Сергей Снегов - Кольцо обратного времени
— Забавная планетка. Тебе не кажется, что здесь много загадок, Бродяга?
— Только одна, — ответил он.
— Одна? Я назову сразу три: живые реки и деревья, боязнь нас, их мгновенное превращение в камни. Я уже не говорю о том, что камнями становятся даже птицы!
— Только одна, — повторил он. — У меня ощущение, будто я встретился с самим собой — с прежним собой… Я угадываю присутствие мыслящего мозга, но не могу установить с ним связи…
На распластанном крыле дракона сидел Лусин. Я обратился к нему:
— А ты что скажешь о планете?
— Странная, — ответил он, подумав. И, еще подумав, добавил убежденно: — Очень странная!
7
Времени на размышление не было: Труб нуждался в указаниях, Гиг ждал приказов, все требовали разъяснений. Я сердито сказал Ирине:
— Немного стоят приборы, не способные установить такой простой факт, что живое, а что мертвое на этой дурацкой планете.
Она вызывающе прищурилась. Она вообще не взглядывала, а метала взгляды. Когда ее упрекали, она не оправдывалась, только раздражалась. Ольга не сумела воспитать свою дочь в послушании.
— Ошибаются не мои приборы, ошибочно ваше представление о том, что просто, а что сложно на этой планете! — Я молча разглядывал её вспыхнувшее гневом лицо. Она сбавила тон: — Разрешите мне слетать на «Козерог», я возьму у Эллона другую модель скафандра, обеспечивающего лучшее экранирование.
— Для невидимок или для нас?
— Для каждого, кто захочет стать невидимым.
— Нет, — резко ответил я. — Я сам возвращусь на «Козерог». Мне надо посовещаться с начальником экспедиции. Вы пока останетесь здесь.
Павел с опаской взглянул на меня и покачал головой. Я удивился:
— Вы недовольны?
— Может быть, лучше нам всем возвратиться, дорогой адмирал? Откровенно говоря, я не хотел бы проводить ночь на этой планете.
— Не понимаю, что вас беспокоит.
Он выразительно пожал плечами:
— В каждом из нас сидит ветхий Адам, любезный адмирал. Мы способны зажигать звезды, скручивать и расправлять пространство, чего, если верить древним, даже боги не умели. Но чуть мы остаемся один на один с природой, в нас возрождаются старинные страхи, мы тогда не больше чем крохотная частица мира, не властелин, а игрушка его стихий.
Меня не убедили соображения о «ветхом Адаме». Планета была диковинна, но разве другим звездопроходцам не встречались небесные тела и постранней? И если я согласился на общее возвращение на звездолет (а это, как доказали последующие события, было самым разумным), то не из сочувствия к ночным страхам Ромеро и тем более не потому, что предвидел будущее, — просто мне показалось излишним вникать в странности хоть и любопытного, но маленького мирка, найденного нами в звёздных просторах. У нас были задачи и поважней. Именно так я и доложил Олегу по возвращении на звездолёт.
Олег выслушал меня не сводя с лица обычной бесстрастно-учтивой улыбки. Он мог бы и не расспрашивать: все, что мы делали и о чём говорили на планете, транслировалось на звездолеты. И вряд ли следовало вооружаться такой отстраняющей улыбкой. Я намеренно говорю — отстраняющей. Улыбка подобна руке — ударяет, если зла, дружески пожимает, если добра, тянет к себе, если радостна. У Олега она заставляет сидеть на своем месте, улыбка подчеркивает дистанцию. На «Овне», «Тельце» и «Змееносце», которыми командуют Ольга, Петри и Камагин, отношения между капитанами и экипажем сердечней. Я постановил про себя высказать это Олегу при удобном случае. Случай представился немедленно. Я посоветовал созвать совещание капитанов звездолетов и решить сообща, продолжать ли исследование первой обнаруженной нами планеты.
— Но ведь ты считаешь, что делать этого не нужно, Эли. — возразил он.
— Мало ли что я считаю! Я могу и ошибаться. Мнение Эллона по данному вопросу может оказаться поважнее моего. Инструментальная разведка в ведении его группы. Вдруг он предложит что-нибудь поинтересней скафандров, обеспечивающих невидимость?
— Не нужно совещаний. — сказал Олег холодно. — Мы удалимся из этого района.
Тогда я заговорил откровенно:
— Олег, почему ты держишься так отчужденно? Поверь, это не только на меня производит неприятное впечатление.
Он помедлил с ответом.
— Я не должен держаться по-иному, Эли.
— Не должен?
Он рассеянно глядел в угол. Лицо его покинула маскирующая вежливая улыбка. Он был прежний простой и ясный парень, каким я знал его на Земле.
— Эли, я не люблю Эллона, — сказал он.
— Никто не любит Эллона. — сказал я.
— Ты ошибаешься, Эли.
— За исключением Ирины, — поправился я.
— Для меня это достаточно важное исключение, — сумрачно признался Олег. — Мы были очень дружны, пока она не стала работать с Эллоном. Он выдающийся ум, но она уж очень им покорена. И Эллон, особенно в ее присутствии, непрерывно подчеркивает, что я выше по должности, но не по значению.
— У людей столкновения на этой почве невозможны.
— Эллон воспитан в обществе разрушителей, где были сильны ощущения ранга. За одно поколение психологию не переменить, Эли.
— Мы говорим о твоем отношении ко всем, а не к Эллону, — напомнил я.
— Я не могу выделить Эллона среди других. Ты знаешь заповедь звездопроходца, Эли: ко всем товарищам относиться одинаково по-товарищески. Но я не способен обращаться с ним, как с Ромеро, как с Орланом и Грацием. Для меня один выход: ни к кому не показывать особой приязни. Возможно, я не прав, но навязываться Эллону в друзья не буду.
Читать Олегу проповедь о звездной дружбе я не хотел и перевел разговор на другую тему:
— Твой отец когда-то задумывался над проблемами звездной гармонии. Он даже написал симфонию под названием «Гармония звездных сфер». Если не вру, она трактовала о круговороте миров, о людях и о небожителях — как раз наши сегодняшние проблемы. Но там была не одна музыка, но и другие ингредиенты — давление, жара, холод, перегрузки, невесомость…
Олег хорошо знал биографию своего отца.
— Симфония провалилась при первом исполнении на Земле, небожители на Оре тоже не пришли в восторг. Она, вероятно, была преждевременна. Боюсь, что и мы преждевременны, Эли: пока звездная гармония осваивается с трудом. И, вероятно, мы еще встретимся с ингредиентами гармонии, поразительней жары и холода.
Наш разговор прервал сигнал тревоги. Мы поспешили с Олегом в командирский зал. Анализаторы извещали, что со звездой Красной творятся странные явления. Впечатление такое, будто она подверглась нападению. Все четыре корабельные МУМ, как мы установили впоследствии, независимо одна от другой, из всей бездны понятий, хранящихся в их памяти, дружно выбрали именно этот чудовищный термин — «нападение».
Изумленные, мы не отрывали глаз от звёздных экранов. Издалека, из того самого района, куда был проложен наш курс, несся мощный поток излучения — гигантский луч, нацеленный точно на Красную. Струя несущейся энергии была такой высокой интенсивности, что нам, со стороны, она казалась бледноватым силуэтом, слабо светящейся лентой, слегка затенившей звезды. И если бы не было видно, что происходит со звездой, мы могли бы не понять, какая мощь заключена в поразившем её луче.
Олег повернул ко мне побледневшее лицо:
— Какое счастье, Эли, что мы приблизились к планете. Если бы мы оказались сейчас по ту сторону Красной, вся эскадра превратилась бы в плазменное облачко!
— Что ты собираешься предпринять, Олег? — спросил я. — Бежать отсюда поскорей?
— Приблизиться к Красной, Эли. Мы должны разобраться, что происходит. Будем идти со всей осторожностью, конечно.
Он отдал распоряжение, и эскадра, оставаясь в эйнштейновом пространстве, направилась к уничтожаемой кем-то или чем-то звезде. Я сидел в кресле и хмуро глядел на экраны. Донесения анализаторов были очень тревожны. Я думал о гибели первой экспедиции в ядро Галактики. Воспоминания о той эскадре томили не одного меня в эти минуты.
В последних записях бортового журнала Аллана говорилось о том, что на их звездолеты обрушился поток губительных частиц и что Аллан с Леонидом пытались вывести корабли за пределы потока. Вырвавшись на чистый простор, они уже надеялись, что избежали непонятной опасности, как вдруг корабли снова настигли такие же потоки, как будто бы неведомые — во всяком случае, невидимые — генераторы губительного луча меняли прицел, следя за метаниями эскадры. Так продолжалось несколько раз, пока не оборвались записи и корабли с мертвыми экипажами, успевшими перед гибелью задать автоматам обратный курс на Персей, не унеслись назад из ядра, так и не подпустившего их к себе. Именно целенаправленность ударов, не объяснимая ничем иным перемена направления узких потоков и заставили предположить потом на Земле, что против первой экспедиции велись военные действия, хотя они об этом и не подозревали.
