Юлия Жукова - В семье не без подвоха
На ночь мы выставляем Хосу банку сливок, под которой кладем сварганенное Азаматом устройство с диктофоном: берешь банку, диктофон начинает говорить записанное. А записали мы приглашение вместе сходить завтра вечером на ферму – все равно за едой надо, фермер-то до нас по такому снегу сам не доедет.
Я пытаюсь подбить Азамата на что-нибудь интересное в постели, но он признается, что сегодня не в духе для экспериментов, и мы ограничиваемся стандартной программой, что, впрочем, совсем неплохо, особенно если учесть, что Азамат действительно перестал меня стесняться и даже получает удовольствие, когда я в порыве чувств принимаюсь ему рассказывать, какой он симпатяшка.
Днем Азамат с Киром снова маются. Ребенок стабильно отказывается заниматься чем угодно вообще, а Азамат все придумывает новые и новые способы продуктивного времяпрепровождения.
– Ну а что, что ты собираешься делать? – кипятится Азамат после того, как ребенок категорически заявляет, что не собирается играть в бродилку на буке и в лес с Азаматом тоже не пойдет.
Кир снова пожимает одним плечом, глядя в сторону.
– Отлично, – фыркает Азамат. – Очень содержательно. Ну сиди ковыряй в носу, раз так. А я пойду гулять.
– Ты охотиться? – спрашиваю.
– Нет, так просто, проветриться, – немного успокаивается он.
– Возьми Алэка выгуляй.
– Ты сама-то не хочешь сходить?
Я задумываюсь. Оставлять Кира одного неохота, да и в лесу в это время года ничего интересного нет.
– Сегодня не хочу, – говорю. – Мне на лыжах лень, а тебе надо побегать, спустить пар.
Азамат кивает, подвешивает на себя мелкого и уходит. Я достаю те нитки, что вчера успели распутать, сажусь на диван, ставлю в буке передачку про животных…
– Помочь? – осторожно спрашивает Кир.
Я рассматриваю свое барахло, пытаясь придумать, в чем мне можно помочь. Для вязания мне больше ничего не нужно, разве что попросить его мне материалы для гобелена заготовить, шарфик-то не на века меня займет.
– На вот, намотай нитки на челнок, – говорю.
Кир охотно берет у меня деревяшки и клубки и принимается мотать, но притормаживает.
– Тут один челнок с заусенцем. Хотите, я ошкурю?
– Какие ты слова знаешь, оказывается, – хихикаю я. – Я думала, ты только умеешь говорить «нет» и ругаться.
Кир слегка краснеет.
– Ну ошкурь, ошкурь, – разрешаю. – Можешь и вот эти три тоже обработать, они совсем шершавые, я потому ими не пользуюсь.
Кир бежит в чулан, роется там, потом возвращается с наждачкой и рулоном оберточной бумаги, которую расстилает на ковре, чтобы не напылить. И садится шкурить.
Со временем он все чаще заглядывает в мой бук, где показывают что-то про лягушек.
– А какой это язык? – спрашивает он. Точнее, он-то спрашивает, какой это «диалект» или «говор», имея в виду региональные варианты муданжского.
– Это всеобщий, – говорю. – На нем говорят на других планетах.
– И вы его понимаете?
– Ага.
– Ух ты. – Кир смотрит на меня с восхищением.
– Азамат тоже его понимает, – говорю.
– Ну, он-то ясно, – протягивает Кир.
– Почему ясно?
– Ну так он мужчина, да еще Император, конечно, он все знает!
– Со знаниями не рождаются, – говорю. – Он в свое время много учился, чтобы много знать. Конечно, для этого нужен ум и терпение, но в принципе никто не мешает тебе выучить столько же.
– Я же не смогу понимать этот всеобщий, – пожимает плечами ребенок.
– Это еще почему? – удивляюсь я.
– Так я безродный.
– Был. Теперь ты очень даже родной. Да и вообще это не важно.
– И имя у меня глухое, – гнет свою линию Кир.
– Это вообще ни при чем, вон Тирбиш прекрасно говорит на всеобщем языке.
Кир с подозрением косится на меня.
– Да?
– Конечно. Этому же учат не в школе, а в клубе.
Может, так ему понятнее.
– Но… я ведь не могу ходить в клуб…
– Кто тебе сказал? – поражаюсь я. – Конечно, можешь!
– Да-а? А почему тогда отец сам хотел меня учить?
– Он думал, что у него выйдет лучше, чем в клубе, – пожимаю плечами. – И вообще, он хотел проводить с тобой время. Но если ты хочешь в клуб, пожалуйста, иди. Вот вернемся в столицу, там и выберешь. Я знаю, что Старейшина Асундул клуб ведет.
– Не надо Старейшин, – быстро говорит Кир.
– Ах да, прости, забыла, что ты их не любишь. Ну, посмотрим, наверняка найдется подходящий клуб, их в столице сотни.
Кир задумчиво кивает и снова упяливается в бук.
– А про что там говорят?
– Рассказывают, как разные лягушки защищаются от хищников, – отвечаю.
Кир некоторое время вслушивается, даже шкурить прекратил.
– А в этом языке, – говорит он, используя на сей раз правильное слово, – есть буквы?
– Есть, – киваю. – Только они не такие, как в муданжском.
– Заново учить придется? – уточняет Кир, но без отвращения.
– Ага. Но их меньше.
– А слова там есть?
– А как же!
Кир еще немножко слушает, потом вздыхает и устраивается поудобнее, чтобы шкурить дальше. Я лезу в бук и подключаю муданжские субтитры к передаче. За это следует благодарить команду книжников Унгуца, стремительно переводящую на муданжский избранные тексты земной культуры. Их представление о важнейших текстах не совсем совпадает с моим, но тоже имеет под собой основание – они начали с книг и фильмов об образовании и устройстве Земли, плавно перейдя на биологию и географию, поскольку считают, что планета и ее «природное население» (то есть растения, звери и боги) определяют человеческую культуру.
– Вот, – говорю, – теперь внизу будет написано, что они там говорят.
Кир впивается взглядом в экран со всем вниманием, на какое способен подросток. Челноки забыты, но я не внакладе. С нужной скоростью ребенку читать тяжело, но он очень старается, глаза так и бегают туда-сюда, аж рот приоткрыл от усердия.
Через две передачи и связав несколько сантиметров, я решаю, что ребенку пора отдохнуть, и останавливаю плей-лист.
– Пойдем обед готовить, – говорю.
Кир нехотя отрывается и трет глаза. Еще бы, два часа сабы читать.
Мы в атмосфере дружеской тишины варим суп, запекаем мясной рулет и жарим гречку – после визита маменьки осталось несколько пачек, и Азамат неожиданно проникся нежностью к гречке, жаренной на бараньем жиру с луком. Она так пахнет бараном, что Кир явно считает ее мясом и выпрашивает у меня пару ложек до обеда.
– Давай теперь делать какой-нибудь сладкий пирог. Ты с чем хочешь?
Кир хмурится и внезапно делает ровно такое выражение лица, как когда Азамат ему предлагает поиграть. Здрасте приехали.
– Ни с чем.
– Значит, будет без ничего, – пожимаю плечами. – В крайней тумбочке стоит мешок с мукой, начерпай оттуда два стакана.
Кир лезет в мешок и косится на меня.
– Это не мука, тут что-то белое.
– Это мука, только не ячменная, а из пшеницы. Она у вас на Муданге не растет, я ее с другой планеты заказываю.
– Мука с другой планеты? – поражается Кир и принимается хохотать. – Вы бы еще траву оттуда привезли! Или шишки!
– Ладно-ладно, – хмыкаю. – Не пробовал еще ничего из нее, а смеешься.
Кир начерпывает мне два стакана и под чутким руководством просеивает их сквозь сито. Мне-то обычно лень, но раз есть рабочие руки… Я замешиваю тесто и предоставляю Киру его разминать. Потом скатываю в колбаску, режу и показываю, как раскатывать. А потом сижу в кресле и любуюсь, как он старательно творит чудеса скалкой – у меня так ровно никогда в жизни не выйдет.
– Ну вот, – говорю, когда образуется целый стол заготовок. – Теперь мажем маслом, посыпаем сахаром, скручиваем, складываем, режем – и в духовку.
Кир с упоением делает плюшки, как будто это не булочки – съел и нету, а скульптура на века. Смазывает так, чтобы масло не заходило за край, чтобы все хорошо прилипло куда надо, режет ровно посередине, разворачивает сердечком, еще с боков прижимает немножко, чтобы пошире вышло. Короче, дорвался человек до креатива. Плюшки в этом смысле дело благодарное, я тоже в детстве любила их лепить.
Когда два противня загружены в духовку, ребенок даже немного расстраивается, что такое интересное занятие кончилось.
К обеду подтягивается Азамат с голодным Алэком, так что я ухожу кормить мелкого, а когда возвращаюсь, у нас все по-прежнему. Кир мрачно сидит в углу, Азамат пытается рассказывать, каких зверей видел в лесу, но ребенок упорно всем своим видом показывает, что ему неинтересно. Зато хотя бы он ест свои плюшки. Не то чтобы я считала, что сладкое и хлебное необходимо для ребенка, но ведь странно, что вчера он так категорически отказался, да и сегодня был не в восторге от мысли о пироге. Какая такая травма детства может быть связана с выпечкой?
Азамат, впрочем, моего облегчения по поводу плюшек не разделяет, хотя и наворачивает их за двоих. Он хмур и беспокоен, косится на Кира, то и дело порывается что-то сказать, но в последний момент передумывает. К счастью, вскоре приходит Хос, получивший нашу «записку».