Антон Маевский - Спиральное море
— А? Простите...
— Я никогда не верил в Гондвану, — повторил Маевский. — Устойчивость социума — очень непростая вещь. Ее очень трудно правильно оценить. Движение никогда не прекращается. Агрессивные компоненты проедают сосуд, даже если он фарфоровый... Извините. Не страшно, что я так много говорю?
— Не страшно. Вы сейчас про те события, которые... привели к нам Уайта?
Маевский кивнул. Резко, будто пьяный.
— Ужас идеального общества, — сказал он. — Идеальное общество — это всегда ложь. Всегда. Вроде гладкое, как пруд, а на самом деле... Ткнуть палочкой — львы, тигры и скорпионы сразу зашевелятся. Вам смешно?
Георгий вдруг понял.
— Вы... хотите сказать... Вы для этого что-то сделали?
Маевский отошел от окна и сел в кресло. Его лицо сейчас было плохо видно.
— Это было несколько месяцев назад, — сказал он. — Ко мне обратился лейтенант, которого отдавали под трибунал за дезертирство. Он действительно был дезертиром. Самовольно на своем ударном катере вышел из боя. Ну, вы сами знаете, как у нас на это смотрят. Его вполне могли расстрелять перед строем. И, что еще хуже, вычеркнуть из списков нобилей. Парень клялся, что его семья такого не переживет. Уверял меня, что готов на все. Я спросил его: точно ли на все?..
Он замолк. Георгий не вмешивался.
Видно, сюрпризы на сегодня еще не кончились...
— Я готовил его долго, — сказал Маевский. — Конечно, вы знаете про все эти штуки с гипнопрограммированием. В подготовке военных они почти не применяются, потому что программированный человек очень мало способен к самостоятельным решениям. Но при подготовке "невозвратимого агента" — знаете такой термин? — это даже кстати. Мы все придумали. Мундир, легенду. Имя. Лейтенант Джеймс Гупта. Я помню все детали. Знаете, как было трудно? Информации по "бессмертным" у нас — крохи... А когда он был готов, я забросил его на Архелон.
— С таким расчетом, чтобы он попался, — сказал Георгий.
— Да... Он должен был создать у местной контрразведки впечатление, что идет на связь с агентом. С очень высокопоставленным агентом. С адмиралом. Проблема была в том, чтобы не сделать легенду слишком подробной — тогда они сразу вычислили бы дезу. Так что мы применили очень глубокое гипнопрограммирование, чтобы он реально держался до последнего. Знаете, как допрашивают в контрразведке "бессмертных"?..
Чего-чего, а этого Георгий предпочел бы не знать никогда в жизни.
— А на самом деле никакого агента-адмирала не было?
Маевский слабо усмехнулся.
— Конечно, нет. Где бы мы его взяли?.. Я рассчитывал, что под самый конец, когда психомаска слетит, мой человек произнесет ключевые слова... Те слова, которые заставят их поверить. Ну, в то, что агент-адмирал существует. Пусть его ищут, пусть грызут друг друга... Наземная контрразведка у них ведь не имеет права заниматься делами офицеров флота. Я очень надеялся, что они не удержатся... Вообще, последствия могли быть любые. А могло не быть никаких.
— Вы же все это ему объяснили, — сказал Георгий.
— Да. Я объяснил, что посылаю его на страшную мучительную смерть ради очень маленького шанса. Прямо этими словами. Иногда мне кажется, что такая правда — хуже лжи. Странно, правда?..
— А в Уайта вы метили специально?
Маевский задумался.
— Как вам сказать... В целом да. Я понимал, что если уж каша заварится, он будет самой первой мишенью.
Георгий промолчал. Фотографии убитых родителей Уайта до сих стояли у него перед глазами.
— Тойфельсверк, — сказал Маевский грустно.
— Что?
— Тойфельсверк. Слово такое. Означает — дьявольская работа.
— А, вот оно что. Да уж...
Они еще помолчали.
— Меня удивляет, как все совпало, — сказал Георгий. — Они ударили по Уайту прямо во время его операции...
— Я не думаю, что это совпадение. Скорее всего, тут есть какая-то причинная связь. Но в чем эта связь состоит, и вызвана ли она нашими действиями — не узнать никогда. Может, и к лучшему.
— Вам действительно не хочется это знать?
Маевский устало покачал головой.
— Это ведь теперь уже неважно. Ни для кого.
— Понятно... А Андроник знал?
— Нет. Он меня не спрашивал.
— Вы мне говорите первому?
Маевский кивнул.
— Первому и последнему. Я и вам-то говорить не хотел. Но решил, что сейчас командующий должен знать все.
Георгий провел рукой по толстому оконному стеклу.
— Говорят, в христианстве есть такое понятие — тайна исповеди... Если это действительно сработала ваша торпеда — значит, вы нас всех спасли. Я даже не знаю, чем за такое награждают.
— Мы еще не спасены, — возразил Маевский. — У нас появился шанс не погибнуть сразу — не более того. И я совершенно не уверен, что так сработала именно моя торпеда. Могла быть и случайность.
— Не верю я в такую случайность... Но вы правы, это неважно. Не Уайту же про вашу торпеду рассказывать...
Георгий отошел от окна и сел.
— Да уж, — сказал Маевский. — Нет грязнее дела, чем война. Я это знал с детства, и потом... в академии объяснили дополнительно. Хорошие учителя попались. Любая другая работа чище. И благороднее. Любая. Мой доблестный предок, Владимир Зенонович Май-Маевский, командовал Добровольческой армией. Одной из моих первых книг были его мемуары. Представляете? Очень откровенные. Я хотел быть щитом человечества, поэтому пошел на военную службу. Только поэтому. Мечты сбываются, да?..
Георгий смотрел на Маевского, не отрываясь. Он никогда не видел этого предельно сдержанного человека таким...
Таким.
— Вы провели блестящую операцию...
Маевский откинулся на высокую спинку кресла. Прикрыл глаза.
— Знаю... Теперь я точно знаю, чего это стоит. Раньше знал из книг, а теперь вот знаю на своей шкуре. Это не стоит ничего. Потраченные годы и боль в остатках души. Навсегда. И — ничего больше... Не верьте, что война — явление природы. Это бредни, придуманные древними мудрецами. Война противоестественна. Когда-нибудь будущее человечество забудет о нас. Как о мусоре. Изучение истории по биографиям полководцев будет казаться дикостью. Я уверен, что так станет. Даже читать Плутарха будет стыдно... Или вы считаете, что война — главный признак человека?
— Я не задумывался, — честно сказал Георгий.
Маевский вздохнул.
— Я забегаю вперед, — пробормотал он. — Что ж, давайте считать. Первая сила — это мы. Вторая — Ангел и те, кто с ним. Третья — Гондвана. Четвертая — император, у которого тоже есть свои личные войска. И еще есть пятая: это Северный альянс, который никогда не вмешивался в наши военные дела, но рано или поздно может это изменить... Гондвана сейчас, я надеюсь, на время парализована. Император пассивен. Я думаю, он ждет явного перевеса одной из сторон, чтобы только тогда заявить о себе. Мудрая позиция... Альянс мы пока можем в расчет не принимать. Так что все совсем просто, — он улыбнулся.
— Ангел?
Маевский кивнул.
— Надо учитывать, что после уничтожения Ангела политическая обстановка окажется очень сложной. Во-первых, есть часть его флота, которая не пошла с ним на Антиохию, а осталась в районе Пандемоса — и я уверен, что это очень существенная часть. С этими людьми придется или договариваться, или воевать. Во-вторых, есть сеть уранитов, которую мы целиком накрыть не можем. С ней тоже придется серьезно возиться. В-третьих, есть множество генералов и просто нобилей, которые успели за эти недели распробовать власть... Скучать не придется. Даже если мы сыграем флотилией Уайта, как тузом из рукава, и разгромим Ангела в сражении — это будет началом настоящих проблем, а не концом.
— Я понимаю, — сказал Георгий. — Но теперь у нас по крайней мере есть шансы. Кстати, приказ о производстве вас в контр-адмиралы я подпишу прямо сегодня.
Маевский повел плечом.
— Стоит ли? Впрочем, делайте как знаете.
— Спасибо... Скажите, а вы жениться никогда не хотели?
Если Маевский удивился вопросу, то не показал этого.
— Никогда.
— А мне иногда кажется, что людям наших занятий это просто необходимо, — сказал Георгий. — Ну, не знаю. Посмотрим.
Аэродром был маленьким — Эрнст Брандт при посадке задел какие-то кусты кормовым винтом своего "хеншеля". Заглушил мотор, тяжело выпрыгнул из кабины. Вдохнул. Стемнело уже основательно. Закат догорал в бесконечной дали тонкой нитью.
Он размял уставшие от штурвала пальцы.
— Господин полковник!.. — человек появился внезапно, выбравшись, оказывается, из-под соседнего самолета. Механик базы, лейтенант лет под тридцать. Его фамилию Эрнст забыл, а имя ему было Годберт.
— Господин полковник... — Годберт помялся. — Вас просили, как приземлитесь — сразу в комнату совещаний. Срочно.
