Александр Колпаков - Гриада
— Да ты что, с Земли свалился? Вчера вечером объявляли по городской сети.
— При чем тут свалился, да еще с Земли, — обиделся Леня Гилязетдинов, наладчик электронных машин, не поняв шутки. — Я как раз был в астролете. Показалось, что шалит электронный регулятор приемника равновесия, провозился с ним до глубокой ночи.
Узкие черные глаза Гилязетдинова неприязненно посмотрели на Анатолия Кулика, контролера ядерной сварки.
— Прости, я не знал. Старт состоится восемнадцатого мая в двенадцать дня.
Помолчали.
— А ты давно здесь работаешь?
Гилязетдинов с недоверием смотрит на Кулика, ожидая нового подвоха, и настороженно спрашивает: — А что?
— Да ты не обижайся, друг, — Полтора года. А ты?
— Пятый год уже здесь… Да-а!.. — Кулик любовно смотрит на отливающий изумрудным блеском корпус астролета. — Пришлось поработать над этой игрушкой. Знаешь, что такое ядерная сварка нейтронитных швов?
— Слышал. — Гилязетдинов иронически усмехается. — Это не диковинка. Академик Самойлов в центр Галактики летит и то не хвастается…
— И везет же людям! — с завистью произносит Кулик. — Ты полетел бы с ним?
— Еще бы!
— Путешествие не из близких, — заметил кто-то за их спиной, видимо желая принять участие в разговоре.
Но в это время на диспетчерской засиял зеленый сигнал.
Почти одновременно раздался возглас:
— Вот они!
Все как по команде повернули головы на северо-восток: в черной бездне неба ослепительно горит точка. С каждой секундой она увеличивается в размерах, на глазах превращаясь в подобие хвостатой кометы. Все ближе, ближе… Вот уже отчетливо виден серебристый корпус ракеты. Повернувшись дюзой к Луне, она начинает торможение. Лунный мир — это мир безмолвия. Поэтому странно видеть, как в полной тишине содрогается корпус ракеты, медленно опускающейся на огненном столбе реактивной струи.
Вскоре в той же стороне небосвода вспыхивает еще несколько подобных звездочек. До конца дня на космодроме царит необычайное оживление: через каждые полчаса приземляется ракета с очередной партией провожающих. Бурлящее море людских голов в прозрачных шлемах заполнило до краев площадь перед зданием космопорта.
Реальность гравитонного астролета как-то сразу успокоила меня. Вплотную я с ним стал знакомиться на другой же день после нашего прибытия на Главный Лунный космодром. Грандиозная стартовая эстакада потрясла мое воображение: ее длина равнялась двенадцати километрам, а выходная арка оканчивалась на высоте восьми километров, опираясь на самый высокий пик Апеннин. Трехсотметровое тело «Урании», напоминающее ископаемого рыбоящера, покоилось на тридцати шести стартовых тележках.
Обычные атомные жидкостно-реактивные двигатели сообщают тележкам в конце разгона скорость, равную трем километрам в секунду. Эта скорость вполне достаточна для отрыва «Урании» от Луны. Дальше вступит в действие гравитонный прожектор астролета.
По сравнению с громадами фотонных ракет, на которых я летал прежде, «Урания» кажется малюткой. Но я уже знал, что эта малютка тяжелее старинных дредноутов. Восемьдесят две тысячи тонн — вот сколько весит ее изящная конструкция! При сравнительно небольших размерах ракеты этот вес показался мне неправдоподобно громадным.
Академик Самойлов разрешил мое недоумение:
— Столь колоссальный вес придал астролету нейтронит. Ты ведь о нем слышал: этот металл занимает в таблице Менделеева особое место. Атомы нейтронита содержат только нейтроны и другие электрически нейтральные частицы. Нейтронит во всех отношениях является чудо-элементом. Нейтронит — это как бы веха, разделяющая мир обычного вещества и мир антивещества, плюс — материи и минус — материи. Свойства его фантастичны. Он страшно тяжел: один кубический сантиметр нейтронита весит четыре тонны!
Это самое твердое, самое плотное, самое инертное вещество во Вселенной. Для него не страшны звездные температуры, так как он плавится лишь при двенадцати миллионах градусов. В нейтронитном скафандре можно жить на Солнце! Нейтронитная броня астролета выдерживает удар даже крупных метеоров, не пропускает самых мощных космических излучений.
— Это же замечательно! Надеюсь, для нас изготовлены нейтронитные скафандры?
— К сожалению, нет, — ответил академик. — За десять последних лет вся атомная промышленность Восточного полушария при полном напряжении мощностей смогла синтезировать лишь семнадцать тысяч кубиков нейтронита, так как его производство чрезвычайно сложно и энергоемко. Этого количества едва хватило на постройку «Урании». Будем надеяться, что к моменту нашего возвращения нейтронит будет добываться так же легко, как и титан.
— Семнадцать тысяч кубических сантиметров нейтронита — это примерно два ведра, если, конечно, можно было бы налить его в ведра. Хватило ли этого количества на обшивку корпуса ракеты? — усомнился я.
— Вполне достаточно. И даже осталось для покрытия внутренних поверхностей гравитонного реактора, квантового преобразователя и канала дюзы. Ведь толщина нейтронитной обшивки «Урании» невероятно мала: всего одна сотая доля миллиметра.
Я бегло прикинул в уме: если один кубик нейтронита весит четыре тонны, то «два ведра» — шестьдесят четыре тысячи тонн. Вес двух крупных океанских судов, вместившийся в тончайшей пленке, которая покрывает ракету!
Запасы гравитонного топлива составляли около восемнадцати тысяч тонн. На долю механизмов, приборов, деталей и конструкции приходилось всего сто тонн веса, так как они были изготовлены из сверхлегких и в то же время сверхпрочных сплавов.
— По расчетам Академии Тяготения, — сказал Самойлов, — запаса гравитонов хватит на десятикратный разгон корабля до скорости света и на обратное торможение до обычной скорости, равной пятидесяти километрам в секунду. Фотонная ракета должна быть длиной от Москвы до Нью-Йорка, чтобы заменить нашу «Уранию».
— Так мы можем на ней лететь хоть до края Вселенной! — воскликнул я.
— И даже дальше, — пошутил академик.
Месяц, отведенный для ознакомления с «Уранией», пролетел незаметно. Академик весь этот месяц провел в бесконечных научных совещаниях, обсуждая с провожающими нас учеными, астрономами, конструкторами и инженерами детали полета к центру Галактики, режимы ускорений и замедлений, способы ориентировки и нахождения обратной дороги к Солнцу. Его постоянно окружали математики и программисты, переводившие решения ученых в строгие цифры программ-команд для электронных машин и роботов. Я изучал внутреннее устройство астролета, приборы управления и функции роботов. В этом чудесном корабле все было так необычно и интересно, что я уже ни о чем не жалел. Особенно полюбился мне небольшой уютный салон, служивший одновременно и столовой и спальней. Одна из стен салона напоминала пчелиные соты: в глубоких узких ячейках, прикрытых пластмассовыми прозрачными створками, находилась особая питательная среда для микроскопических, водорослей. Водоросли представляли собой искусственно выведенный вид хлореллы — водоросли, обладающей огромной активностью фотосинтеза. При микроскопических размерах каждой особи хлорелла имела максимальную площадь соприкосновения с окружающей средой, а значит, поглощала много углекислоты и выделяла в больших количествах свободный кислород. Кроме того, эти водоросли, на худой конец, могли употребляться астронавтами в пищу.
Противоположная стена, тоже ячеистая, служила информарием: там в сотнях выдвижных ящиков хранились микрофильмы, в которых были собраны важнейшие достижения современной человеческой культуры, науки и техники. Достаточно было вложить микрофильмы в проективный автомат, как на экране появлялись тексты научных книг, изображения приборов в сопровождении голоса комментатора, цветные картины великих мастеров живописи, художественные фильмы или концерты выдающихся артистов.
Снизу из стены выдвигались две складные койки.
Посреди салона стоял круглый стол с креслами.
Дверь из салона вправо вела в лабораторию, до отказа заполненную приборами, установками, инструментами. В стены салона были ввинчены портреты великих ученых, открытия которых позволили человечеству завоевать Космос. Среди них были Лобачевский, Лорентц, Циолковский, Эйнштейн. Тут я вспомнил, что у меня есть небольшой портрет Лиды, и решил повесить его в лаборатории.
Дверь налево вела в анабиозную комнату. Там были смонтированы две анабиозные ванны. В старых конструкциях анабиозных ванн применялся обычный переохлажденный физиологический раствор с довольно грубой дозировкой излучений, что не позволяло находиться в них более пяти лет кряду без обновления среды. В наших ваннах применялся особый анабиозный раствор, в состав которого входил дейтерий. Живительные свойства дейтерия были известны еще в 50-х годах XX века, но лишь совсем недавно люди научились точно дозировать его микрорастворы. Дейтерий как бы «консервирует» организм человека на той стадии, в которой его застал. «Проспав» в дейтериевой ванне пятьдесят — сто лет, мы постареем не более чем на два — три года. Особые излучения, пронизывая ванны, вызывают резонанс колебаний атомов дейтерия и микроструктур тела, обеспечивая сохранение всех функций организма. Реле времени, соединенное с радиевыми часами, по мере надобности будет включать автомат пробуждения астронавта, лежащего в анабиозе.
