Алые слезы падших - Майк Манс
– Я тут новости наконец прочитала, – ближе к концу трапезы сказала Рашми и покосилась на мужа. Он глянул на Григорьева и Лукьянова, и Пётр кивнул. Айк, в свою очередь, передал кивок ей. – Так вот, раз уж можно обсуждать… Военные сводки оставлю вам, но вот идея с дипломатией мне показалась интересной. В сводках сказано, Пётр, что это ваша идея. Разве она может сработать? Согласие же давно поняло, что договоры с Несогласными не работают.
– Что тут сказать… – пожал плечами Пётр и полез за добавкой «перловки». – Давай с самого начала. Итак…
Следующие минут пять философ объяснял концепцию «Временного Вечного», идеи великого гуру Кумари, аналогию с шахматной партией и многое другое. Объяснял хорошо, а там, где его английского не хватало, чтобы ярко передать свою мысль, ему помогал переводить с русского Волков, а иногда и с немецкого Мари.
– …И вот я всё рассказал Ланге, а от него и Артур Уайт узнал, передал Ричарду Хейзу, если вы такого помните, он сейчас посол у Кен-Шо, и тот смог как-то убедить Совет по обороне Согласия. Ну а дальше – дело практики, я не участвовал в отборе дипломатов, как понимаете, но мне предлагали лететь на одном из кораблей. Впрочем, Дима меня отговорил, позвал сюда, чтобы подумать над странной эволюцией Предтеч. Кстати, я очень благодарен за это, – закончил речь Григорьев. В этот момент в спальне раздался бубнеж Томаса, Рашми начала вставать, но Айк опередил её и, движением руки усадив обратно на стул, пошёл к сыну сам. Та почувствовала неожиданный прилив радости. Как здорово.
– Я поняла вас, Пётр, – кивнула она, – вы нашли, как вам кажется, способ, если не исправить чудовищную ошибку Вселенной, которая разделила разумных существ на Согласных и Несогласных, то хотя бы нивелировать её последствия. Но мы же понимаем, что Несогласных сильно больше. Катастрофически больше. Сможет ли Согласие, контролирующее, дай бог, небольшой кусок одного рукава Галактики, навязать волю миллионам рас, проживающих в ней?
Пётр задумался. Само собой. Философы любят много думать. Хлебом не корми.
– Но ведь мы можем рассчитывать на то, что со временем они эволюционируют, как случилось с Предтечами и с нами? – спросила Катрина, воспользовавшись паузой.
– Насчёт нас это пока что не подтверждено! – парировал ей Волков. И то верно. Рашми тяжело было представить, что несколько тысяч лет назад их предки являлись скорее Несогласными. Хотя многие летописи как раз о таком и говорили. Право сильного. Вырезания целых народов. Культы личности. Черты, свойственные расам с низкой эмпатией.
– Не подтверждено, но вся история говорит об этом, – высказал её мысли религиовед. – Я могу вам отдельную лекцию прочитать. Раньше мы воспринимали изменения в религиях лишь как изменение культурной составляющей, но, если оценивать с точки зрения генетики, то явная эволюция религиозно-морального уклада народов становится более объяснимой и логичной.
– Но для того чтобы раса эволюционировала в плане эмпатии, нужно какое-то событие, война или геноцид. Этим Кристоф сейчас на Марсе занимается вместе с Натич, насколько я знаю, – сказала Мари, отпивая вина. – Не геноцидом, конечно, а исследованием! – хихикнула она, чуть не подавившись. – Так что, Катрина, мне непонятно, как наш добрый контроль превратит Несогласных в эмпатически развитых. Увы.
Айк вышел из комнаты, держа на руках малыша Томаса, и прошёл к столу. Рашми потянула было руки к ребёнку, но муж сделал жест, мол, я сам, и улыбнулся. Он сел за стол.
– Что я пропустил? – спросил Кинг, в то время как Том попытался достать со стола кусок осетрины.
– Ничего важного, – ответила Рашми, – но раз уж ты взялся за роль папы, то покорми ребёнка немного, а то он сейчас начнёт все подряд хватать и в рот пихать.
Айк кивнул, передал ребёнка сидящей рядом Катрине и пошёл к холодильнику.
– Ну, малыш, давай, улыбнись тёте Кэтти, – шотландка стала строить рожицы Тому, который кривлялся в её руках. – Ути-пути, а чьи это пальчики?
– Вы знаете, – наконец-то вышел из задумчивости философ, – слова мисс Кэмпбел о том, что на Земле тоже произошло изменение гена эмпатии, навели меня на ряд соображений. Действительно, Антон прав, эта гипотеза, практически подтверждённая здесь, способна объяснить ряд изменений на нашей планете лучше, чем классическая школа. Когда мы только садились за книгу, ещё толком не понимая, куда она нас приведёт, Сунил Кумари сказал мудрую фразу. Я её включил в текст, но, кажется, только сейчас осознал до конца. Будто снова услышал из его уст – мне порой кажется, что мой добрый друг всё ещё где-то рядом и в ключевые моменты продолжает направлять меня. Так вот, вслушайтесь: «Слёзы, которые проливает потерявший свою душу, зовут её обратно». Подумайте.
Рашми понимала, что имел в виду русский философ, рассказывая о незримом присутствии гуру Кумари. Подобный эффект был знаком многим её соотечественникам, ранее соприкасавшимся с мудрецами. Но сама она в такое раньше не верила. Но ей было приятно, что Григорьев так сильно чтил маленького усопшего индуса, что она и правда вспомнила духовные практики и попыталась слегка уйти из реальности, сохранив слова гуру Кумари как якорь. Полноценная медитация не была доступна здесь и сейчас, да и Рашми практически никогда не практиковала. Однако в её окружении дома многие в это верили, поэтому основы она понимала. Так что закрыла глаза и сосредоточилась.
Я не здесь. Я в космосе. Вокруг пустота, такая густая, что не видно даже звёзд. Я одна в этой всепоглощающей пустоте. Мне одиноко. Мне нужен Свет и нужна ниточка. Я ищу. Я чувствую метание потерянных душ. Где-то там, на невидимых планетах, остались их тела, которые живут без сомнений с простыми животными целями. Они едят. Убивают себе подобных. Умирают. А их души здесь, в пустоте. Ими заполнена пустота. Из-за них не видно звёзд. Они и есть пустота. Но вот я слышу плач. Где-то далеко, за миллиарды световых лет, чьё-то бренное тело осознало свою ущербность и заплакало по потерянной душе. И её душа, любящая душа, наравне со мной услышала плач. Что есть световые годы для любящей души? Лишь миг. И вот одна из душ вернулась в тело, дав ему цель, смысл, мораль, любовь. И в бескрайней глуши космоса расчистился маленький уголок, и я вижу первую звёздочку. Она далеко, но, так как другого света тут нет, она для меня – вся Вселенная. Она – светоч. И я иду
