Питер Дэвид - Легионы огня: долгая ночь Примы Центавры
— Если это случится, Дурла, и они вдруг выхватят PPG или чего там еще у них наготове, — ответил Лондо, хлопнув его по плечу, — то я абсолютно уверен, что вы загородите меня своим телом от выстрела и умрете, восхваляя своего любимого императора, ведь так?
Дурла содрогнулся при такой мысли.
— Для меня… было бы большой честью, Ваше Величество, послужить вам таким образом.
— Будем надеяться, что вам еще представится такая возможность, — сказал ему Лондо.
Расправив плечи, Лондо направился к гвардейцам, окружившим террориста.
Гвардейцы сначала замялись, но потом, повинуясь молчаливому кивку Дурлы, расступились. Почему-то это просто взбесило Лондо. Он был императором. Если же он без чьего-либо одобрения не может отдать приказ даже горстке гвардейцев, то как он сможет править миром?
Гвардейцы расступились, дав Лондо возможность встретиться лицом к лицу с воплощением оскорбленной и израненной Примы Центавра.
Там, около жалкого самодельного навеса, стояла семья центавриан. Отец с коротко постриженным гребнем, и молодая мать. Ее длинные волосы были собраны в хвост, как было принято среди молодых женщин, хотя большинство из них тщательно заплетали хвост в косу. Но она просто распустила волосы по плечам, что придавало им растрепанный и неопрятный вид. Хвост начинался прямо на макушке, остальная часть ее головы была гладко выбрита, так что прическа напоминала фонтан. С ними так же были двое мальчишек и девочка, в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет. Даже не зная, кто именно из этих юнцов решил попрактиковаться на нем в метании камней, Лондо определил это, едва взглянув на них. Мальчишки, подобно родителям, смотрели в землю, боясь даже поднять глаза на императора. Отец — отец, — заметно дрожал. Великолепный образец центаврианского мужества.
Но девчонка… та вела себя совсем по-другому. Она не прятала глаз и не трепетала от страха в присутствии Лондо. Вместо этого она стояла, гордо выпрямившись, и решительно глядела прямо в лицо императора. Кожа на ее голове была слегка красноватой, Лондо прекрасно знал, что это значит: она совсем недавно начала сбривать волосы, как того требовала традиция, в знак того, что девушка стала взрослой. Лицо худощавое, с высокими скулами, на нем отчетливо выделялись распухшие губы. Кровь на них была свежей.
— Кто тебя ударил? — потребовал ответа Лондо, а потом, не дожидаясь его, повернулся к гвардейцам. — Кто это сделал?
— Я, Ваше Величество, — ответил один из гвардейцев, шагнув вперед. — Она сопротивлялась, и я…
— Вон! — тотчас рявкнул Лондо. — Если ты не можешь без излишней жестокости справиться с ребенком, тебе не место на службе у императора. Нет, не смотри на Дурлу! — продолжал Лондо с возрастающей яростью. — Здесь командую все-таки я, а не капитан гвардейцев. И я уволил тебя. Уходи.
Гвардеец не стал медлить. Он быстро поклонился императору и резво зашагал прочь. Лондо снова повернулся к девушке, но не увидел на ее лице ничего, кроме презрения.
— Ты не одобряешь мой поступок? — спросил он.
Это был чисто риторический вопрос, но она немедленно огрызнулась в ответ:
— Выгнали простого гвардейца и уже воображаете себя защитником народа? Не смешите меня!
— Какое нахальство! — разозлился Дурла, будто оскорбили лично его. — Ваше.
Величество, пожалуйста, позвольте мне…
Но Лондо жестом остановил его, пристально взглянул на девчонку.
— Я ведь видел тебя раньше? Разве нет?
На сей раз она ответила не сразу.
— Немедленно отвечай императору! — рявкнул Дурла, и Лондо не стал его одергивать. Юношеская дерзость — это одно, и терпимость к ней, в определенных пределах, можно считать добродетелью, но если император задает вопрос, то, Великий Создатель, вы либо отвечаете на него, либо вас ждут крупные неприятности.
К счастью, девушка, определенно, обладала неплохим чутьем, помогавшим распознавать, когда можно дерзить, а когда следует остановиться.
— Мы… встречались пару раз. Случайно. Во дворце. Во время официальных приемов.
Заметив, что Лондо продолжает пристально рассматривать ее, пытаясь вспомнить, где именно мог ее видеть, она добавила:
— Моей матерью была леди Целес… а моим отцом — лорд Антоно Рифа.
Лондо будто молотом по голове ударили. Лорд Рифа, одно время был его союзником, и его политические махинации отняли у Лондо самое дорогое в этой жизни.
Если Лондо принимал множество дурных решений, и шаг за шагом затягивающих его на путь тьмы, то Рифа, сломя голову летел по этой тропе, упиваясь ложью, коварством и предательством — издержками на пути к власти в великой Республике.
Центавр. Он был стратегом и манипулятором старой закалки, искусным обманщиком.
Он, и ему подобные, превратили старую республику в болото, где барахтались рвущиеся к власти ублюдки. И он лично был виновен в гибели нескольких близких.
Лондо. Моллари, в какой-то мере, сумел отомстить за все это, устроив Рифе жестокую и страшную смерть от рук разъяренных нарнов.
И лишь позднее Лондо узнал, что и он, и Рифа, были всего лишь марионетками Теней. Да, Рифа действительно был фанатиком, одержимым властью, но Лондо заставил его ответить и за те преступления, в которых тот не был повинен. Лондо часто представлял, что чувствовал Рифа, умирая от кулаков и дубинок нарнов. Когда-то это доставляло ему удовольствие. Теперь же это воспоминание вызывало у него лишь отвращение и ненависть к себе.
Но сейчас, глядя в лицо этой юной девушке, Лондо впервые почувствовал себя виноватым.
Затем что-то в ее словах привлекло его внимание.
— Твоей матерью была леди Целес? Значит, она…
— Мертва, — бесстрастно ответила девушка. Если она и оплакивала гибель матери, то сумела либо отбросить скорбь, либо похоронить ее глубоко в душе, чтобы не дать горю обрести нераздельную власть над ней. — Она была среди первых жертв бомбардировок.
— Я… сожалею о твоей утрате, — сказал ей Лондо.
Дурла быстро добавил:
— Однако сочувствие императора к вашему положению не дает вам права совершать против него столь отвратительное преступление.
— Преступление? Да я просто швырнула в него камень! — отвечала девушка. — А что же, бога ради, может искупить его преступления?
— Мои преступления, — Лондо подавил горький смешок. — Да что ты знаешь о моих преступлениях, дитя?
— Я знаю то, что император должен защищать свой народ. Вы обвинили в постигшей нас трагедии регента, но ведь именно вы были среди тех, кто его назначил. Если бы вы были здесь, заботились о своем народе, а не тратили время впустую на какой-то далекой космической станции, то, возможно, вы бы сумели это предотвратить.
— И куда вы теперь нас ведете? — добавила она, ткнув в него дрожащим пальцем. — Лейтмотивом вашей речи была идея о центаврианском народе «стоящем в гордом одиночестве»? Что это за… чванливая глупость? Мы были пострадавшей стороной! А вместо этого вынуждены платить непосильные для нашей экономики репарации! Мы будем зализывать наши раны во мраке и молча дуться на всех? Да мы должны требовать от Альянса любой возможной помощи!
— А как же центаврианская гордость? — спокойно спросил Лондо. — Как насчет этого, кхм-м?
— Да гори она синим пламенем, эта гордость! — вспыхнула девушка. — А центаврианская кровь? А горы тел центавриан? Я видела плачущих младенцев, которые пытались сосать грудь своих мертвых матерей. А вы? Я видела искалеченных, невидящих и лишившихся всякой надежды людей. А вы? Вы заявили, что пройдете в храм один, потому что это, якобы, будет что-то символизировать.
Дерьмо! Вы хотели остаться в одиночестве лишь потому, что не желали смотреть в их укоряющие глаза и чувствовать вину в день своей коронации. Вам не хотелось, чтобы личный триумф был омрачен видом тех, кто пострадал из-за вашей глупости.
Вам не хотелось видеть тел, которыми вы устлали путь к трону.
— Молчать! — взорвался Дурла. — Ваше Величество, честное слово, это уже слишком! Это оскорбительно, это…
— Чего ты кипятишься, Дурла? — спокойно спросил Лондо. — Просто вместо камней она теперь использует слова. Это занятное свойство слов. Они не могут повредить тебе до тех пор, пока ты не позволишь им уязвить себя… в отличие от камней, которые просто бьют.
Он замолчал на мгновение, а потом продолжил ровным голосом:
— Ты ошибаешься, дитя мое. Ты во многом ошибаешься…. но кое в чем ты права. В чем именно, я пока умолчу. Считай это императорской привилегией.
Знаешь, что ты очень отважная девушка?
На мгновение девушка смутилась, но потом снова подобралась.
— Я не отважная. Я просто слишком устала, слишком голодна и слишком зла, чтобы чего-либо бояться.
— Возможно, это не так далеко от истины. Возможно, отвага — это всего лишь апатия вкупе с иллюзией величия.
