Михаил Хрипин - Воина миров. Второе пришествие
Джек испугался, что длинная пауза выставит его в негативном свете, надо было что-то отвечать.
— Актер рассказывает людям сказку. Говорит, показывает что-то такое, что обычный человек никогда в жизни не совершит. Люди любят представлять себя на чужом месте, особенно, если это связано с приключениями, геройскими поступками, сильными переживаниями. Знаете, Иррат, жизнь на Земле очень скучна. Нам приходится развлекать себя такими вот выдуманными историями, чтобы представить себя внутри каких-то событий, которые не могут произойти в реальной жизни. Я, например, показывал людям, как вели себя отчаянные смельчаки, пытавшиеся бороться с чудовищами во время их первого появления. Это было популярно. Молодежь не видела войну, мирная жизнь не обещала никаких новых сражений. Они хотели увидеть, как все могло бы быть, окажись они в такой же ситуации. Хотя, конечно, если бы они оказались там, в прошлом, то вели бы себя совершенно иначе…
«Как я сам, — подумал Джек. — Я оказался не лучше своих зрителей, которых просмотр фильмов о героях ничему не научил. Ради чего я старался? Тот же Криспин не из-за просмотра фильмов оказался способным на свой поступок, вовсе нет. Просто это есть в душе. Или нет».
— Вы притворялись другим человеком, рассказывая свои истории?
— Да, можно сказать и так.
— Но это же потрясающе! Мы только передаем друг другу тексты наших легенд, запоминаем их, чтобы не забыть нашу историю. а ваш способ гораздо более сильный. Вы историю оживляете.
«Вот и еще один слепой поклонник кинематографа! Что же будет, если мы покажем ему какой-нибудь фильм? Он, вероятно, примет все за чистую монету. — Джек улыбнулся. — Странно, что ему никто до сих пор ничего не показал. Война отвлекла все силы».
— Так при чем здесь актерство, если вы должны научить меня языку?
— Теперь я не понимаю. Доктор сказал, что это вам поможет.
— Ну, если уж доктор сказал, — Джек картинно развел руками.
«Он мне тоже многое что сказал. Однако верить всему — оказалось смертельным аттракционом. Молодец все-таки этот Лозье! и как он его раскусил?»
— Давайте попробуем, — с готовностью закончил Джек. — Раз это входит, оказывается, в программу нашего общения.
— Но я предупреждаю, это может оказаться невыполнимо. Строение нашей гортани несколько иное…
«Уотсон и ему задурил голову! Представляю, какое было бы у меня строение гортани! Тогда марсианская речь сама из меня рекой полилась бы! Вот только успел бы я к тому моменту выучить такие ругательства, чтобы описать все, что я думаю о нем?»
— Тогда, в качестве первого урока, скажите мне, Иррат, как звучит на вашем языке «ты коварный, сумасшедший сукин сын»?
Беседы становились все более долгими. Еще во время второй встречи Джек заметил, что рассказы Иррата начинают интересовать его, независимо от чужих распоряжений. в них было столько боли, страданий, героизма, самоотверженности, что Джек едва сдерживал себя, чтобы не дать волю чувствам. Актерское воображение живо рисовало ужасные картины рабского угнетения марсиан, чудовищных ошибок, совершенных ими. Джек словно своими глазами видел происходящее в переполненных бараках, когда трясущиеся от страха рабы отворачивались, чтобы не смотреть, как сородичи, выбранные по жребию, покорно исчезают за дверцами шкафов, вываливаются оттуда через минуту бездыханными, до прозрачности бледными телами.
Подкрепляемые фразами на родном языке Иррата, истории получались еще более выпуклыми, объемными, многослойными. Они врезались в память Джека, обжигали, оставались рубцами.
Ненависть к чудовищам кипела в Джеке с той же силой, с которой Иррат выплескивал ее на благодарного слушателя. Джек как никогда раньше понимал, что марсианам надо помочь избавиться от тяжкого ига. Раньше Джек просто принимал к сведению, что есть марсиане, которые стремятся к освобождению своей планеты, что один из них прилетел в снаряде и рассказал обо всем людям. Но тогда Джек был поглощен тем, что происходило вокруг. Земля страдает от захватчиков, и все силы следует бросить на собственное спасение. Теперь Джек видел — Иррат прекрасно понимает это и целиком на стороне людей. Никакой помощи не дождется Марс, если люди не одолеют чудовищ у себя на родине. Борьба с чудовищами наполнилась для Джека новым смыслом. Теперь это была не только битва за свою свободу. Джек видел, что это лишь первый шаг на пути к полному уничтожению всех ненасытных тварей. Он осознал, что земляне не должны остановиться, очистив от них свою планету. Тяжесть страданий марсиан нельзя игнорировать. Джек видел, что на людях лежит еще большая ответственность, чем он мог вообразить раньше.
Он убеждал Иррата в том, что все так и будет. Час расплаты неминуем. Он верит в способности людей. События на Земле — это не то же самое, что на Марсе. Чудовища пришли сюда извне, чтобы поработить планету единым броском. Они не овладевают своими бывшими хозяевами скрытно, постепенно, как это было на родной планете Иррата. Нет, люди дадут решительный отпор. Уже делается очень многое, чтобы приблизить этот день. Джек рассказал Иррату, как они захватили пленника, выволокли его из треножника, усыпили. Иррат восхитился мужеством людей. Он понял, что у людей в крови страстное желание отстаивать свою свободу. Бледный Карлик не оказался исключением, они все здесь такие. Это воодушевляло Иррата, давало надежду, гораздо более сильную, чем та, которая привела его сюда.
Но Джек прекрасно понимал, что он всего лишь солдат. Один из тысяч, которые каждый день будут идти в атаку, стараясь убить чудовище, хотя бы еще одно, чтобы сделать маленький шажок вперед. Он знал, что не вправе давать слишком радужные обещания марсианину. Джек чересчур хорошо помнил, что творилось с ним самим, когда оказывался в центре событий. Но, решив перебороть себя, он твердо вознамерился вернуться как можно скорее в Лондон. Только там он сможет каждую минуту приближать исполнение мечты Иррата.
Глава 5
Последние дни выдались особенно трудными. Сосредоточенность утекала водой сквозь пальцы, песком в песочных часах. Перестали рождаться новые идеи. Иван маялся в нарастающей тоске.
«Прямо изобретательская импотенция какая-то. Никогда не было такого. Шатаюсь по коридорам, как приблудный пес, все места не нахожу. Чего ищу?»
Вопрос был чисто риторическим. Он уже давно знал причину, отдался ей всецело, отбросив сомнения и робость. Большому человеку — большие чувства. Самоирония все реже выручала его, давая сначала дни, затем часы, а теперь уже короткие минуты трезвости. Работа в мастерской начинала тяготить, больше отвлекая, нежели давая выход накопившимся мыслям.
Перед его мысленным взором красовались большие, открытые всему новому глаза, зеленые как листва, что просвечивает на солнце, искрится мельчайшими прожилками, переливами цвета. Сколько силы было в этих глазах, сколько решимости! Это не могло не заразить. Иван попался в западню, сам не ведая, моментально и навсегда. и слишком долго, как теперь думал, боялся признаться себе в этом.
По свойству русской души, он мысленно разговаривал с ней, придумывая темы для бесед, каверзные вопросы и яркие ответы. Называл ее в мыслях не иначе, как Анюта. от этого она становилась еще родней и ближе.
«Ведь ты же сразу показала мне, как надо поступить, — в который раз досадовал Кулибин. — Это мой долг, делать здесь все, от меня зависящее, сражаться. Так ты сказала? а сама намекала, что хотела бы поехать со мной, я это сразу заметил. Ну что я за дурак? Какой леший попутал, понес сюда делать эту чертову ракету, возиться с улучшениями, спорить с местными парнями? Сейчас все кажется такой глупой суетой. а настоящая жизнь, борьба — вот где. Там где ты, Анютка! Ох и тупой же я увалень…»
Иван в сердцах топнул ногой. Его коллеги, Салье и Антрак, работавшие над очередным механизмом для нужд партизанской базы, испуганно вздрогнули, посмотрели на русского великана.
— Иван, что с вами? Вы в последнее время на себя не похожи.
— Не бойтесь, ребята, пол не проломлю.
— Этого мы боимся меньше всего, — ответил Салье, но не удержался и мельком глянул в угол, где валялись обломки сломанного вчера стула. Иван, вот так же задумавшись, облокотился на него. в рабочем угаре искореженные куски даже не успели еще унести. Да и кто знает, не пригодится ли, например, трубчатая ножка в качестве элемента конструкции очередного опытного образца? Ход мыслей русского инженера иногда поражал изгибами и невообразимыми пируэтами.
— Ну да, задумался опять. Извините.
— О чем же, позвольте полюбопытствовать? — вступил в разговор Антрак.
— Хм, — Иван поскреб мощной ручищей затылок, — вам, французам, должно быть, и не в диковину… Хотя, что там в книжках напридумывают? — Он снова замялся, да так и замолчал, не зная как продолжить.
