К. Л. Андерсон - Жестокие ангелы

Я осторожно продвинула руку вниз. Там было достаточно места, чтобы расстегнуть манжет, которым была пристёгнута правая рука, но я не могла добраться до левой, поскольку между его телом и камнем оставалась слишком узкая щель.

— А как же быть с левой рукой? — спросила я. — Там вообще есть хоть сколько-нибудь свободного места?

— Дайте мне минуту. — Он закрыл глаза и сжал зубы.

Я ждала, прислушиваясь к шороху: его пальцы нашли застёжку, потянулись к ней. Я старалась дышать поверхностно. Старалась не думать, что это значило для нас, если вдруг мы застряли в каменном мешке где-то в недрах Обливиона.

Щелчок.

— Готово. — Амеранд открыл глаза. — Я так думаю.

— Через минуту будет ясно.

Я, сморщившись, отодвинулась назад, и он вытянул руку, потягиваясь, вздрагивая, извиваясь. Пока пальцы не обвились вокруг зазубренного каменного выступа. По сантиметру зараз он высвобождал себя и вот припал к земле рядом со мной, опираясь на руки и колени.

Стало заметно теплее. Капли пота покрывали лоб.

— Что теперь? — сказал он.

У меня не было сил приукрашивать ситуацию.

— Сейчас мы узнаем, мертвы мы или нет.

Если мы были только частично погребены под камнем, можно было попытаться пробиться сквозь повреждённый корпус корабля. Если же оказались глубоко в недрах луны, мы живы до тех пор, пока здесь не закончится небольшой запас воздуха.

— Наверх? — предложил он.

— Наверх, — согласилась я. И осветила фонариком покорёженную оболочку, которая стала для нас потолком. Очень низким.

— Здесь. — Амеранд скривился от боли, но вытянул руку, обнаружив узкую чёрную щель, образовавшуюся между камнем и корпусом корабля.

Я сглотнула и прижала ладонь, в порядке опыта, к изогнувшейся над головой оболочке.

— Над нами по крайней мере не меньше пары сотен фунтов.

— Если это освободить от камня, — сказал он. — Как вы думаете, что можно использовать в качестве клина?

Я подняла руки, обтянутые перчатками. Он пристально посмотрел на них, потом на меня.

— Они бронированы. Наши учёные, разрабатывающие материалы, очень талантливы, — произнесла я.

— Прекрасно!

Я передвинулась. Болела каждая клетка моего тела, но мне удалось переставлять ноги, не задыхаясь при этом от боли. Лишь слегка стонала. В рамках допустимого, чтобы не проявить себя недостойно. Амеранд вытащил одну ногу, потом другую и подтянулся, держась за край ложемента. Так чтобы, решительно прижавшись к камню, надавить плечом на корпус корабля.

— Готовы? — спросил он.

Я пристроила самые кончики пальцев у нитевидной расщелины.

— Готова.

Амеранд напрягся. Вскрикнул. Резкое движение вверх. Нас оглушил громкий треск, напоминающий звук падения огромного дерева. Медленно корпус корабля отделился от камня.

Воздух. Чудесный прохладный воздух хлынул на нас вместе с потоком ярко-жёлтого света. Я протиснула пальцы в образовавшееся пространство и молилась. Амеранд закричал. Пространство стало шире, я развела руки по сторонам и стала протискиваться дальше. Рядом со мной часто и тяжело дышал Амеранд. Когда я слегка повернула голову, то увидела, что его лицо перепачкано грязью, смешанной с потом и кровью.

Я удержала пару сотен фунтов разбитого корабельного корпуса на своих руках. Если бы наши специалисты в области технологий оказались не столь успешны, как предполагалось, я была бы наказана, получив увечья по всему телу.

Амеранд снова собрался с духом, но до того, как он успел надавить, вокруг раздался треск разлетающегося металла. Корпус разогнулся и развалился по сторонам, и мы стояли, щурясь от света и тепла на портовой площади Обливиона.

Перед нами выстроилось полдюжины мужчин. Клерки. Одетые в чёрные пиджаки с высокими воротами. Поскольку их изрядно укоротили, они стали больше походить на туники, чем на пальто. Руки, обтянутые чёрными перчатками, сжимали чёрные пистолеты, нацеленные на нас. Глаза излучали холодный блеск и смотрели отрешённо.

Клерки ничего не сказали. Оружие лязгнуло, когда они взяли его на изготовку.

Сдаваясь, я подняла руки, в которых пульсировала боль.

— Кто вы такие? — охрипшим голосом спросил Амеранд.

Они не ответили. Один из них указал на пол рядом с собой. Медленно сдвинувшись с места, я опустила колено на зазубренный край дыры, которую мы проделали, и вытолкнула себя наружу. Амеранд, не сводя пристального взгляда с этих странных, милитаризированных клерков, сделал то же самое.

Пятеро из них направили на нас своё оружие. Шестой прошествовал по крапчатому гранитному полу, отполированному до зеркального блеска, и дотронулся до пары золочёных дверей, которым было бы само место во дворцах Фортресс. Они распахнулись. Клерк посторонился и кивнул нам.

Его обращение было простым и понятным. И мы ничего не могли поделать. Заложив руки за голову, я сплела пальцы на затылке. Внутри меня всё протестовало, но я сжала зубы. После минутного колебания Амеранд сделал то же самое.

Я обрадовалась. Не хотелось, чтобы он дал этим молчаливым клеркам повод выстрелить.

Они окружили нас: двое встали спереди, двое — сзади и по одному — с каждой из сторон. В их движениях присутствовала какая-то мрачная, зловещая выверенность, чёткость, определённость. И ни единого звука. Лишь слабый стук подошв их ботинок по каменному полу. Они не смотрели друг на друга. Только на нас. Им и не надо было. Они прислушивались к голосам, звучавшим у них в головах.

Клерки шагали вперёд, и у нас не было другого выбора, как только следовать за ними.

Я раньше видела светокопии и фотографии Обливиона. Масса узких тоннелей, заполненных одиночными камерами. Существовавшие там открытые, свободные пространства были построены с охраняемыми караульными помещениями в центре, чтобы обитатели никогда не оставались без надзора. И это, конечно, не считая экранов, дронов и сторожей в броне.

Всё это теперь исчезло. Испарилось. Взору открывалась совершенно иная картина. Мы шли по главной улице. С левой стороны тянулась низкая стена, вырезанная из того же крапчатого камня. Под нами простирался сад, усаженный цветущими кустарниками и карликовыми деревьями. По круглым камешкам сбегал, журча, ручеёк и струился до середины лужайки, которая зеленела травой и пестрела полевыми цветами. Я уловила запах лимонов и роз.

Май Эразмус сидела на покрывале, расстеленном прямо в саду, держа на коленях своё дитя и наслаждаясь летним солнцем. Идеальная картина. Пастораль, изображающая блаженство. Май подняла голову, когда мы проходили мимо, и её глаза расширились от удивления. Она попыталась расшевелить малышку, лежавшую у неё в объятиях, чтобы та посмотрела в сторону, куда указала и помахала рукой её мать.

Она улыбнулась мне и помахала снова, но нас завели за угол.

Я обратила взгляд на Амеранда. Он сурово смотрел прямо перед собой. Лицо побледнело под слоем грязи и крови, и в сплетённых на затылке пальцах резко выделялись белые костяшки. Я даже боялась себе представить, какие чувства он испытывал.

Должно быть, на это ушли годы. Должно быть, совершили дюжины полётов туда-обратно. Теперь я знала, что именно было стёрто из записей, которые я посылала Мисао.

Военизированные клерки вели нас через пещеры, в которых были устроены сады и парки. Избранные члены Кровавого рода смеялись и резвились на своей со вкусом и изяществом обустроенной игровой площадке, исследуя новые владения. Их было не много. Я насчитала около тридцати. Если постараться быть точной, взрыв, который должен был осуществить Амеранд на Фортресс, унёс бы жизнь по крайней мере семисот пятидесяти человек. И это не считая клерков и слуг, которых, я абсолютно уверена, никто в расчёт и не брал.

Прежде я думала, что народ в системе Эразмус эксплуатировали как рабочую силу, приносящую прибыль своим господам. Нет, его использовали, чтобы создать новый город на Обливионе и осуществить эксперименты, направленные на достижение бессмертия.

И ещё чтобы отвлечь внимание глупых праведников, которые прибыли сюда, пытаясь помочь жаждущему населению.

Коренные жители Дэзл не видели этого, потому что охотно мирились с чем угодно, лишь бы обливионцы держались подальше от их ферм. Коренные жители Обливиона не видели этого, потому что единственной формой правления, под которой они когда-либо жили, было рабовладение. И ещё — тюремное заключение.

Мы, жители миров Солнечной системы, не видели этого, потому что они продемонстрировали нам то, чего мы боялись, и мы после этого стали бежать прочь.

Там не было слуг. По крайней мере, я не видела ни одного. Были только клерки. На некоторых развевались короткие чёрные туники, такие же, как на тех, что вели нас вперёд. На некоторых были надеты более традиционные длинные пальто. Когда бы мы ни миновали их, они останавливались, оборачивались, подобные статуям, позволяя нашей небольшой процессии прошествовать мимо.