для вас сторону?

Дэнил вздохнул удивительно по-человечески.

— Много я сделать не мог, сэр. Меня всегда сдерживают законы Роботехники… И все же я облегчил груз, лежавший на душе Блисс, взяв часть ответственности на себя, чтобы она могла бороться с волками на Авроре (которых вы приняли за собак), и с космитом на Солярии с большей сноровкой и меньшим вредом для себя. Еще я через Блисс повлиял на женщин на Компореллоне и Новой Земле, чтобы они благосклонно отнеслись к вам и не помешали вашему путешествию.

Тревиц невесело улыбнулся.

— Мне следовало догадаться, что моей заслуги тут нет.

Дэнил не принял горького сожаления, прозвучавшего в словах Тревица.

— Напротив, сэр, — сказал он, — ваша заслуга очень существенна. Эти женщины с самого начала смотрели на вас благосклонно. Я лишь усилил имевшийся порыв, насколько мог в рамках ограничения Законов роботехники. Из-за этих ограничений, и по другим причинам, мне с большим трудом и только кружным путем удалось привести вас сюда. Мне не раз грозила серьезная опасность потерять вас.

— Ну вот, я здесь, — сказал Тревиц. — Чего же вы от меня хотите? Чтобы я подтвердил решение в пользу Галаксии?

Лицо Дэнила, все время бесстрастное, необъяснимым образом помрачнело.

— Нет, сэр. Простого решения уже недостаточно. Я в своем нынешнем состоянии, как мог, привел вас сюда по гораздо более серьезной причине. Я умираю.

Возможно, дело было в бесстрастном тоне, каким Дэнил это произнес, возможно, смерть после двадцатитысячелетней жизни не кажется трагичной тому, кто обречен прожить меньше половины процента этого периода, как бы то ни было, сочувствия у Тревица не возникло.

— Умираете? — спросил он. — Разве машина может умереть?

— Называйте это как хотите, сэр. Я могу перестать существовать. Я стар. В Галактике больше нет ни одного разумного существа, жившего в то время, когда я впервые обрел сознание. Ни органического, ни роботехнического. Да я и сам не вполне непрерывен.

— В каком смысле?

— В моем теле, сэр, нет ни одной физической части, которая избежала бы замены. И даже мой позитронный мозг заменялся пять раз. Каждый раз содержимое прежнего мозга до последнего позитрона переписывалось в новый. Емкость и сложность каждого нового мозга превышала емкость и сложность старого и создавалась возможность для новых воспоминаний и более быстрых решений и действий. Но…

— Но?

— Чем сложнее и совершеннее мозг, тем он нестабильнее и тем быстрее изнашивается. Мой теперешний мозг в сто раз чувствительнее первого и обладает в десять миллионов раз большей емкостью. Но если первый прослужил десять тысяч лет, то нынешнему всего шестьсот лет, и он уже явно состарился. В нем записан опыт двадцати тысяч лет, и он заполнен. Способность к принятию решений стремительно суживается, еще стремительнее уменьшается способность к изучению разумов и воздействию на них через гиперпространственные расстояния. Я не могу разработать шестой мозг, так как дальнейшая миниатюризация наталкивается на тупик принципа неопределенности, и дальнейшее усложнение приведет к немедленному разрушению мозга.

Пелорат казался страшно озабоченным.