Цитадель Гипонерос (ЛП) - Бордаж Пьер

— А насилие ваших церберов вы тоже считаете просто прорывом моего подсознания?

Едва спросив, Гэ осознала очевидное, в ее голове сложился нежеланный ответ. Мысль о том, что она сама могла быть причастна к произошедшему, шокировала и отталкивала, и тем не менее — Гэ это чувствовала — была решающим ключом к пониманию и, как следствие, к успеху. То насилие против нее входило в секретный приказ: оно сослужило неоценимую службу тем, как утверждал управляющий Жиль, что сохранило ей жизнь.

— К несчастью для тебя, сестра Гэ, мы не собираемся завозить на Землю больных овец, которые могут заразить стадо. Техники готовят шаттлы, и бескастовых распределят по ним в самое ближайшее время. Высадка через шесть-семь дней, и мы обязаны устранить потенциально угрожающие факторы безо всякого снисхождения. С тем насилием, которое ты упомянула, ты, может быть, распрощалась еще не до конца: этим людям, — он махнул рукой в сторону смотрителей, — не очень понравилось, что ты потребовала головы и мужские органы их шестерых товарищей… Прежде, чем выбросить тебя в космос, они долго будут тебя пытать, чтобы ты еще затосковала по снисходительности своих первых истязателей. Ни ты, ни твои дружки не помешают нам исполнить волю Эль Гуазера.

Угрозы маленького человечка Гэ встретила на удивление бесстрастно. Она отбросила страх и ненависть, как истрепанную одежду. Она ощущала уже не только ментальные волны своих братьев и сестер по изгнанию, но и энергию, которая шла от близкой Земли и наполняла ее неизъяснимой силой. Управляющий Квин и смотрители вдруг превратились в частички ее самой, в ее собственные создания, в отражения ее скрытых желаний. Она поднялась выше их измерения, она не пыталась им противоречить, отстранилась от их побоев, она вобрала их в себя и поставила лицом к лицу с их собственным зеркальным отражением.

— Я предлагаю вам последний шанс встать на мою сторону, управляющий Квин, — объявила она спокойным голосом. — На сторону человечества. Возвращение на Землю не может стать возвращением к старым ценностям — тем самым ценностям, которые довели нас до изгнания. Если вы этого не поймете, вас и ваших пособников сметет как вульгарную астероидную пыль.

Смотрители на ее слова откликнулись смешками. Они не спускали с нее взглядов, как стая выследивших добычу хищников, и выжидали сигнала от управляющего, чтобы наброситься на нее и заставить подавиться своей кичливостью.

— Ты не в том положении, чтобы мне угрожать, мелкая шлюшка! — прошипел Квин. — Бросилась бы ты к моим ногам, чтобы признаться в своем обмане и попросила у меня прощения, я бы мог и согласиться избавить тебя от лишних страданий, но твоя наглость не заслуживает пощады! — Он повернулся к охранникам. — Забирайте ее и делайте с ней все, что захотите.

Они подступили к ней, схватили за руки и потащили из камеры. Она не пыталась бороться, лишь старалась глубоко дышать, не поддаваться порывам паники, удерживаться в потоке нежности, поднимающемся с Земли.

Они миновали несколько коридоров — то залитых солнечным светом, то погруженных в глубокую тьму. Гэ расслышала удаляющийся голос управляющего Квина:

— Передавай привет Маа, как переступишь адский порог!

А потом его смех, усиленный металлическими перегородками и потолком, поглотила тишина.

Гэ заметила в ментальных вибрациях своих сестер и братьев-изгнанников радикальные изменения: теперь там гуляли мысли о мятеже и ненависть, и сливались в бурно вздымающиеся валы. Она взглянула на окруживших ее смотрителей — устремленных к своей цели, с замкнутыми лицами, — они не обращали внимания на предвестники грозы, нависающей над «Эль-Гуазером». Ее конвоиры казались безучастными к психической среде вокруг, как будто ментальные волны товарищей по изгнанию их не коснулись.

Тогда Гэ поняла, что экстрасенсорное восприятие смотрителей и, возможно, членов других господствующих каст, со временем изменилось, что в контроле над населением ракетного каравана они полностью положились на упреждающих. Она пришла к выводу, что только бескастовые улавливают ментальные вибрации, эти волны, производимые мозговой деятельностью, тонкие потоки, что сливаются друг с другом и образуют изменчивый, бурный океан. Да, упреждающие свои телепатические способности усиленно развивали, но, поскольку посвятили себя исключительно задачам оповещения и надзора, они не участвовали в этом слиянии чувств, эмоций и мыслей. Их натаскивали перехватывать мыслепередачу, но не определять окраску, тон вибраций. Вероятно, как раз естественная предрасположенность бескастовых к симбиозу (возможно, усиленная крипто-трансом) напугала правящие касты и подтолкнула их ввести ограничение кислорода. «При недостатке кислорода мозг и не помышляет о бунте», — сказал управляющий Жиль.

Смотрители поволокли свою пленницу в поперечный проход, более узкий, чем основные, и завели к опечатанной круглой двери, запертой огромной перекладиной. В этой части каравана царила кладбищенская тишина. Гэ поранила босые ноги о ржавые головки заклепок. Она поняла, что ее привели к шлюзовой камере для приговоренных, но не позволяла страху взять верх: страх вызывал раздробленность воли, развал мыслей, ей же как раз требовалось удержать собранной свою личность во всей ее полноте.

Дверь с жутким скрипом повернулась на петлях. Они схватили Гэ за плечи и бесцеремонно затолкали в тесную комнатушку. На задней переборке выделялись очертания второй шлюзовой двери. Когда они устанут с ней забавляться, им останется просто выйти, аккуратно прикрыть круглую дверь и скомандовать из коридора автоматическое открытие внешнего люка. Гэ засосет в космос, и ее тело, подчинившись ужасающему натиску вакуума, испарится в бесконечности.

Они в свою очередь влезли в камеру, окружили Гэ и обнажили даги. Смотрители начали с того, что легонько поводили остриями оружия по ее лицу, а затем разрезали ткань платья. В их методичных, спокойных, уверенных жестах сквозила холодная решимость. Время от времени они отпускали смешочки. Полностью располосованное платье Гэ соскользнуло с ее тела и замерло на металлическом полу, ее кожа от жгучего холода покрылась мурашками. На краткий миг ее потянуло удариться в панику, отдаться рефлексам тела, подчиниться инстинкту выживания. Так себя вести она уже пробовала — пойти легким путем, объявить свое страдание и свой страх, бунтовать, кричать, биться.

Острый край лезвия опасно скользнул по ее груди, задел один сосок, другой погладил по спине, третий лег на шею, четвертый задел пах. Они все еще не решались взрезать ей кожу — не потому, что недостаточно хотели, а потому, что пока она оставалась спокойной и как будто отсутствующей, из нее не получалось жертвы. Было в ее отстраненности что-то пугающее и тревожное. Гэ словно закуталась в безразличие, подточившую их жестокость.

Через несколько минут они почувствовали себя глупо с бесцельно зажатыми в кулаках дагами. Оружие, когда оно не инструмент силы, безынтересно. Раздраженные смотрители не видели и не слышали, как в шлюз пробираются неприметные тени. Они обернулись, когда по потолку чиркнула сабля, но не успели среагировать: троих из них обезглавили с такой силой, что снесенные головы пролетели через камеру и врезались в переборку на противоположной стороне, двоих проткнули насквозь, и они со стонами рухнули на пол. Наконец, последний уронил кинжал и стал ждать смертельного удара. Он понял, что явился в эту прихожую небытия за собственной смертью, и не попытался уклониться от острия, которое со свистом неслось к его сердцу.

Кровь, хлынувшая из безголовых тел, забрызгала Гэ.

— Они тебя не поранили, сестра Гэ?

Она медленно покачала головой. Гэ узнавала среди членов небольшого отряда, ворвавшегося в комнату, мужчин и женщин, которых она встречала в коридорах или в общих отсеках, но с которыми никогда не заговаривала — ни устно, ни телепатически. Они смотрели на нее с почти боязливым благоговением. На женщинах не было платьев или другой одежды, которая помешала бы им двигаться, лишь свободные штаны и куртки. В основном люди вооружились саблями с широкими лезвиями, заточенными с обеих сторон — очевидно, вырезанными из кусков фюзеляжа.