Любовь Безбах - Королевские шутки

— Расслабься, — посоветовал Анджело. — Здесь ты у себя.

— Это твой ресторан?

— Нет, я никогда не ужинаю в своих ресторанах.

Сима приняла небрежное замечание к сведению. Анджело с заботой посмотрел на нее.

— Тебя что-то беспокоит?

— Знаешь, мистер Сайенс, этот Сат…

— Не стоит из-за него портить вечер. Скоро он отправится на Зертилию. Там он с блеском применит свои возможности. Здесь я использую его как пилота, шофера и охранника, а это все равно, что компьютером забивать гвозди. Пусть работает на Зертилии, раз не хочет спокойно жить на Земле.

— В смысле, спокойно умереть? Ему ведь осталось недолго?

— Да, он очень старый.

— Ты называешь старостью четырнадцать лет?

— Это старость для андроида.

— Но почему?

— Андроид, как и человек, после появления на свет начинает активно познавать окружающий мир. Разумеется, у него с самого начала есть какие-то желания, но приобретать конкретные очертания они начинают только со временем. Постепенно он сознает свои чувства и желания. Андроид гораздо более совершенен, чем человек, и физически, и умственно, я об этом забочусь. В то же время за несколько лет он не успевает понять, что можно делать, а что нельзя. Например, у него появится желание, осуществить которое ему помешают люди. Или помешает конкретный человек. Андроиду можно вбить в голову, что людей убивать нельзя, моя команда постоянно этим занимается, а вдруг желание возьмет верх? К сожалению, андроид не всегда успевает постичь чувство жалости, мы то и дело сталкиваемся с таким явлением. Досадно даже. Такое часто встречается даже среди людей, жизнь которых гораздо длиннее, чем у андроида.

— Его можно запрограммировать, чтобы он был безопасен для человека.

— Мои андроиды — не роботы, милая девочка.

— С твоих слов выходит, что у андроида только отрицательные желания и чувства.

— А ты обрати внимание на детское общество. Оно безжалостно. Жестокость — основа выживания организма, именно она берет верх в экстремальных ситуациях. Гуманизм необходимо воспитывать, он возможен только в цивилизованном, устоявшемся обществе без катаклизмов, а жестокость существует изначально. А что бы было, если бы дети обладали такой физической силой, как андроид, его интеллектом? В конце концов, ребенка можно приструнить силой.

— Что ты имеешь в виду под жестокостью? Равнодушие к окружающим?

— В какой-то мере и это.

Сима обреченно вздохнула.

— Сделай жизнь андроида длиннее, — посоветовала она. — Тогда он все успеет понять.

— Успеет. Но до этого он может многое успеть сделать. Это опасно.

— И поэтому они умирают, можно сказать, в подростковом возрасте.

— Серафима, сдается мне, что ты смотришь на андроида, как на человека. Эта твоя притча во языцех, Сат, на самом деле всего лишь набор генов. Я понимаю тебя, он очень похож на человека, но это только потому, что он достаточно пообтерся в общении с людьми.

— В таком случае, мы тоже набор генов.

— Мы — творение Природы. А андроиды — мое творение, то есть творение человека. Я вовсе не претендую на роль Господа. То, что создал человек, несоизмеримо с созданиями Божьими.

Серафима не ожидала услышать от Доктора подобного, хотела ответить, но Анджело с улыбкой остановил ее:

— Серафима, ты великолепная женщина, но в этот вечер ты говоришь о смерти.

— Я говорю о жизни, Анджело.

— О чем бы ты мне ни говорила, я проявляю по отношению к андроидам гуманность, сокращая их жизнь до минимума. Чувства нас губят, Серафима. Чувства в основном — это страдания. За одну человеческую жизнь страданий накапливается неизмеримо много, а андроид за свою короткую жизнь едва ли успевает их познать.

— Почему же чувства — это только страдания? Неужели, кроме страданий, других чувств не существует?

— Существует. Но за мгновения наслаждения мы обязательно расплачиваемся. Андроид — только одна из ступеней к сверхчеловеку — сильному физически интеллектуалу, обладающему непоколебимым здоровьем и не страдающему из-за мелочей. Мечта каждого человека — стать именно таким. Моя задача — воплотить мечту в жизнь.

— Я не хочу становиться такой.

— Лукавишь, — снисходительно улыбнулся Анджело.

Серафима ничего не ответила. Она задумчиво смотрела сквозь бокал. В темно-бордовом вине нежно горела розовая звездочка. Сима тосковала. Ей до смерти хотелось домой, на Сахалин.

— Что же со мной произошло на самом деле? — задумчиво спросила она.

— Ты пережила автокатастрофу.

— Откуда ты знаешь?

— Из твоих слов, солнышко, — ласково ответил Анджело Сайенс.

— Но я не помню автокатастрофу. Я смутно помню только, что произошло что-то страшное. Помню так, будто мне об этом кто-то сказал.

— Автокатастрофа.

— Да, автокатастрофа. А что потом?

— Потом… летаргический сон.

— Но разве можно проспать 400 лет?

— Я тоже думал, что нельзя. Все это время ты находилась под наблюдением медиков. А я вернул тебя к жизни. Ты ведь хорошо себя чувствуешь, не так ли?

— Даже лучше, чем раньше, — призналась Серафима и вновь замолчала.

Доктор тоже молчал, смотрел на нее, любимую пациентку. На женщину.

— Тебя не пугает, что миром в будущем будут править люди, похожие на андроидов? Или андроиды, похожие на людей?

— Никто не знает, что ждет нас в будущем. А сейчас миром правят такие, как я.

Сима расстроилась окончательно.

— Чтобы править миром, надо, наверное, знать все обо всех, — сказала она.

Анджело негромко засмеялся:

— Человеку это не под силу, да и ни к чему. Я знаю одно существо в глубинах Вселенной. Оно знает все о Земле и о каждом ее обитателе, и наверняка знает все о Вселенной. Существо называет себя Тайкох. По нашим меркам оно громадно. Человечество подозревает о его существовании, но оно ничем не доказано, хотя я контактирую с ним довольно давно и даже не пытаюсь это скрыть.

— Почему же человечество не может вступить с ним в контакт?

Анджело Сайенс вздохнул и покачал головой.

— Слишком разные уровни и интересы. Даже два разных человека иной раз не могут найти контакт между собой, а тут — инопланетный разум. Мы с Тайкохом друг друга мало понимаем.

— Нам могли бы пригодиться его знания.

— Сам Тайкох так не считает, иначе контакт давно бы состоялся. Тебе очень интересно, что происходит в двадцать пятом веке, но меня сейчас интересует другая вещь. Я предлагаю тебе руку и сердце.

Он сказал это будничным тоном, как продолжение разговора, Сима даже решила, что ослышалась. Анджело смотрел на нее и ждал ответа.

— Я не понимаю, — проговорила она, защищаясь.

— Ты нужна мне, Серафима Андреевна. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я хочу, чтобы ты была рядом, когда мне хорошо или плохо. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной, и чтобы все это видели. Я хочу заботиться о тебе. Всегда. Я просто тебя хочу. Я долго тебя ждал. Долго, очень долго.

Сима, удивленная и расстроенная, пыталась угадать, о чем он сейчас думает и что чувствует. И, главное, зачем ему это надо. Она не подозревала, насколько важен для него был ее ответ. Он сидел и ждал с остановившимся дыханием. Первая волна любви накрыла Анджело Сайенса много лет назад, когда он еще носил другое имя, и его еще никто не знал. Любовь стала для него полной неожиданностью, сначала радостной, но затем она обернулась тяжелым бременем, потому что осталась без ответа. Да еще соперник постоянно маячил перед глазами… Анджело Сайенс, ослепший от страсти, наделал много глупых, непростительных ошибок, самой непоправимой из них было то, что Анджело Сайенс сделал с соперником… Та же самая женщина сидела сейчас напротив него (можно протянуть руку и дотронуться, настолько она казалась досягаемой), та же самая, и такая же молоденькая и наивная, как и тогда, много-много лет назад. Анджело Сайенс стал много старше и мудрее, и он больше не собирался делать ошибки. И выпускать своё из рук он тоже не собирался.

Сима этого не знала.

— Мне надо подумать, — обреченно сказала она. — Я не могу решать серьезные вопросы так быстро…

Она не знала, что можно сказать еще.

— Хорошо. Даю тебе неделю на размышление, — внешне невозмутимо ответил Анджело Сайенс, протянул руку и… нет, рано еще… Он забрал ее руку в свою и нежно поцеловал маленькую ладонь.

Арина проснулась от того, что ее тормошили прохладные руки Серафимы.

— Ты похожа на фиолетовую звездочку, — шепнула она Симе в полумраке.

Сима зажгла свет. Арина сонно жмурилась и как-то виновато улыбалась подруге. Но, увидев выражение ее лица, Арина улыбаться перестала.

— Что случилось? — спросила она.

Сима обвела комнату напряженной рукой:

— Это твоя комната, да?

— Да, а что?

— Заблуждаешься. Это его комната. Здесь все его. А моего в этом мире ничего нет, — сказала Сима в тоске.