Владимир Михайлов - Тогда придите, и рассудим
Он сел; они все долго смотрели друг на друга, переводя глаза с одного на другого, чувствуя, что все они – одно, но это одно будет отныне существовать в разных местах. Потом разом вздохнули, словно по команде. «Ну что же, Питек, – сказал Ульдемир, чтобы завести нейтральный разговор, – есть у тебя охота, ладно. А остальное как? Жить под кустом? Или тут и дождей не бывает? И холодов? Тогда, конечно, удобно – да ведь это одно место такое, может быть, существует в мире, а в других местах ты и сам знаешь как. А после охоты хорошо ведь принять горячую ванну, а?» Охотник кивнул: «Неплохо. Но, наверное, было бы очень скучно – если бы никогда не случалось дождей, бурь, холодов даже. Тогда кто знал бы цену хорошему дню? Но это не главное. Думаешь, тут нет твоей горячей воды? Если надо, я сяду в ледяную – и собой, желанием своим нагрею ее так, что обожжешься. Но не в этом дело. Думаешь, ты попал в мир охотников? Нет, капитан, это мир людей, а люди бывают разные, и я люблю нестись за оленем, а другому нужно забраться в самую глубину материи, ему не нужен мой нож, ему нужно другое – ты думаешь, у него нет того, что нужно ему, чтобы с нетерпением ожидать следующего дня?» – «Есть? Значит, что же – каждому по потребностям?» – «Да, если потребности – такие, – вступил в разговор Георгий. – Ты не видал здешних городов, Ульдемир, а они есть, таких ты и представить не можешь. И там живут люди, чья жизнь должна протекать именно там, а тут они захиреют от скуки. Каждый человек должен жить так, как ему свойственно, капитан, разве не так?» – «Прекрасно было бы. Но ведь время…» – «Послушай, капитан, – проговорил Уве-Йорген. – Наша с тобой ошибка, ошибка всего нашего времени – в том, что мы решили, что новое – противоположность старому, и его отрицаем. Нет, новое лишь дополняет старое, и чем больше всего существует одновременно, тем больше шансов, что каждый найдет занятие по себе…» – «А ты нашел дело по себе, Рыцарь?» Уве-Йорген усмехнулся. «Я… Обо мне другой разговор. Как и о тебе, надо полагать. Но вот ребята, кажется, осваиваются и никуда уже отсюда, думаю, не собираются». – «Почему? – не согласился Георгий. – Я еще не совсем решил. Но создаются новые планеты, Ульдемир, и восстанавливаются те, где были слишком неразумные хозяева. И я, может быть, попробую обосноваться на одной из них. Понимаешь, здесь слишком благополучно для меня. Вот Иеромонах нашел здесь свое, и Питек тоже, и Гибкая Рука». Индеец кивнул и снова застыл, слушая. «А я еще буду искать, – сказал Георгий. – Здесь, конечно, всего очень много. Но ведь всегда остается в мире что-то такое, чего здесь нет. Вот я и хочу найти это». – «Хорошо, – согласился Ульдемир. – Значит, только мы с тобой, Рыцарь, остаемся неприкаянными». – «Что поделать, – пожал плечами Уве-Йорген, – мы из двадцатого века, он был не очень уютным, сильно трясло, и нам не так просто остановиться и успокоиться. Не правда ли, капитан?» – «Наверное. Значит, ты…» – «Попытаюсь». – «Но что мы станем там делать?» – «Там? Там это будет проще. Понимаешь, все-таки Земля – это… А какого-то опыта мы набрались, и лучше представляем, что к чему, не так ли?» – «Я еще не знаю, возможно ли это вообще. Посмотрим, что предложат», – сказал Ульдемир, словно дело происходило в приемной начальства и они ждали очередного назначения. «Пойми, капитан, – сказал Рыцарь, – отсюда очень хорошо видно, что именно наше время – двадцатый век – во многом оказалось узловым, повлияло на все последующее, и современная Земля, которая нам порой так не нравится – это вывод из наших предпосылок… Надо возвращаться, Ульдемир, надо делать что-то там, в наших днях, чему-то ведь мы научились!» – «Да, – сказал Питек, – вы можете попробовать. Мы теперь уже стали людьми Фермера. А вы оба – еще люди Мастера». – «Какая разница?» – поинтересовался Ульдемир. «Разница не в людях, а в том, что и как они должны делать. Одни создают основу. Другие растят на ней сад. И одни люди хотят растить, а другие – создавать основу. Каждый человек находит себя. А ты нашел себя? Ты – капитан?» Ульдемир подумал и сказал: «Наверное, нет. Я многим занимался в жизни и отбрасывал одно за другим именно потому, что не было у меня ощущения сытости, не было сознания своего дела. Я еще не знаю, Питек, кто я, хотя большая часть жизни уже прошла». – «Об этом ты не думай, – сказал внезапно индеец, – ты думай о главном». – «Ну вот, я же сказал, что не знаю. Иногда мне кажется… Впрочем, кажутся мне разные вещи. Может быть, на деле я – плотник, и мне надо взять инструмент и обосноваться где-нибудь здесь, неподалеку от вас?» – «Может быть», – согласился Гибкая Рука. «Плотники вам нужны?» – «Все люди нужны самим себе, – сказал Питек, – и если они нужны самим себе, то они нужны и другим. Ты только пойми правильно: нужны себе не для того, чтобы пить, есть и спать, а для того, чтобы делать свое дело, как Иеромонах, как я, да и все, кто живет здесь. Но в чем твое дело – я знать не могу. Ты будешь разговаривать с другими. С теми, кто знает куда больше нашего: с Мастером, с Фермером. Может быть, они что-то посоветуют тебе, подскажут. Но что-то ты и сам должен знать. Хотя бы самое основное. Для начала».
Ульдемир задумался. «Ну, главное я, пожалуй, знаю, – сказал он достаточно уверенно. – Снова оказаться на Земле. На старой, на моей. А дальше… Придется всерьез подумать о том, что только что сказал Рыцарь. Может быть, он прав». – «Понятно, – кивнул Питек. – Ты можешь так рассуждать, потому что для тебя она существует в целом, Земля. Не только какое-то одно или два места на ней, но вся планета вместе со всем, что есть на ней. И если что-то из этого всего будет недоставать, тебе станет уже не по себе, потому что это будет уже не та Земля, если бы даже недостающее тебе пытались заменить чем-то получше. У меня, у монаха, у Руки совсем иначе: для нас нет целой Земли, она существует в нашем представлении только в тех пределах, какие были нам доступны в наши времена, а пределы эти невелики, и то, что есть здесь, не очень отличается от того, что было там. Но ты и Рыцарь – другое дело. Понимаешь, если бы вас поселить в другом месте Земли, вы все равно были бы, наверное, довольны, потому что для вас это все равно была бы та же самая планета, даже если бы все там не было похоже на привычные тебе края». – «Но на Землю мне все-таки вряд ли удастся попасть», – невесело заметил капитан. – «Почему?» – «Я с самого начала предлагал Мастеру установить контакт с нашей земной цивилизацией – обещал от этого какие-то выгоды!..» Питек усмехнулся. «Этого не надо стыдиться, – сказал он, – тогда мы ничего еще не знали». – «Да; но все равно, он мог бы пообещать отправить меня на Землю, пусть и без контактов; теперь я знаю, что им ничего не стоит сделать это». – «Вот и проси. Конечно, может быть, все чуть сложнее: у них, видишь ли, такое представление, что человек должен быть там, где есть подходящее для него дело. Но с другой стороны, они считают, что ограничивать человека ни в чем нельзя, иногда они даже слишком не ограничивают, так что потом приходится срочно идти на помощь и спасать. Ну, как на тех планетах…» Легкие улыбки прошли по лицам после этих слов охотника. «Капитан, – сказал Георгий, – и ты, Рыцарь: в любом случае помните, что мы здесь и что если понадобится помощь – наверное, никто не станет мешать нам пойти и помочь. Все-таки что-то мы уже умеем, верно?» – «Ну, – сказал Рыцарь, – попали бы вы в мои руки с самого начала, вы сейчас умели бы куда больше. Но ничего, ребята, будьте уверены: пора всеобщего покоя еще не настала, и не спешите забывать, что в мире бывают еще драки». Снова все помолчали. Потом Ульдемир встал.
– Спасибо, – сказал он. – Это было здорово – увидеться с вами.
– Мы желаем тебе счастья, Ульдемир, – сказал Георгий.
– Встретимся там, – сказал на прощанье Рыцарь. – Хочу еще немного поохотиться тут. Достойное занятие. А ты в случае чего замолви словечко и за меня.
«Не надо оглядываться, – думал Ульдемир, уходя. – Не надо, потому что это все равно горько – что бы там ни было впереди. Но каждый ищет самого себя. И этот «сам» не всегда там, где другие… И вообще, – думал он, – человек со своими делами должен справляться сам: тогда он каким-то образом организует мир вокруг себя, если же он полагается на других, то лишь пристраивается к миру, организованному другими. Беда только в том, думаем мы, что никому из нас не известно в точности, как нужно организовать мир и для чего. Кто-нибудь другой, может быть, и знает, а мы – увы. Впрочем, как говорится, еще не вечер…»
* * *Ульдемир снова стоял на обширной открытой веранде, залитой все тем же золотистым светом. Только что прошел он лугом, поросшим яркой муравой, каблуки его простучали по мостику, перекинутому над неширокой, прозрачной, медленно струящейся речкой, окаймленной невысокими кустами, и взошел на крыльцо. На веранде никого не было, но стоял стол, накрытый на четверых, накрытый в полном соответствии со вкусами и обычаями Земли – и, следовательно, именно его ждали здесь. Дверь, из которой Ульдемир вышел сколько-то дней назад (но он не мог сейчас поручиться, что только дни прошли; неизбежность времени не ощущалась здесь), была гостеприимно отворена, однако он не стал заходить в дом, а остался на веранде в уверенности, что долго ждать ему не придется.
