Георгий Мартынов - Гианэя
Было ясно, что он шутит.
— Это Синицын вам сказал? — спросила Марина.
— О чем? Что Гианэя хочет вас видеть? Нет, это наше мнение, и я передаю вам приглашение от имени всего Совета космонавтики.
— Мне остается только поблагодарить вас.
— Благодарить будет Гианэя. Так вы готовы?
— Я буду готова, — сказала Марина. Сразу же после разговора со Стоуном она вызвала Сергея.
— Я тут совершенно ни при чем, — сказал он. — Я не видел ни Стоуна, ни других членов Совета. А если бы даже и я, то в чем дело? Разве ты не рада?
— Более чем рада, — засмеялась Марина. — Значит, летим вместе!
5
Ничто не изменилось.
Все было по-прежнему внутри корабля и вне его. Жизнь казалась остановившейся. Где-то в какой-то трудноопределимой точке бесконечного пространства.
Оставалась ли эта точка постоянной или изменялась, не имело никакого значения для обитателей «космического острова». Даже до ближайшей звезды — Солнца — пришлось бы «падать» под действием его гравитационной силы столь долго, что теряло смысл само слово «падение». Оно становилось неотличимо от неподвижности. И в том и в другом случае, если на помощь не явятся космолеты Земли, предстояло умереть на этом корабле.
Для падения «с высоты» порядка светового года человеческая жизнь слишком коротка.
Командный состав звездолета — Вересов, Джеммел, Тартини и Фогель, как начальник экспедиции, — четыре года тому назад окончательно убедились, что пустить в ход двигатели без помощи извне невозможно. Вернее сказать, вообще невозможно, поскольку под словами «помощь извне» приходилось подразумевать земные заводы. Заводы не явятся в космос, а доставить к ним беспомощный корабль немыслимо. Он никогда уже не опустится ни на одну планету. Его судьба — сгореть в огненных объятиях Солнца, и через много десятков лет это обязательно произойдет. Вопрос заключался в том, чтобы снять с обреченного корабля его экипаж.
А произойдет ли это? Они имели много оснований сомневаться, зная, как неимоверно трудны поиски крохотной точки в безграничных просторах. Шансы на успех ничтожно малы.
Трезво оценивая положение, они возлагали все надежды только на то, что космолет, который должен был вылететь на планету Мериго со дня на день, а возможно, уже вылетел, пролетая мимо них, услышит сигнал «SOS».
Он мог пролететь мимо года через три, самое меньшее. Несколько месяцев уйдет на торможение и поиски. Значит, помощь может явится только через три с половиной, четыре года. Или через пять.
А если в этот срок космолет не явится, то практически не останется никакой надежды на спасение.
Запасы энергии на корабле были велики, экономить ее не было необходимости. И передатчик включили на постоянную автоматическую работу пять лет назад. Слабая надежда на корабль гийанейцев заставила это сделать.
После аварии, как только было восстановлено сообщение между отсеками и разбужен весь экипаж, кроме Мериго и его трех товарищей, Вересов узнал от старшего радиоинженера, что на корабле Вийайи предполагалось установить приемно-передающую рацию земной конструкции.
— Для прощальных бесед, — сказал Игорь Филиппов. — Наши ученые и сами гийанейцы хотели иметь возможность обмениваться радиограммами первые месяцы после старта.
— В таком случае, — сказал Вересов, — немедленно пускайте генераторы. Корабль Вийайи — это шанс!
— Крайне незначительный, — заметил Филиппов.
— Мы не в праве терять ни единого.
А шанс действительно был совсем крохотным. Удалившись от Земли на расстояние, превышающее радиус действия передатчика, то есть через два месяца после старта, гийанейцы, конечно, выключат рацию, ставшую им совершенно ненужной. А до этого будут включать ее только на время сеансов связи, часы которых согласуют перед стартом. И совсем уже невероятным представлялось, что они будут слушать на частоте передатчика корабля Вересова.
Могло ли кому-нибудь прийти в голову, что гийанейцы оставят рацию включенной на автоматический прием именно на этой частоте и именно затем, чтобы перехватить сообщение с их корабля, если таковое последует?
И не мог Игорь Филиппов знать, что впоследствии на Земле было решено поставить на корабль Вийайи только один приемник. Поэтому, когда прошли все мыслимые сроки пролета гийанейского корабля, казалось несомненным, что сигналы услышаны не были.
— Они послали бы нам ответ, — сказал Фогель. — Не могли не послать. Чтобы мы знали: нас услышали. И конечно, они повернули бы обратно, к Земле. Хотя бы для того, чтобы передать нашу радиограмму.
— Да, они не услышали. Впрочем, этого следовало ожидать, — отозвался на его слова Джеммел.
Передатчик остался включенным. К чему было выключать его, пусть работает…
Ровно год экипаж корабля боролся за подвижность. Чего только не испробовали, пытаясь оживить двигатели! Все было тщетно. «Мозг навигации» выполнил свою последнюю задачу настолько основательно, что сделать не удалось ничего, несмотря на все усилия и обостренную опасностью изобретательность. Чуждые землянам агрегаты отказались подчиниться чужой воле.
Оставалось только ждать!
И потянулись дни, месяцы, годы!
Анабиозные ванны ничем не могли помочь. Они сократили бы время ожидания, в лучшем случае, на полтора года. И было решено сохранить их для четверых. Если для землян, которых, считая с техническим персоналом корабля, было шестьдесят человек, объединенных общностью обитателей одной планеты, дружескими чувствами друг к другу и одинаковым умственным и психическим развитием, предстоявшие им годы и годы «заключения» были как-то переносимы, то для четверых дело обстояло во много раз хуже.
— Пусть спят! — решил Фогель. — И ничего не знают. Это единственное и наиболее гуманное, что мы можем для них сделать. Если нас спасут, они проснутся, как и было намечено раньше, а если всем суждена гибель, то совсем не проснутся.
Аэролиты щадили корабль, точно зная, что он не может уклониться от встречи с ними. За все время только один раз локаторы «заметили» некрупный осколок, но и он пролетел достаточно далеко.
Текло время. Прошло пять лет со дня катастрофы.
«Робинзоны» (они привыкли так называть себя с легкой руки Виктора Муратова) с удивлением должны были констатировать, что шестьдесят месяцев прошли совсем не так томительно, как они ожидали. Даже быстро.
Огромную роль сыграло продуманное и осуществленное командованием корабля расписание жизни на «острове». У всех было занятие, никому не позволили проводить время бесцельно.
Космонавты учились. К концу пятого года на корабле практически исчезла разность специальностей. Весь экипаж превратился в универсалистов, могущих заменить друг друга в любой области как в предстоявшей работе на планете Мериго, так и в управлении звездолетом. Все овладели испанским и гийанейским языками.
Исключение составила, по понятным причинам, только одна наука — медицина.
А год назад на звездолете открылась… начальная школа!
Улетая с Земли, корабль имел на борту шестьдесят четыре человека. Теперь на нем было шестьдесят шесть!
Появились два новых «пассажира»… родившихся в космосе!
Мальчик и девочка. Рийагейа и Тамара. Их называли сокращенно: Риа и Тома.
Риа был сыном Виктора и Гианэи, Тома — Владимира и Надежды Поповых.
Первым, четыре года тому назад, родился Рийагейа. Его назвали так по желанию матери.
Когда мальчику исполнилось три года, пришла пора начинать учение. И начальную школу создали специально для него одного.
Предчувствие не обмануло Виктора, когда он пять лет назад начал замечать странности в Гианэе. Ее рассеянность, непонятное равнодушие ко всему, отрешенность — все имело одну причину. Гианэя целиком погрузилась в самоощущения, боясь поверить, что страстная мечта превратилась в действительность.
А когда прошло время и факт уже не вызывал никаких сомнений, ею овладела тревога, разделяемая всеми находившимися на корабле. И особенно, конечно, Виктором.
Всех мучил один вопрос: кто должен родиться?
Землянин или гийанейец? Ответить не смог бы ни один ученый двух планет.
Наиболее вероятным считалось, что родится гибрид двух человечеств, пусть очень сходных, но все же отличающихся друг от друга. Хотя бы продолжительностью жизни, оттенком кожи, особенностями слуха и зрения.
Последнее больше всего беспокоило медиков и биологов. Гийанейцы слышали лучше землян, но слуховой аппарат по конструкции, был тождественным. Иначе обстояло дело со зрением. Гийанейцы видели в инфракрасной области спектра, их глаза были иначе устроены. К чему приведет соединение земного и гийанейского зрения? Кто мог ответить на это?
В одной из бесед с Фогелем глазной врач экспедиции высказал опасение, что ребенок может родиться слепым.
