Александр Громов - Звездная вахта (сборник)
На бывшем острове оказалось даже хуже, чем предполагал Хаг. Спасали мокроходы, но и в них нельзя было долго стоять на одном месте, особенно вблизи «окна», продавленного большим зверем, от которого над поверхностью осталась лишь часть волосатой руки. Здесь мох был особенно непрочен. Подумав, Хаг повернул к тому зверю, что увяз только по брюхо.
Зверь давно заметил людей. Когда же они приблизились, он вскинул голову, вспугнув тучу комарья, и издал резкий трубный крик. Матерый самец, много повидавший на своем веку, он знал, чего ждать от людей, и его крик был криком ярости, а не отчаяния. Сейчас первое из хлипких с виду двуногих существ приблизится на длину хобота – и отлетит с переломанными костями, сбитое одним точным ударом. Сейчас…
Существа остановились, не дойдя двух шагов до невидимой черты. Мамонт взревел, негодуя. Если бы болото не держало так цепко! Даже сейчас, ослабев от голода, он все еще легко мог бы догнать и растоптать хищную двуногую мелочь. Если бы только отпустила топь…
Летом мошка тучами лезет в глаза. Ненасытные слепни кусают в губы, в нежный кончик хобота. Вредный овод спешит отложить яички в ранках век. Случайно придавленная гадюка – длинный червяк – может прокусить кожу между пальцами, причинив боль. Но хуже всех вот эти, двуногие. Они опасны и зимой, и летом. Почему мир устроен так, что слабые побеждают сильных?
– Дай шест, – велел Хаг.
Лям повиновался. Уже поняв, чего хочет вождь, он дрожал от возбуждения. Если поймать большого зверя в яму и с безопасного расстояния разбить ему волосатую руку в том месте, где она растет из чудовищной морды, большой зверь истечет кровью и умрет. И тогда у племени будет мясо, много мяса. Так говорили старики, любители поболтать у костров. Но даже если зверь не умрет, охота не будет чересчур опасной. Духи болота предназначили его себе в пищу и ни за что не выпустят. Следующим летом в этих краях появится очень много гнуса. Еще больше, чем раньше.
Лишь люди Болота могут отнять у духов часть их пищи.
Найдя кочку попрочнее, Хаг, не торопясь, привязал запасным ремнем древко копья к шесту. Проверив прочность узлов, одобрительно хрюкнул. Потеряешь на охоте оружие – сразу же найдутся охотники оспорить у тебя право быть вождем. И Ауха не станет им мешать.
Теперь древко было достаточной длины. И Хаг держал его над головой обеими руками, примеряясь к удару в основание хобота. Затем ударил – коротко и точно.
Мгновенно выдернутое острие окрасилось кровью. Большой зверь оглушительно затрубил от боли и ярости. Рванулся, силясь дотянуться до Хага, ударил гибкой волосатой рукой, взбил ошметки мха и грязи, попытался схватить копье. Хаг едва устоял – так заколебалась пружинящая подстилка под его ногами, и, почувствовав движение болотной зыби, сопереживая собрату, тяжко выдохнул и простонал в трясине второй зверь.
Шаг на соседнюю кочку. Не потому, что прежняя перестала держать, но по привычке охотника племени Болота, той привычке, что много раз спасала предков, спасает нынешних людей племени, спасет и их потомков. Повторяя движение вождя, поменял место и Лям.
Торопиться было некуда. Хаг нанес второй удар наверняка, выждав подходящий момент. Лишь несмышленышам, вроде Ляма, позволено спешить и ошибаться на охоте.
Острие копья вошло в ту же рану, расширяя ее. Оглушительный рев перешел в визг боли. Большой зверь изогнул волосатую руку, оканчивающуюся мускулистым, нежным на вид отростком, осторожно потрогал край раны и издал глухой стон. Затем еще раз попытался дотянуться до Хага.
Новый удар. Точно в цель.
Кровь была почти не заметна на рыжей шерсти. Но это была кровь, бьющая ключом кровь беспомощного великана, добиваемого алчными карликами. Хаг захохотал. Победа над сильным врагом всегда кровава и грязна. Но что может быть чище радости победы?
– О-хо! – кричал Хаг, и Лям ему вторил.
Еще удар. И еще.
Черная жижа, выдавленная из болота тяжестью большого зверя, сделалась бурой. Чем больше зверь, тем больше в нем крови, если только он настоящий зверь, а не рыба. Большой зверь уже не кричал – лишь стонал, жалуясь духам своих звериных предков, не имеющих власти над людьми. В его глазах, удивительно маленьких для великана, стыла боль. Теперь оставалось только ждать. Просто бродить по прогибающемуся мху бывшего острова, избегая оставаться на одном месте, и ждать.
Второй большой зверь еще дышал, но уже не отвечал раненому собрату. Клыки его совсем скрылись; над трясиной оставался лишь кусок волосатой руки длиной в локоть. К полудню болото засосет и его; убитый же сородич будет погружаться еще долго, и лишь к вечеру, а то и светлой прохладной ночью топь окончательно сомкнется над ним. Засевший в растаявшем острове прочнее, чем костяной наконечник в расщепе древка, он уйдет в болото прямо, как стоял. Но прежде люди возьмут у него все, что сумеют.
Старики не врали. Великан истек кровью. Но прежде чем он окончательно уронил и уже не поднял голову, Хаг несколькими точными ударами копья отделил от головы-валуна волосатую руку. Зацепив крючком в основании лезвия, с усилием выволок из грязи, подтянул к себе добычу. С таким грузом не стыдно вернуться в становище. Кто из ныне живущих может похвастать победой над большим зверем? Это не рыба, бить которую на мелководье доступно и детям!
Хаг с сожалением посмотрел на клыки умирающего гиганта. Упущенная добыча, жаль… Нечем взять. Нельзя желать на болоте слишком многого, духи этого не прощают. Но все равно старого Ауху теперь можно смело отогнать от большого костра. Кто осмелится противиться, если волосатую руку зверя – знак победы и одновременно вкусную, по словам стариков, пищу – удастся донести до становища?
Тихоня Лям, смотревший на вождя восхищенными глазами, с полувзгляда понял, что надо делать. На плечи груз не взять, под тяжестью волосатой руки охотника не спасут и ивовые плетенки. По болоту до реки добычу придется тянуть волоком на ременном аркане, а там – на плот…
Тянуть, понятно, выпало Ляму. Хаг шел впереди, выбирая дорогу. Он не оглядывался. А Лям оглянулся, и то, что он разглядел на краю болота, заставило его по-мальчишески звонко вскрикнуть.
– Там чужой есть, – сказал он, остановившись, и указал рукой. – Нас видит. Сюда идет.
Теперь и Хаг, всмотревшись из-под руки, разглядел вдалеке темную фигурку. Человек, никаких сомнений. Человек из чужих полуденных земель, спустившийся с холмистой гряды. Один. Что удивительно, без всякого оружия. Даже без необходимого в болоте шеста. А по тому, как он идет, ясно видно: и без мокроходов.
Не идет – то бежит по кочкам трусливой побежкой, то корчится на месте, натужно выдирая увязшие ноги. Таким манером вряд ли доберется даже до острова. Вон Лям – и тот не удержался от осуждающего восклицания. Глупый тот человек, очень глупый. Или очень отчаянный, из последних сил цепляющийся за зыбкую надежду. Ишь ты, машет рукой, зовет. Крика не слыхать: далеко.
– Баба, – сказал наконец Хаг и осклабился. Затем сплюнул. – Из племени Холмов есть. Точно, баба.
Плотик совсем притонул под тяжестью четверых: Хага, Ляма, волосатой руки большого зверя и незнакомой чужинки, взявшейся неизвестно откуда. Чужаки чужакам рознь, а с этими – разговор один. Забреди к людям Болота не женщина, а охотник племени Холмов, Хаг не колебался бы и мгновения.
Он не колебался и там, на болоте, когда перед ним был не враг – лишь добыча, редкая и вожделенная, хотя и менее ценная, нежели рука большого зверя. Знаками указал путь к бывшему острову, в обход приметных издали «окон». Знаком приказал идти следом к плотику. Вытащил, когда женщина с жалобным криком начала тонуть. Развязал кожаный мешок и дал пленнице съесть полоску сушеного мяса.
Как она ела! Как с набитым жующим ртом благодарила спасителя на потешной чужой тарабарщине! Жаль, что никто в племени не знает языка людей Холмов. Они не мирные са-амы, язык которых известен хотя бы Гнуку, с ними никогда не было мены. Несколько слов знал старый Шушши, да и тот помер прошлой зимой.
Теперь, когда азарт охоты остался далеко позади, Хагу снова хотелось женщину. Моллу или Гугу, но сошла бы и Яйна. А с этой – немножко потерпим… Пленница была измождена, наверняка давно не ела. И вымоталась, похоже, еще до болота. Сейчас она покорно лежала на плотике, поджав ноги, не обращая внимания на пропитавшую подстилку воду. Управляя вместе с Лямом перегруженным плотиком, Хаг откровенно разглядывал чужинку. Оборвана. Не одежда – кожаные лохмотья. Грязна, но это только что, от болота. Он, Хаг, и сам не чище. Спутанные волосы. На лице сквозь грязь проступают красные пятна – наверно, расчесы от укусов мошки. Люди Холмов не знают, что такое настоящий гнус. Не пахнет дымом – значит, давно уже не грелась у костра.
Изгнанница? Но какой вождь прогонит из племени не воина – молодую еще бабу, чтобы та рожала детей соседям? Только очень глупый. Хаг осклабился, покачал головой, рыгнул. Беда людям Холмов, если у них такой вождь!
