Скотт Вестерфельд - Корабль для уничтожения миров
Политический Аппарат сделал все возможное для того, чтобы раздуть аудиторию, следящую за процессом Нары Оксам. Видимо, политиканы не опасались того, что она может сказать.
Ей позволили выступать в собственную защиту. Председатель Сената Пурам Дрекслер настоял на самой обширной интерпретации традиции сенаторского иммунитета, подкрепив свое решение аргументами о безопасности Империи – от той партии, которую он сам представлял. Но даже сенаторский иммунитет нельзя было противопоставить закону о столетнем табу, и потому был изобретен компромисс. Пурам держал под рукой пульт-выключатель – на тот случай, если Оксам заговорит о задуманном Императором геноциде. Шею Нары обвивал шоковый ошейник, чтобы она думала о том, что говорит.
Здесь, на парадном Возвышении, Дрекслер казался немного бледным. Видимо, аппаратчики хорошенько просветили его относительно замысленной Императором ядерной атаки на Легис, и теперь Дрекслер знал, когда именно ему следует вносить в речь Оксам цензуру. Оксам не сомневалась, что Дрекслер глубоко возмущен подобным нарушением устава Сената, но как бы противны ни были ему лично планы Императора, политика Дрекслера оставалась такой же «серой», как тот гранит, в котором были высечены ступени Большого Форума. Оксам была уверена в том, что он непременно утихомирит ее, – если она хотя бы намекнет на запретную тему. Она с грустью подумала о том, что представителям «розовых» политических партий несколько десятков лет в голову не приходила мысль о переизбрании Дрекслера. Все считали, что пост председателя – фикция, номинальная должность. И вот теперь этот человек держал в руках ее жизнь.
Шла вторая неделя подготовки к процессу, и когда об этих условиях узнал Роджер Найлз, он обреченно покачал головой.
«Нам конец, – сказал он. – Если ты не сумеешь сказать им о Легисе, все бессмысленно. Сдавайся и проси пощады».
«Не волнуйся, Найлз, – ответила она. – У меня в запасе есть и другие тайны».
Услышав это, ее главный консультант изумленно вздернул брови, но больше она ему ничего не сказала.
Император понятия не имел о самом последнем сообщении, полученном Оксам от Лаурента Зая. Это сообщение было очень ловко упрятано внутрь политического отчета от адепта Харпер Тревим. Пленница-рикс рассказала о том, что узнал на Легисе гигантский разум. О правде насчет спасения заложников, о симбианте, об Империи в целом. Оксам владела тайной Императора.
Да, она не имела права говорить о геноциде, но это не имело никакого значения. Теперь у нее имелась история получше. Аппаратчики заперли не ту дверь.
Сенатор Дрекслер открыл заседание. Он сжал костлявой правой рукой жезл и стукнул по полу его металлическим наконечником. Звук удара был усилен и эхом разлетелся по каменным просторам Форума.
– Тишина, – проговорил он. Его голос был подобен скрежету гравия.
В Большом Форуме воцарилась тишина.
– Мы собрались, чтобы разобрать дело об измене.
Нара оставила транслируемую «картинку» в поле вторичного зрения и теперь видела перед собой собственное лицо. Какая-то далекая камера пристально следила за ее реакцией. От созерцания себя самой в синестезическом зеркале у нее возникло неприятное чувство – она словно лишилась тела. Оксам моргнула и прогнала изображение.
«Нужно оставаться в реальном мире», – напомнила она себе.
Она даже свою речь целиком заучила наизусть, не желая, чтобы нормальному зрению мешали синестезические суфлеры.
Наре нужно было видеть лица сенаторов, а не волноваться о том, как все происходящее транслируется в эфир. Если ей не удастся завладеть вниманием соратников-солонов, то ей совсем не поможет то впечатление, какое она произведет на зрительскую аудиторию.
– Кто является обвинителем? – спросил Дрекслер.
На ступенях, оккупированных лоялистами, поднялась мертвая женщина. Прелат. Сенат выдал ей специальное разрешение на проход через Рубикон, и она стала первой представительницей Политического Аппарата, кому такое позволили.
– Сам Император, – ответила женщина-прелат. – И я представляю Его.
– Кто является обвиняемой?
– Представительница его величества с планеты Вастхолд сенатор Нара Оксам.
Произнося эти слова, аппаратчица указала на Нару.
Нара почувствовала, как всколыхнулись в зале эмоции, и ее пальцы машинально потянулись к лечебному браслету, но она совладала с собой и опустила руки. Она заранее выставила нужный режим эмпатии и чувствовала, как над ее головой парит, подобно громадному стервятнику, вся столица, как она следит за каждым словом, звучащим здесь, но при этом сдерживается, не выдает своих чувств. На протяжении нескольких недель звучало множество призывов к немедленной расправе, но теперь торжественный ритуал судебного процесса превратил бешеную толпу в уважительную аудиторию. Людей в столице долго приучали почитать традиции.
К сенатору Оксам подошел вооруженный сенатский охранник. Только этому молодому человеку разрешалось иметь при себе оружие в Форуме. Об этой должности Нара прежде тоже всегда думала как о номинальной, но вдруг и охранник, и оружие стали весьма реальными.
Он взял ее за руку.
– Это она? – спросил охранник у женщины-прелата.
– Да.
Охранник отпустил ее руку, но остался рядом – словно Наре могло прийти в голову сбежать.
– Кто будет говорить в защиту обвиняемой? – спросил Дрекслер и обвел взглядом всех сенаторов – словно бы гадал, кто из них дерзнет выступить против Императора.
– Я буду говорить в свою защиту, – сказала Нара, и собственный голос показался ей отделенным от тела – из-за громкого усиления и невероятности происходящего. Ей трудно было поверить, что она обращается к сотням миллиардов людей, к истории, и что от этих слов зависит ее жизнь.
– Что ж, пусть уважаемый Сенат выслушает обвинение, – сказал Дрекслер и опустился на каменный стул.
Мертвая женщина-прелат снова поднялась и подошла к краю Возвышения.
– Председатель, сенаторы, граждане, – начала она. – Императора предали.
Процесс начался.
Прелат продолжала свою речь – звучную и изобилующую повторами и оттого похожую на молитву. Ритуальные фразы волнами накатывали на Нару – все эти слова о клятвах на крови и плате кровью за нарушенные клятвы, о войне против смерти, о бессмертии – великом даре Императора… Все это туго вплеталось в речь прелата. Все прописные истины, вдалбливаемые каждому ребенку еще в раннем детстве. В конце концов даже сама сенатор Нара Оксам ужаснулась тому, что натворила. Как она посмела нарушить верность человеку, который победил смерть – Древнего Врага?
Она взяла себя в руки, заставила успокоиться. Пусть разыгрывают все свои карты. Пусть пробуждают все, какие только есть, замшелые предрассудки. Тем больнее будет падение Императора, когда раскроется его тайна.
– Эта женщина была призвана, чтобы давать Императору советы во время войны.
Наконец прозвучал явный упрек.
– И, дав клятву не разглашать военные тайны, – продолжала прелат, – она предала военный совет Императора. Она нарушила законным образом введенное правило столетнего табу. Нара Оксам стала изменницей.
Затем последовали доказательства. Свет в Большом Форуме померк, и ожил воздушный экран над Нижним Возвышением. Пураму Дрекслеру пришлось бы выгнуть свою старческую шею, чтобы смотреть на экран, и он этого делать не стал, а взирал на аудиторию как строгий учитель, наблюдающий за ходом виртуального урока.
Сенат выслушивал обвинительницу в торжественной тишине, хотя все эти факты и изображения передавались по всей Империи в течение последних двух недель. Но в выпусках новостей, конечно, повторялось одно и то же сочетание доказательств: кадр, на котором Оксам и Зай были запечатлены во время торжественного приема, несколько слов из посланного Заю предупреждения, произнесенные ее голосом, и дальний снимок восточного крыла Алмазного Дворца, где заседал военный совет. А вот здесь, в Сенате, масштаб доказательств растянулся в противоположном направлении. Время начало двигаться ползком. Каждый след отношений между Оксам и Заем, запечатленный средствами массовой информации, теперь объяснялся в течение нескольких невыносимо долгих минут. Их первый разговор был разобран, кадр за кадром, словно преступление, случайно заснятое камерой наружного наблюдения. Короткие записки, которые они посылали друг другу в течение десяти лет, были скорбно, нараспев, зачитаны вслух женщиной-прелатом. Она рассуждала о планах Оксам и Зая на будущее так, словно их роман с самого начала представлял собой преступный заговор.
Затем были зачитаны последние несколько сообщений, отправленных Оксам на борт «Рыси». Эти послания на заседании Сената два дня назад большинством голосов были лишены сенаторской тайны переписки. То письмо, которое состояло из одного-единственного слова «нет», прелат связала с отказом Зая от «клинка ошибки». Все свидетельства были отредактированы во имя безопасности и представлены так, чтобы Оксам в этом союзе выглядела агрессором. И Нара радовалась тому, что аппаратчики не устроили облаву на Лаурента. Наоборот: последние две недели они только тем и занимались, что усиленно муссировали образ Зая-героя. Этот пропагандистский образ значительно ослаб, но не был уничтожен. Теперь Зая представляли некогда непоколебимым имперским воином, которому заморочила голову женщина-интриганка.
